— Мне тридцать два, Туман, и твой отец – мой друг и учитель.

— Значит, у нас не будет проблем с тем, чтобы заявить о наших отношениях.

Антон отходит от тумбы, приближается ко мне, и я прекращаю дышать, чтобы не спугнуть момент, потому что он кладет руки по обе стороны моих бедер и, хоть я сижу на столе, все равно смотрит на меня сверху-вниз.

Мой Мистер Фантастика.

— Ты мне «выкаешь», Туман. - Он аккуратно заводит прядь волос мне за ухо.

Жмурюсь и подставляю губы для поцелуя.

— Вас нужно штрафовать за незаконное использование голоса, - мурлычу, разглядывая его лицо из-под полуприкрытых ресниц.

— «Тебя», - поправляет Антон.

— Тебя, - охотно соглашаюсь я.

Привет, бабочки в животе, теперь я знаю, что вы существуете.

*****

Он продолжает рассматривать мое лицо и не делает ровным счетом ничего, чтобы воспользоваться моими гостеприимно подставленными губами. Я пытаюсь растянуть это предвкушение, любуясь его лицом, впечатывая в сердце каждую его черточку и цвет глаз. Но время тянется, а Дым просто становится все более серьезным. Он и раньше не походил на человека, который любит улыбаться, а сейчас его губы словно запечатали. И не только для поцелуев со мной.

— Что такое? – спрашиваю я, немного сдвигаясь на край стола, чтобы сократить расстояние между нами. Хочу потрогать хоть пуговицу на его рубашке, но Антон отодвигается и снова прикладывается бедрами к стойке. И этот его взгляд… - Дело в разнице возрасте? – без труда угадываю я.

— И не только в ней, - добавляет он, вряд ли представляя, что в эту секунду режет меня без ножа.

— Для меня это просто цифры в паспорте – и не более, - озвучиваю свою позицию.

— Я рад за тебя, Туман, но не все люди живут так же легко и беззаботно.

— Это такой вежливый способ назвать меня ветреной дурочкой? – уточняю я.

Мне кажется, что сейчас сбывается наяву мой самый страшный кошмар: тот, в котором я оказываюсь голая перед сборищем все людей. И, хоть в реальности все совсем не так, мне все равно хочется найти хоть что-нибудь, чтобы укутать плечи.

— Таня, если я хочу сказать человеку, что он дурак, поверь, я скажу это в самой точной формулировке и без «смягчающих обстоятельств».

— Это… вселяет надежду, - немного расслабляюсь я, хоть это все равно не отменяет нашего предыдущего разговора. – Потому что все остальное…

Мы оба слышим быстро приближающиеся шаги и, хоть сейчас между нами пара метров расстояния, все равно подбираемся. Через секунду на кухне появляется… Нина. Она быстро оценивает взглядом наше уединение и напоминает Антону, что он сам вызвался принести женщинам шампанское.

— Ты и в суде такой небыстрый? – пытается пошутить она, но эта шутка даже мне кажется, мягко говоря, странной.

Антон оставляет ее слова без ответа: достает бутылку из холодильника и проходит мимо, забирая с собой свой потрясающий запах и наш незаконченный разговор, оставляя взамен полный раздрай у меня в душе. Нина еще минуту смотрит ему вслед, потом поворачивается в мою сторону и вдруг цепляется за что-то взглядом. Быстрее, чем я успеваю сообразить – моя голова все еще целиком занята словами Антона – берет меня за запястье. Пытаюсь вырвать руку, но теперь это просто не имеет смысла – Нина увидела все, что нужно. Но продолжает рассматривать подаренные Антоном часы.

— Это «Брайтлинг», - говорит сестра с такой интонацией, будто у меня на руке красная кнопка[1]. – Ребенок, ты в курсе, сколько стоят эти часы?

Я все-таки высвобождаюсь и прячу свое сокровище под одеждой, для надежности сжимая края рукава в кулаке. Нина продолжает сканировать взглядом мое запястье.

— Откуда они у тебя? – Она явно не собирается позволить мне хранить эту тайну.

— Они мои, я их не крала, - обижаюсь я.

Обычно, когда между нами возникает напряженная ситуация, я отделываюсь шутками. Мы все же сестры, пусть и с десятилетней разницей в возрасте, и нам положено иногда шипеть друг на друга. Но сейчас у меня полная душа слез и отчаяния, и я даже говорить нормально не способна, не то, что юморить. Даже чтобы сгладить парочку острых углов.

— Я и не думала, что ты их украла, - обижается Нина. – Просто хочу, чтобы ты не забывала думать головой, Ребенок. Сердце плохой советчик.

Она оттаивает и обнимает меня, чмокая в макушку. Несколько минут мы сидим в полной тишине, а потом я задаю свой самый болезненный вопрос:

— Он тебе очень нравится, да?

— Он? – переспрашивает сестра, отстраняясь. То, как Нина прикусывает губу и вдруг берет из корзинки яблоко, хоть она их не любит, говорит о многом.

— Все видели, как вы шушукались за столом, - подсказываю я.

Нина нервно смеется, откусывает и энергично жует, вряд ли чувствуя хоть тень вкуса. Потом издает тяжелый вдох.

— Ты же видела его, Ребенок, - грустно улыбается, глядя вслед давно ушедшему Антону. – Как он может не нравится.

«Видела! И еще целовала! И он меня поцеловал!» - кричу в ответ, проклиная себя за этот вопрос. Одно дело просто догадываться, что нам нравится один и тот же мужчина – это меня, как бы, ни к чему не обязывает. И совсем другое – услышать о симпатии от нее самой.

Теперь мы с ней не покупательницы, случайно схватившие на распродаже одно платье.

Теперь мы Грифиндор и Слизерин в схватке за золотой снитч. И я, кажется, именно нечестный Слизерин.

Я ставлю на стол шампанское, извиняюсь за то, что вынужден всех покинуть и сваливаю на верхний этаж.

Спать.

Я нормально не спал, кажется, целую вечность, в перед самыми праздниками вообще максиму по три часа в сутки. Утром мне за руль, а я хорошо знаю свои пределы возможного, и если в голове не прояснится еще хоть немного, то вряд ли уеду дальше первого столба.

Теплый душ окончательно расслабляет, и я кулем валюсь в кровать. Даже не хватает сил укрыться.

Будильник в телефоне срабатывает в пять тридцать. Я никогда не валяюсь в постели ни минутой больше, поэтому выключаю назойливую трель и пытаюсь сесть, но вдруг соображаю, что, кажется, лежу в постели не один. Опускаю взгляд на живот – там обнимающие меня женские руки. И я даже знаю, чьи это руки, потому что на запястье одной – мои часы. Первая мысль в голове: хорошо, что я вчера нашел силы надеть футболку и домашние штаны, потому что обычно я сплю вообще в одних трусах.

Ночная гостья немного возится у меня за спиной, вздыхает. Чувствую громкое сопенье мне в лопатки. Кое-как, чтобы не разбудит, разворачиваюсь сперва на бок, потом – лицом к Тане. Даже во сне она пытается меня поймать: шарит вокруг себя, натыкается на футболку у меня на груди, сжимает ткань в кулаках и расслабленно выдыхает.

Блин, меня так вырубило, что даже не услышал, как она пришла.

Что вообще в голове у этой девчонки? Странно, что нас до сих пор не нашли вдвоем в одной постели.

И, как по заказу, ручка двери опускается вниз.

Я пытаюсь отодвинуться.

Ручка снова ходит ходуном, но дверь не поддается. Только через секунду замечаю повернутую в вертикальное положение защелку. Бросаю взгляд на спящую Туман и с трудом подавляю желание врезать ей по заднице: значит, она все предусмотрела и подстраховалась. Умница.

Кто бы там не ломился в мою комнату, он уходит ни с чем.

А Таня сонно хлопает глазами, поднимает взгляд по моей груди, останавливается у меня на губах. Улыбается, пододвигаясь так плотно, что мне либо нужно позорно сбегать, либо поддаваться натиску ее ног, которые она ловко переплетает с моими.

— Доброе утро, - тянет за футболку, но я слишком большой для нее, так что попытки сдвинуть меня с места туман с треском проваливает.

— Я точно не давал повода думать, что ты можешь лезть ко мне в постель, - говорю довольно грубо, потому что чувствую себя… странно.

У меня утренний стояк, а если она придвинется еще ближе, то… блин.

— Это не твоя постель. – Таня закрывает глаза.

— Ты придираешься к формулировкам.