— Я хрен знал, что Пашкина невеста – твоя Славская! – шипит Марик, когда я спрашиваю, откуда она тут взялась. – У них что-то замутилось быстро, месяца за три.

Ну да, блядь, именно столько я уже один. Был один. До Тани.

— Она не моя, - обрубаю Марика.

— Слушай, старик, я реально не знал. – Марик корчит грустную рожу.

Отмахиваюсь от него, потому что не понаслышке знаю, что в жизни случаются еще и не такие дерьмовые совпадения.

— Пашку на работу вызвонили, рано утром отчалят, - говорит Марик. – Он и сейчас уехал до вечера

А до того времени, Славская будет затрахивать мой мозг. Отличные выходные.

Я пару раз пытаюсь поговорить с Таней, но она как нарочно все время чем-то занята и даже не смотрит в мою сторону. Только по упрямо сведенным к переносице бровям и поджатой нижней губе понимаю, что малышка уже успела накрутить себя до состояния торнадо. Конечно, она же не знает, что «та ночь» была ночью, когда я выставил свое прошлое за порог. И, конечно, я не идиот, который не понимает, что Славская нарочно выбрала именно такую формулировку. Женщины бывают редкими суками – я достаточно на таких насмотрелся за всю свою практику.

И «на закуску» - Таня просто убегает на улицу. С одной стороны, я рад, что нет ни истерик, ни крика, ни бурного скандала на людях. С другой – она слишком «громко» делает вид, что ничего не произошло.

— Поднимусь наверх, - говорит Катя, – там, кажется, было лишнее покрывало.

За окнами уже вечереет, но еще достаточно светло, чтобы я хорошо видел Таню через окно: она уже катает с мальчишками большой снежный ком, дает забросать себя снегом и только на секунду останавливается, чтобы смахнуть с волос шапку снега.

Бля, она вышла без куртки и трясется, как осиновый лист.

— Мне кажется, ты еще не в том возрасте, когда уже тянет на школьниц, - догоняет в спину голос Славской, пока я ищу на вешалке Танин пуховик и свой шарф. – Не слишком рано переходишь не в ту возрастную категорию, Клейман?

Я возвращаюсь к ней, не сбавляю шагов даже когда между нами остается меньше метра. Славская пятится к дивану, натыкается коленями на препятствие, усаживается кулем.

— Значит так. Отъебись от меня и моей женщины, это понятно?

— Антон…

— Это понятно? – повышаю голос.

Она рассеянно кивает. Я умею быть злым. Умею говорить так, чтобы было страшно и очко играло, но обычно не пользуюсь этими приемами с теми, кто слабее и тем более – с женщинами. Но сейчас делаю это почти с удовольствием.

Я выхожу на улицу, пытаюсь поймать Таню, но она несколько раз «случайно» уворачивается. В конце концов, просто хватаю ее курткой, даже не поворачиваю к себе лицом – просто заставляю просунуть руки в рукава. Катины мальчишки наблюдают за нами двумя парами темных мышиных глаз.

— Туман…

Она вырывается, берет снежный ком и пытается поставить его на первый шар снеговика.

Вот же упрямая.

Беру ее за талию и под дружный мальчишеский визг, поднимаю на полметра. Малышка пыхтит и сопит, сосредоточенно «приделывает» снеговику грудь. Когда дело сделано, поворачиваю ее к себе, перехватываю под колени, чтобы сцепить их у себя на талии.

— Я тебя ревную… - Зеленые глаза мокрые от слез. – Ко всем женщинам в мире. Так сильносильносильносильно…

— Маленькая ревнивица.

— Большая, - поправляет она, растирая слезы об мою щеку.

Такая теплая и искренняя. Без наигранного «статуса», без попыток сломать мой мозг, без ультиматумов.

— Я принес шарф для снеговика, - говорю ей на ухо.

И реально дурею от того, как отчаянно сильно малышка сжимает меня руками и ногами.

*******

Несколько минут мы так и стоим: на фоне недоделанного снеговика, в обнимку, и два пацана начинают недовольно на меня косится за то, что отобрал у них Таню.

— Не было никакой «ночи», - нарочно крепче сжимаю руки на бедрах малышки, потому что заранее угадываю ее реакцию. Туман вздрагивает, пытается сползти вниз, прячет лицо, как будто только что я не видел ее заплаканных глаз. – Она пришла после ругани со своим мужиком, я вызвал такси и отправил ее домой. Все.

Малышка осторожно поднимает взгляд, и в эту минуту она выглядит такой трогательно-взволнованной, что приходится напомнить себе и о возрасте, и о том, что тут дети и при них не очень-то хорошо набрасываться на Туман с поцелуями. Вряд ли Катя порадуется, что я провел ее пацанам ликбез по засовыванию языка девочкам в рот.

— Туман, если я с тобой, то я – с тобой. – Приходится несильно поддеть носом ее нос, чтобы она подняла голову выше. – Ты должна мне доверять, малышка, или ничего не получится.

Она усердно кивает и в знак примирения, и только после этого я ставлю ее на ноги.

— Нужно закончить снеговика, - уже с деловым видом, говорит Туман.

Самому тяжело в это поверить, но следующий час я провожу вместе с малышкой и двумя крикливыми головорезами. Мы лепим снеговика. Потом еще одного, потом играем в снежки, а в финале нашей битвы я разрешаю «победительнице» извалять себя в снегу. Она торжественно визжит, присыпая меня сверху снегом, и остается только пытаться хоть немного прикрыть лицо. В конце концов, когда ни одна попытка закончить это издевательство не увенчалась успехом, я без предупреждения прекращаю изображать жертву и превращаюсь в хищника. Без труда опрокидываю Туман в снег, но она успевает схватиться за меня и утягивает следом.

Облачка пара вырываются из ее рта, щеки покраснели, а торчащие из-под капюшона светлые волосы намокли от подтаявшего снега.

— А ну быстро в дом, хулиганы! – слышу голос Кати, которая наверняка не просто так убирает детей подальше от нас с Таней. Но потом уже нам вдогонку: - Через десять минут за стол!

— Целых десять минут, - жмурится Туман, обнимая меня за шею.

— Замерзла?

— Еще чуть-чуть «не замерзла», - шепчет она, и тянется навстречу полураскрытыми губами.

Каждый поцелуй с ней – разный.

Каждый поцелуй с ней – особенный.

Она впечатывается губами в мою память, как несмываемые чернила.

Мы просто притрагиваемся друг к другу, обмениваемся дыханием, ловим пар ртами и прижимаемся лбами. Мне нравится, как она цепко, словно маленькая обезьянка, хватается за ворот моей толстовки, как вздрагивает каждый раз, когда я просто обхватываю ее губы своими губами и, выгибаясь навстречу, вкрадчиво шепчет: «Еще, Антон… еще, еще…» как будто если мы оторвемся друг от друга, моя Снегурочка просто растает.

— Все хорошо? – беспокоится Туман, когда я быстро поднимаюсь и беру ее на руки.

«Я просто вдруг представил, что в тот Новый год ты не свалилась мне на голову…»

— Все отлично, - подмигиваю ей и отпускаю только на пороге, подталкивая к двери.

Марик курит на крыльце, я молча достаю сигарету и зажигалку, и пару минут мы просто дымим в полной тишине.

— Клейман, сука, я тебе первый раз в жизни завидую, - ворчит друг. – Старею, по ходу.

Хоть день и начался не то, чтобы очень хорошо, продолжается он хорошо.

Во-первых, потому что я почти физически ощущаю на себе злой взгляд Той Женщины (я нарочно не запоминаю ее имя и называю только так). Она даже не пытается сделать вид, что ее не задело открытое пренебрежение, и чем больше пьет – тем сильнее злится. Это при том, что ее мужчина сидит рядом.

И во-вторых – я правда счастлива, потому что мы с Дымом вместе, рядом, сидим так близко, что прижимаемся друг к другу бедрами, и нам не нужно прятаться и делать вид, что мы просто случайный мужчина и случайная женщина, которые случайно встречаются взглядами и случайно натыкаются друг на друга в коридоре или на кухне, когда я помогаю Кате убирать со стола и Антон, как ни в чем ни бывало, присоединяются к нам в, казалось бы, совсем не мужском занятии. Зато, когда мы сходимся в узком пространстве, как корабли, мы обязательно целуемся. Правда, с нашей разницей в росте, я пару раз промахиваюсь, и сплющиваю нос о твердое плечо. Каждый раз краснею, потому что сама себе кажусь жутко неуклюжей, и мой Мистер Фантастика, пользуясь тем, что мы одни, прижимает меня к стене.