— Зависит от обстоятельств, — сказал он.

— А что ты думаешь о прилавках? Если мы раздобудем новые портативные машинки, нам понадобится место, чтобы их выставить.

Он сказал:

— Если уж мы заговорили о деньгах, то вот вопрос: я на тебя официально работаю?

— Как… Я имею в виду, — сказала она, выпрямляясь на стуле и хмурясь на лихорадочный, беспокойный манер, — да, конечно, ты начал работать этим утром, как только сюда вошел. Я считаю тебя официальным участником фирмы.

С величайшей осторожностью и тактом он спросил:

— Как ты собираешься организовать мою оплату?

— Тебе придется брать деньги из прибыли, так же как и нам. Временно, конечно. И мы всегда это фиксируем: у нас есть постоянная форма, вроде квитанции, которую мы обе подписываем.

— Но сколько именно?

— Сколько… сколько, по–твоему, тебе надо?

В этом пункте он, разговаривая с нею, оказался перед глухой стеной.

— Вопрос не в этом. Вопрос в том, чтобы привести все в порядок, чтобы мы видели реальное положение дел.

Это тотчас встревожило ее и смутило.

— Решай сам, — порывисто сказала она. — Я приму все, что ты скажешь. Особенно, если… — Она осеклась и оглянулась. — Если мы последуем нашим планам, на что я очень надеюсь. — Она понизила голос. — Брюс, я хочу, чтобы ты был свободен решать, сколько тебе надо. Я дам тебе бухгалтерские книги, и ты увидишь, какие суммы брали мы с Зоей.

После того как она показала ему бухгалтерские книги и они обстоятельно все обсудили, было решено, что он может снять со счета до трехсот пятидесяти на период в тридцать дней.

— Я тебя не граблю? — обеспокоенно спросила она.

— Нет, — сказал он, довольный, что этот вопрос улажен.

— Я хочу платить тебе больше. Ты достоин большего. Может быть, позже, когда у нас будет что–нибудь на продажу. — Сжав кулаки, она воскликнула: — Черт, нам позарез надо что–нибудь на продажу!

Вошел какой–то клиент, и Сьюзан встала, чтобы его обслужить.

Позже тем же днем он оправился в дешевую лавку на другой стороне улицы, чтобы самолично посмотреть, что у них продается, а что нет.

Прилавок, на котором была выложена бумага и принадлежности к пишущим машинкам, тянулся вдоль одной стороны лавки и с улицы был невидим; с другого прилавка продавали бижутерию и пуговицы, так что лавка вроде бы уделяла равное внимание печатным аксессуарам и пуговицам. Ленты у них были уложены в две аккуратные горки. Каждая из лент продавалась по цене 89 центов, их бренд был ему незнаком, и он распознал в них низкокачественные укороченные ленты, пригодные лишь для печатания писем и совершенно не подходящие для офисных работ. Кроме того, он заметил, что в лавке не было запаса лент для всех моделей пишущих машин. Их машинописная бумага шла по цене от 10 до 25 центов за пакет, пачками ее не продавали. Это тоже был дешевый второсортный товар, а не лоскутная или льняная бумага с водяными знаками, на которой машинистки предпочитают печатать первые экземпляры. Это его приободрило. А что до копирки, то она у них была синей.

Он прошел дальше, к аптеке.

Как и следовало ожидать, в аптеке имелось четыре бренда доступных по цене портативных пишущих машинок, и каждый из них был хорошо выставлен: машинки помещались в конце прилавка с фотоаппаратами и сопутствующими товарами, рядом с камерами и недорогими магнитофонами. Он отметил, что в аптеке представлены только самые дешевые портативные машинки каждой линии, а офисных моделей нет вообще.

Когда рядом с ним замаячила девушка, готовая его обслужить, он поинтересовался, какая у портативных машинок гарантия. Ровно девяносто дней, ответила она.

— И ее надо будет везти сюда, — спросил он, — если что–то сломается?

— Нет, — беззаботно сказала она. — Вам придется доставить ее в ремонтную мастерскую… — Она нагнулась, исчезнув за прилавком, и появилась снова, держа в руках измочаленную папку. — В городе ремонтной службы нет. Она на шоссе в Покателло.

— Не знаете ли, — спросил он, — есть ли здесь поблизости контора, где мне могли бы кое–что профессионально напечатать?

— По–моему, такой офис находится ниже по этой улице, — сообщила девушка.

Поблагодарив ее, он покинул аптеку.

Они явно не занимались пишущими машинками всерьез. Ориентировались в основном на школьников и бизнесменов, которым нужна дома какая–нибудь машинка, чтобы время от времени что–то напечатать. Он порылся в своих знаниях о системе льготных поставок и вспомнил, что дилерам часто предоставляют льготу, которая позволяет им продавать только самые дешевые товары в линии, а не все, что в ней имеются. Он легко мог бы выяснить, есть ли у этой аптеки льгота на поставку машинок большего размера, если бы таковые потребовались. Скорее всего, не было.

Он снова перешел улицу и вернулся в офис.

Посреди офиса по ту сторону прилавка стоял низкорослый и смуглый тип с округлыми плечами, одетый в элегантный серый однобортный костюм и при галстуке–бабочке. Облако сигаретного дыма окружало его после каждой затяжки. Заметив Брюса, он сощурился на него через очки роговой оправы, сделал гримасу, сплюнул клочок сигаретной бумаги и сказал хриплым, но дружелюбным голосом:

— Обслужить вас не могу. Я здесь не работаю.

У его ног Брюс заметил кожаный портфель, сумку с ручками. Этот тип, очевидно, был коммивояжером от какого–то производителя. Он наблюдал за Брюсом с ироничной бесцеремонностью, как будто хотел его обслужить, но считал себя недостаточно компетентным, а к тому же и посторонним. Находясь за прилавком, но здесь не работая, он словно бы плыл под чужим флагом. У него был извиняющийся вид.

— Все в порядке, — сказал Брюс, проходя мимо него.

У того широко открылись глаза.

— Вот как, — проворчал он. — Раб, значит.

— Верно, — сказал Брюс. Нигде не было видно ни Сьюзан, ни даже Зои. — А где они? — спросил он у предполагаемого коммивояжера.

Тот пожал плечами:

— Зоя в туалете. Сьюзан нет. Меня зовут Мильт Ламки.

Он протянул ладонь, и Брюс увидел, что руки и ноги у него короткие, а кисть широкая и плоская, узловатая, но опрятная, с профессиональным маникюром. Лицо покрывали оспины, но за зубами он ухаживал хорошо. Ботинки, черные и вроде как импортные, были потерты, но тщательно начищены.

— Кого вы представляете? — спросил Брюс, пожимая ему руку.

— «Бренди братьев во Христе», — сказал Ламки своим грубым, как гравий, голосом. А потом наклонил голову, скорчил гримасу и пробормотал: — Ну не тупость ли так говорить? Сегодня у меня один из свободных дней. Захожу сюда и никого не застаю на месте. Чего же удивляться рецессии? Я из «Бумажных поставок Уолена». Но представьте себе, ликероводочная компания под названием «Братья по Христе»! Все равно что оружейный завод имени Иисуса. Я заметил их рекламу в винной лавке через дорогу. Никогда раньше на глаза не попадалась.

Брюс сказал Ламки, как его зовут.

— Давно здесь работаете? — поинтересовался Ламки. — Я захожу сюда не чаще, чем раз в два месяца.

Брюс объяснил, что только–только.

— Собираетесь управлять этим заведением? — доброжелательно спросил Ламки. — Вот этого им и недостает, человека, который явился бы сюда и все взял в свои руки. А так они ничего не решают. Все идет юзом. Где вы были до этого?

Брюс сказал, что работал в БПЗ.

— Вот за это я бы засветил вам в промежность, — сказал Ламки.

— Вы не одобряете дисконтные дома?

— Ежели они торгуют прогорклыми конфетами — нет, не одобряю.

Подобного аргумента он еще не слыхивал. Это показалось ему невероятно смешным, и он захохотал, полагая, что Ламки шутит. Но тот, напустив на себя надменный и решительный вид, поспешил убедить его в обратном.

— Как–то раз купил коробку «Маундз» в одном дисконтном доме в Окленде, что в Калифорнии… — Ламки закашлялся, поперхнувшись сигаретным дымом, уж так ему не терпелось доказать свою точку зрения. Помахал рукой, разгоняя дым. — На вкус они были как мыло. Должно быть, раздобыли какие–то остатки в гарнизонных лавках времен Второй мировой.