— Не все же дома одинаковы, — сказал Брюс.

— Ваше слово против моего, — отрезал Ламки. Вынув изо рта сигарету, он достал пачку «Парламента» и предложил Брюсу угощаться. — Думаю, у вас, приверженцев дисконта, все пойдет прахом, потому что торговля для вас не работа. Это какое–то безумие, как домашние морозилки. Вам бы людьми торговать.

Он говорил об этом с угрюмым видом, как о некоем факте, который он не одобрял, но все же принимал. Руки у него, когда он прикуривал новую сигарету, дрожали, кончик ее вихлял, уклоняясь от язычка пламени, вырывавшегося из зажигалки «Ронсон» в кожаном футлярчике, и ему пришлось большим пальцем двигать сигарету.

— Но вы все равно стоите на своем, — процедил он углом рта. Дым попал ему в левый глаз, и тот покраснел и заслезился. Он криво улыбнулся Брюсу.

— О, Мильт! Здравствуй. — В офис вошла Сьюзан.

Мильт Ламки убрал зажигалку в карман пиджака, отчего тот выпятился, нарушая правильность линий его костюма.

— Где ты была? Я поживился деньгами из твоей кассы, просто чтобы тебя проучить.

— А что, разве Зои нет?

— Сидит на горшке, — ответствовал Ламки. — Хочешь, пойдем выпьем кофе?

— Я только что ела — вот где я была, — сказала Сьюзан. — Не думаю, чтобы нам сейчас захотелось что–то у тебя покупать. Ты уж прости. Если только ты не хочешь показать нам что–то новенькое.

— Как насчет линейки дешевых арифмометров?

— Никак, — сказала она.

— Цифровых компьютеров?

— То же самое.

— «Униваки» домашней модели за 17 долларов 95 центов. Твоя цена. В розницу рекомендуется, кажется, 49.95. Ничего выгода, а? Лучший подарок на Пасху.

Сьюзан обвила его рукой за шею и похлопала по спине.

— Нет, — сказала она. — Как–нибудь в другой раз. Сейчас нам надо решить много реорганизационных вопросов. У нас столько планов!

Повернувшись к Брюсу, Ламки сказал:

— А как насчет нас? Выпьете со мной чашку кофе?

— Хорошая мысль, — сказала Сьюзан. — Мильт, это Брюс Стивенс. Он будет заниматься закупками. — Она понизила голос. — Зоя уходит.

— Пойдем, — Ламки кивнул в сторону двери, призывая за собой Брюса. — Этого мерзавца я оставлю здесь, — сказал он, имея в виду свой кожаный портфель. — Если тебе нравится быть инфантильной, можешь в нем порыться.

Вскоре они с Брюсом уселись за стойку в кофейне неподалеку.

— Значит, Зоя де Лима уходит, — сказал Ламки, прикуривая третью сигарету, водружая локти на стойку и держа руки возле своего носа, а большие пальцы — в ноздрях. — Сьюзан поступает умно. Ей следовало бы выбраться из–под этого завала еще два года назад. Сьюзан — сумасбродка, а Зоя — просто цыпленок, во всех отношениях.

Им подали кофе.

— С Сьюзан, по крайней мере, можно о чем–то договориться, — сказал Мильт. — Но вот Зою ничем не прошибешь. Она прогнила насквозь, как старая сосновая доска. Все, что нужно Сьюзан, — чтобы кто–то говорил ей, что делать. — Кое–как сунув за ворот салфетку, он отхлебнул кофе.

— Место хорошее, — заметил Брюс, слегка ошарашенный Мильтом Ламки и его откровенностью. Ему больше были привычны восторженные, якобы искренние торговцы, никогда не говорившие правды.

— Я знаю Сьюзан не один год, — угрюмо сказал Мильт. — Хорошая женщина. Хотя я всегда удивлялся, почему она терпит неудачу в бизнесе. — Нахмурившись, он потрогал какой–то из своих зубов. — Слушайте, — продолжал он. — Вы не находите, что она чертовски привлекательна?

— Спору нет, — несколько уклончиво отозвался Брюс.

— Где–то на задворках сознания у меня всегда крутилась мыслишка попытаться пригласить ее куда–нибудь вечером. На ужин или куда–нибудь еще. И попробовать пробиться сквозь ее умелое притворство, распознать, кто она такая на самом деле. Вы можете себе представить, что она когда–то была учительницей в школе? Все равно что обнаружить, что парень, который доставляет тебе уголь, — это Альберт Эйнштейн, занимающийся тем, что ему больше всего по нраву. Эйнштейн, конечно, умер. Я читаю «Тайм», так что все такое знаю. Полезно быть в курсе мировых событий. Вы так не думаете? Это иногда может помочь заключить большую сделку.

— Вы живете неподалеку? — спросил Брюс.

— Да, черт бы его побрал. Моя территория включает в себя всю северо–западную часть Тихоокеанского побережья, хотите — верьте, хотите — нет. Раньше я жил в Орегоне, но приходилось слишком много ездить. Так что теперь я здесь, в Айдахо. Вроде как посередке. Я разъезжаю повсюду, от Портленда на севере до Кламат–Фолса на юге, а на восток — вплоть до Покателло. Жалкое, конечно, это местечко, чтобы здесь жить.

Ламки погрузился в молчание.

— Я здесь все просто ненавижу, — сказал он наконец. — Айдахо меня подавляет. Особенно дорога отсюда в Покателло. Вы когда–нибудь видели такую убогую дорогу, сплошь разбитую, дерьмовую донельзя? В любом другом штате это было бы окружным проселком для фермеров с телегами арбузов. А здесь это — на тебе! — федеральная магистраль. А эти мушки, что вьются вокруг Монтарио? Эти дьявольские мушки — желто–прозрачные, неслышно порхающие и жалящие все подряд… вы когда–нибудь поднимали такую мушку, дохлую, чтобы рассмотреть ее вблизи? Эта чертова тварь ухмыляется. Как может ухмыляться насекомое, не имея ни зубов, ни десен, ни губ, — этого я не знаю.

— В Монтарио я родился, — сообщил Брюс.

— На вашем месте я бы об этом помалкивал, — сказал Ламки.

— Если бы у вас был выбор, — спросил Брюс, — где бы вам хотелось жить?

Ламки фыркнул:

— В Лос–Анджелесе.

— Почему?

— Потому что когда заезжаешь в автолавку, чтобы купить солодового молочка, то у девицы, которая его тебе приносит, задница точь–в–точь как у Мэрилин Монро.

Это был хороший ответ.

— Не подумайте, что я сижу здесь и размышляю о женских задницах, — продолжал гудеть Ламки своим грубым голосом. — На самом деле я об этом уже год как не думаю. Вот что вытворяет с человеком жизнь в Айдахо. И здесь нечем заняться, нечего читать, нечего смотреть. Есть пара баров, грязных, заплеванных и темных, но это почти и все. Может, я из–за ковбойских шляп так раздражаюсь? Никогда не верил тем, на ком ковбойская шляпа. По–моему, они все психи. Я не приспособлен, чтобы торговать машинописной бумагой. Вы понимаете? Разве это не очевидно? Не забудьте об этом в следующий раз, когда я заеду к вам со специальными летними предложениями. Просто скажите мне «нет», и я укачу. Мне наплевать, купите вы что–нибудь или нет. По правде говоря, надеюсь, что не купите. А не то мне придется заполнять заказ. Я даже не знаю, при мне ли еще моя ручка. — Он пошарил во внутренних карманах своего пиджака. — Вы только посмотрите, — сказал он. — Эта чертова штука вся протекает. Что за гадость. — Он с мрачным видом снова застегнул пиджак.

— Вам бы понравилось в Рино, — сказал Брюс.

— Может быть. Когда–нибудь мне придется поехать туда и посмотреть. Что вы намерены сделать, работая у Сьюзан?

— Раздобыть что–нибудь на продажу. Избавиться от подержанного хлама.

— Правильно, — сказал Мильт.

— Я бы хотел закупить новые портативные машинки, но в аптеке поблизости об этом уже побеспокоились.

— Я скажу вам, чем вам следует заняться всерьез, — сказал Мильт. — И поскольку сам я этим не занимаюсь, то, как понимаете, вовсе не пытаюсь соблазнить вас какой–то сделкой.

— Не томите, излагайте, — сказал Брюс.

— Займитесь импортными портативными машинками, — провозгласил Мильт.

— Итальянскими? «Оливетти»?

— На рынок сейчас выходит японская машинка. Электрическая. Первая в мире, какую я только знаю.

— «Смит–Корона» выпускает электрическую портативную машинку, — возразил Брюс.

Мильт улыбнулся:

— Да, но там ручной возврат каретки. А в японской машинке все на электричестве.

— И сколько стоит?

— В том–то и дело. Они собирались обзавестись дилерами и продавать их напрямую. Импортировать без посредников. Но парочка крупных американских производителей пишущих машинок перепугалась и затеяла переговоры. А машинки тем временем на рынок так и не попали. Они придерживают их, пока не будет выработана основа для льготных поставок. Полагаю, что где–то здесь поблизости имеется, по крайней мере, один склад, забитый ими под завязку.