— Нет.

— О том и речь.

— Загадками говоришь, Велес.

— Олег сам решил, что так лучше будет. Никто не уговаривал и благ не сулил.

Кощей нахмурился, раздумывая. Заодно и подсчитывая. Влада он мальцом совсем видел, звался он сыном Олега. Того самого — Вещего. Вот только разве человек может столь долго прожить, еще и детородную силу не утратив?.. Но Велесу сказал Кощей совсем иные слова, решив оставить поиск разгадки до лучших времен:

— Уберечь хотел сына от незавидной участи. Восстал бы Влад против пришлой веры и очень скоро сложил бы буйную голову.

— Что с того? — пожал плечами Велес. — Всяк свою кровь бережет.

— Дело прошлое, — согласился Кощей. — О Владе меня не предупреждали, не спрашивали. Я за то не звал, не замечал, даже глядеть не хотел в его сторону. Однако он сам меня выбрал, по воле сердца и разума, дорогу в чертоги мои вызнал, не спросившись, не в дверь вломился, в окно влетел черным вороном. Только тогда принял я его, а принявши никогда не прогоню, что бы ни совершил, как бы ни ошибся.

— Тогда в чем же дело? — спросил Велес и непонимающе развел руками.

— Чту я закон испоконный: свободную волю, всем разумным существам при рождении даренную. Не мне неволить Влада в выборе.

Велес покачал головой, уже было рот открыл, но не обронил ни слова.

Кощей наблюдал за ним, хитро щурясь, щеку изнутри закусив. Не нравился ему разговор этот, но и свернуть его не выходило. Когда хотел Велес, то словно в тридцать три кольца хватал и не выпускал, пока не прояснит все досконально.

— Признай, однажды ты уже вмешивался в его судьбу, — наконец нашел подходящие слова тот. — Своевольничал. А он чего же? Улетел, на тебя осерчавши?

— Я тоже совершаю ошибки, Велес, — не подтверждая, но и не отрицая, процедил Кощей. — Разница между нами лишь в том, что, натворив бед, я стараюсь не допускать их более.

— А я, значит, дурак, совсем не учусь на своих промахах?

— Откуда ж мне знать?

— Боишься в клетку сажать, — покивал головой, а затем и пальцем Велес. Выглядело забавно.

— Опасаюсь, — уточнил Кощей. — Испытание не из легких, говоришь, предстоит ему? Так пусть случится. Выйдет из него мой ворон мудрее, нежели сейчас есть, — и, посчитав разговор завершенным, шагнул Кощей за порог.

Велес проводил его долгим взглядом да лишь головой покачал.

— Не повернул? — спросил Белобог, выйдя из-за полога света.

Велес тяжело вздохнул:

— Упрям темный братец твой.

— Иначе самим собой не был бы.

И верно: всегда поступал Кощей по-своему. Когда на заре мира война случилась между чистью и нечистью, именно он подготовил нападение так, чтобы не пострадал мир Яви, и война была проиграна темным воинством. При этом все ловко устроил, ни одна гадючка не догадалась, кто оказался виной поражения, корону свою не потерял и трон под ним даже не пошатнулся.

Только не все даже Бессмертному ведомо и желая проучить ученика своего, неминуемо учил он и себя самого. Многое мог бы поведать Белобог, да не Велесу. И Кощею не стал бы рассказывать тоже, ведь и он ценил волю свободную выше всего на свете.

Вот и домишко на окраине деревенской. Однако прежде, чем явиться туда, Ворон на ветку дуба сел: дух перевести да подумать, как поступить. Не любил Влад неволи. Перо он подарил, чтобы знать, когда беда грянет, да помочь в случае нужды, но чего не собирался, так это желания и капризы исполнять. И думал он, ясно это одариваемым, говорил, предупреждал, однако получилось по словам Кощеевым. Только волхв Златоуст никогда не звал просто так, остальным же не жилось спокойно, только и делали, что выдумывали всяческие прихоти. Обиделся Влад, извелся, решил дорогу позабыть в дома человеческие, а не вышло. Рыбка-то золотая исполняла желания старого дурака лишь из благодарности; стоило тому берега перейти — махнула хвостом и сгинула в море-океане. Он же — другое. Перо ведь — часть птичьей души, от него запросто не откажешься.

«А Кощей говорил, — напомнил себе Влад, — но я же, птенец неразумный, советов мудрых не слушаю, все решаю по-своему».

Выходило, пора идти к Кощею, кланяться да прощения просить, а потом — помощи. Ни в чем не перечить, когда возьмется он за дело: чужие судьбы вершить так, как посчитает нужным и правильным. И засунуть уже гордость туда, где ей самое место, вместе с упрямством. А пока делать нечего — идти нужно.

Спрыгнул на землю он уже не черной птицей, а пригожим молодцем. Случись проезжать мимо киевским богатырям, вмиг узнали бы они воспитанника князя Владимира, а узнав, непременно напали. Вряд ли забыл тот черную неблагодарность своего заложника, отказавшегося служить ему верой и правдой, а заодно и пренебрегшим симпатией княжеской племянницы. Насколько выяснял Влад: и Забава счастье свое нашла — немного, но урок усвоила; и дела в Киеве шли неплохо, никто князя смещать не рвался. Только разве то повод прощать обиды надуманные? Вот и Владимир наверняка помнил о Владе и злился, что не сумел скрутить да в темницу упечь, а то и казнить себе на потеху.

Впрочем, богатырям здесь взяться неоткуда, а местные не мнили Влада никем особенным. Кафтан на нем богатый, сапоги из кожи мягкой, волос черен, ровно у печенега, нос прямой и длинный, словно клюв птичий, лицо худое и бледное, зато взгляд открытый — русский, родной, точно сглаза от такого никогда не будет. Да и ничего в том нет, что путь его лежал в дом травницы — той, которая когда-то Вестой звалась и в обличье лисы по лесу бегала — к ней заглядывали-заезжали многие.

Веста. Не имя то, а прозвание молодой девушки: той, какая в возраст пока не вошла и невестой не стала. И хоть выросла давно ученица Яги, но для Влада-Ворона то не имело значения, и никак иначе он обращаться к ней не собирался. Тем самым он словно подчеркивал свое нежелание иных отношений, окромя дружеских. Веста поначалу злилась, хоть гордость и не позволяла ей прямо сказать, чего именно она хочет, а потом возжелала, чтобы именно Влад сыскал ей суженого, причем не абы какого, а княжих кровей. Испытывала, вероятно, хотела ревность разбудить, а опосля сама загорелась задуманным.

Влад взялся сосватать ее, но с условием: вернет Веста перо, которое он подарил, когда та еще у Яги в доме бывала. Девица согласилась, а там и женишок сыскался: князь Петр. В сечи его порубили страшно, думали, не быть живу, но он всякий раз поднимался и войско свое направлял на вражин-соседей. Не было у него иного выбора: иначе лишился бы княжества своего. Но, едва одержали победу, совсем худо ему сделалось. Понял князь, что не доедет до родного Мурома.

Конечно, путь от земель муромских до села Ласково, где стоял домишко Весты, неблизкий. Однако и Влад не лыком шит. Мог он в вороновом обличие влетать в человеческие сны. Он и шепнул Петру, что спасти его сумеет краса-девица, и путь укоротил, а то вдруг не сдюжил бы. Веста же обещала излечить князя только если тот женится на ней.