«Да по ним и так понятно, — подумал Влад. — Все моры и изморы от нее, кикиморы вот тоже…»

Чего он точно не ожидал, так это того, что, как отойдет прилично от берега, гать раздвоится, и лиса вместе с ней. Влад застыл на месте, не решаясь и шага сделать. Влево настил дощатый уходил, и на нем мелькал рыжий хвост — далече уже. Справа виделось то же самое.

«Думал, морок предстанет в виде огней болотных и дев обнаженных, в трясину заманивающих? — упрекнул он сам себя. Интонации точь-в-точь Кощеевы послышались: ехидные и язвительные. — Нет уж, слишком просто».

Решил Влад переждать, страху не поддался: авось морок развеется сам собой. Идти по одному из двух направлений явно не стоило: не играла нечисть по правилам человеческим, погубила бы в любом случае, потому и выбирать из предложенного нельзя. Так и стоял он на месте столбом, пока не почудилось, будто гать из-под ног уходит. Вода дошла до щиколоток, затем поднялась до колен. Сердце забилось в самом горле, захотелось подняться к небу и улететь отсюда подобру-поздорову, да только как же он потом дорогу найдет? Вряд ли новый проводник отыщется.

Влад прикрыл глаза, прошептав:

— Чему быть, того не миновать, а невидали никогда не осуществиться.

Еще удивился: откель таковы слова взялись и сами на язык прыгнули?.. Насколько помнил Влад, никогда не учили его никаким заговорам или заклинаниям.

И стоило утихнуть последнему звуку, тотчас понял он, что не чувствует ни холода, ни воды, сапоги промочившей. Открыл глаза — исчез морок. Стоял он на гати добротной, стелившейся прямо скатертью, а слева и справа зеленели кочки, ряска на темной воде колыхалась, цвели кувшинки. На широком листе бледно-зеленом сидела крупная жаба и глядела на Влада очень уж внимательно. Он тоже на нее посмотрел.

Жаба квакнула, глазами похлопала, плечами пожала и вытащила откуда-то из воды стрелу, молвив звонким девичьим голосом:

— Не ты ль Иван-царевич будешь?

— Не я, — ответил ей Влад, вздрогнув от неожиданности.

— Жаль, — вздохнула жаба. — Ты красивый, только странный какой-то.

— Чем это?

— Не от мира сего.

Здесь уже лиса подскочила, рыжим хвостом перед лицом махнула, словно огнем опалила. Влад заморгал, головой помотал — глядь, а жаба куда-то делась. Видно, в воду прыгнула.

— Ты чего это, Ворон, не в свою сказку лезешь? — молвила лиса возмущенно.

— Да я и не думал… — признался Влад.

— Такие вещи чуять надобно, — фыркнула она.

Кощей говорил также, когда узнал, как Влад миновал порог совершеннолетия. Легко сказать: чуять должен. А если нюх отбит начисто?

— А почему ты кличешь меня Вороном? — спросил он. — У меня вообще-то имя имеется.

— Истинного твоего имени мне знать не положено, да и никому больше, кроме тех, кому сам по доброй воле назовешься, — сказала она наставительно.

— Я не о нем.

— Имя твое человечье не сдалось мне ни за каким лядом, как, к слову, и всем нашим, с кем рано или поздно познакомишься и дела иметь станешь. Суть же твоя птичья, воронья, потому и звать тебя все Вороном будут, — и, вновь махнув хвостом, добавила: — А уважительно — Вороном Вороновичем. Привыкай.

— Я не Воронович, — снова заспорил Влад.

— Лиса скривилась совсем по-человечески, рыжие глазища к небосводу обратив.

— Ладно, — смирился Влад. — Я вовсе и не против.

— А раз так, то пошли. Чего встал? Аль невесту сыскать вознамерился? Здесь невест полно болото, и каждая третья — Василиса то Премудрая, то Прекрасная. Тебе какую надобно?

— Никакую, — фыркнул Влад. — Мне лучше сразу Кощея.

Лиса звонко расхохоталась, ничего на это не ответив.

— Постой, — попросил Влад, когда она снова вперед вырвалась, — ты сказала, каждая третья?

Лиса обернулась, кивнула, хитро прищурившись.

— А остальные?

— Лягухи обычные и кровожадные. Первых на каждом болоте пруд пруди, а вот вторым лучше бы не попадаться: очень уж человечинкой лакомиться любят.

Влад передернул плечами, обвел взглядом болото — показалось, на каждой кочке по лягушке сидит и у трети из них глаза алым светятся.

— Пойдем отсюда, пока не стемнело, — буркнул он.

— Так и я о том же, — фыркнула лиса. — Пойдем.

Только снова не удалось им далеко уйти. На этот раз гать перед глазами растроилась, и прямо перед Владом каменюка серая вылезла. Засветились на ней письмена, по всем сказкам знакомые: «Направо пойдешь — коня потеряешь, себя спасешь. Налево пойдешь — себя потеряешь, коня спасешь. Прямо пойдешь — и себя, и коня погубишь».

— Откуда у меня конь?.. — удивился Влад.

— Как посмотрю, совсем тебе плохо, — повздыхала лиса.

— Ты не тревожься, дойду, никуда не денусь, — заверил ее Влад, говоря сквозь зубы и дыша через раз, поскольку жижа болотная, мороковая, дошла аж до пояса, холодной была, что зуб на зуб не попадал, и смердела, будто яма с нечистотами. — Ох…

— Вот это как раз и сомнительно, — ответила лиса. — Ты, если совсем невмоготу будет, оборачивайся и взлетай. Доберешься до своего Кощея уж как-нибудь. Ему все равно спешить некуда — чай, бессмертный.

— Нет уж! — рассердился Влад. Может, и был Кощей бессмертным, но то вовсе не значило, будто в беде его оставлять можно. Влад не согласился бы медлить и один лишний день.

Не иначе как из-за его злости морок тотчас рассеялся, гать в ступни ударила так, что он чуть не упал. Пошли они дальше.

— Упрямец, — проворчала лиса. — А если ты сгинешь из-за спешки своей или с ума сойдешь, что еще хуже?

— Почему хуже?

— Ну а как же? Коли погибнешь, дух твой в Навь угодит, попозже родишься ты заново в Яви и, раз уж многое в этой жизни узнал и силу обрел, вскоре вспомнишь себя нынешнего. А если повезет, Кощей сам выберется — не впервой, чай, — окропит тебя живой водой, и станешь ты, как и прежде, живехонек. Но если разума лишишься — самого себя забудешь, и никакая живая водица тебе уже не поможет. Между прочим, сумасшествие — единственный страх, присущий бессмертным, и не просто так, скажу тебе честно.

— Не слышал я ни про одного бога, сошедшего с ума, — признался Влад.

— Потому как глупый и маленький, — ответила лиса. — Знаешь с гулькин нос и дальше своего терема не заглядывал. Вот, к примеру, в пустынях персидских джинны обитают, так эти точно себя давно уже забыли, не могут ничего придумать сами, поскольку не знают, чего желают и к чему стремятся, вот и лезут чужие чаянья исполнять и тем самым губят людей посильнее иудейского Сатаны.