— Ладно уж, иди, человечек, — вздохнула лиса, — раз тверд ты в своей уверенности.

И показалось Владу, что вовсе не кикиморы его морочили, а сама проводница так вела, дабы испытать. Болото вдруг преобразилось, стало почти обычным и совершенно не страшным: птицы запели, лягушки заквакали.

— А ведь непроста ты, лисичка-сестричка, — заметил Влад.

— Непроста, — отвечала та. — Да у нас, здешних, простых и не водится.

— А я-то все ждал третьего испытания, — признался Влад. — И не сообразил, будто разговоры с тобой задушевные то и есть.

— Это второе только, — фыркнула лиса. — Третье будет, когда до избушки на курьих ножках дойдем, а то и раньше: мало ли, болотника встретим, примется он пытать тебя загадками.

— Не думаю, — ответил Влад уверенно. — Хоть и говорила ты мне слова всякие, пусть и видел я многое, а чувство времени у меня птичье, а не человеческое. Давно идем, а ни сумерек, ни ночи не наступает. Не бывает болотников над безвременьем.

— Угадал, птица вещая, — фыркнула лиса. — Да только не мы одни здесь ходим-гуляем, — и кивнула головой в сторону.

Поглядел Влад туда и нахмурился. Туман над водой стелился, но неплотный, а в нем стоял конь-красавец: черный, словно ночь безлунная, гриву белоснежную в воде купал и провожал их светящимся изумрудным взглядом. На спине у него сидела девица с золотыми волосами и неспешно плела косу.

— Конь Болотный, — пояснила лиса, — и Хельга.

— Не наше имя.

— Так в безвременье всяк вхож, иной раз здесь и боги чужие гуляют, и джинны, и арийцы с гиперборейцами, и скандинавы, я даже раз эллинов привечала. А однажды чудо-юдо повстречала: вроде и человека, а совсем чудного, в одежде, на нашу нисколечко не похожей, зеленой в листьях, с палкой, свинцом пуляющей. Ох и насмеялась я над ним, а затем в стан печенегов вывела.

— Хоть не убили его там? — поинтересовался Влад.

— Нет, конечно. Он мужик не промах оказался, да и я — не злодейка, просто не терплю, когда в меня из лука целятся или еще из чего-нибудь.

Чем-то напоминал Конь Болотный того, на котором Кощей ездил, только взгляд казался более осмысленным, хищным и внимательным. Рука сама потянулась к груди, и Влад не стал препятствовать интуитивному движению, приложил ладонь напротив сердца и поклонился кивком головы. Конь оперся на одну из передних ног, вторую согнул и тоже низко склонил голову.

— Стало быть, ответил, — заметила лиса, когда туман окончательно скрыл его из виду. — Ты теперь, коли заблудишься, всегда его позвать сможешь — вывезет, если не съест.

Влад только фыркнул на ее слова, хотя помощь точно лишней не бывает.

— А Хельга эта…

— Дитя лесника, — сказала лиса, — там история житейская, ничего особенного и интересного, окромя жениха, в ней нет. Выросла Хельга в чаще леса, вдали от людей, и, как ни настаивал на том родитель, идти в деревню и обзаводиться мужем и хозяйством не желала. Ее и так все устраивало, очень любила она на камне сидеть и волосы расчесывать. Они, как ты видел, знатные, истинное золото. Однако отец не хотел терпеть подобного, за ее спиной сговорился с мельником. Хельга-то красавица из красавиц, тот и без приданого готов был ее взять.

— Неправильно это, — заметил Влад и поморщился. Его, мужчину, и то едва силком не женили, а девицам еще хуже приходилось.

— Знамо дело, — усмехнулась лиса. — Ну да родители отчего-то думают, будто всегда знают, как для чад их лучше. Я так понимаю, поскольку до мыслей и сердец нет им никакого дела, только и желают, чтобы не хуже, чем у других было, и род продолжился. Хельга же не стремилась к супружеству и детей рожать не хотела. В детстве прабабка ей про Коня Болотного сказывала, мол, крадет он красавиц, а поскольку деваться Хельге оказалось некуда, стала она его приманивать. То волосок оборвет и по ручью пустит, то ленту в воду бросит, а уж как она пела — заслушаешься. Отец все предупреждал да хмурился, а она не слушала.

— И Конь явился.

— Конечно! Куда бы делся? Все чин по чину, и даже под человеческой личиной. А она у него такая… — лиса закатила рыжие глазки и головой покачала. — Коли нет в сердце девичьем любви сильной, то нипочем не устоит. Вот и Хельга — тоже. Она, правда, сомневалась некоторое время. Конь по одну сторону ручья стоял и руку протягивал, она — по другую. Все никак решиться не могла, но на беду лесник вернулся, да не один, а с женишком приготовленным. Она, как взглянула, очень уж разозлилась, а посмотрел Конь на соперника и уйти вознамерился. Не знаю уж, вид он просто делал или действительно подумал, будто не судьба. Хельга вмиг через ручей перемахнула. И как только это случилось, подхватил ее Конь и исчез.

— Готов поспорить, в местности, откуда родом Хельга, сказку выдумали о том, как нехорошо не слушаться родителей, — хмыкнул Влад.

— Не без этого, Ворон. Не любят люди ни думать, ни понимать, за выгодой одной гоняться горазды. Потому ты не слишком переживай, когда у князя киевского все получится. Иногда чтобы человек к свободе и правде потянулся, должен он в кандалах походить, прочувствовать, каково оно.

— Ты о вере врагов наших из Царьграда?

— А то ж, — хмыкнула лиса.

— Ох и много же тебе известно, лесная плутовка, — заметил Влад.

— Слухами земля полнится, — отвечала лиса, а затем посмотрела перед собой и сказала: — Пришли.

Вывела гать на берег сухой, на нем стоял частокол, да непростой — из костей сделанный. Между кольями шесты торчали, и с каждого смотрел да глазами сверкал череп. Черепа и людям принадлежали, и животным, и неизвестно кому. Тот, который ближе всех к воротам располагался, имел витой рог, изо лба растущий. Другой — выдающуюся челюсть и третью глазницу во лбу. У третьего там, где положено было находиться носу, торчали длинные костяные иглы.

— Ну и чудища… Где ж обитают такие?

— Мир большой, — отвечала лиса, — а океан вокруг — еще больше.

Оторопь Влада взяла, только он виду не подал, а вошел в ворота, прямо смотря перед собой, а не на прочие ужасы. Двор широкий перед ним оказался с баней большой и светлой, конюшней, а посреди — избушка на ногах куриных стояла, как и положено в сказках: к лесу задом, к гостю незваному передом (ждали его здесь, наверное).

Слова вдруг все сразу Влада покинули, мысли из головы вымело, словно метлой сор из горницы, а как начала дверь, скрипя, открываться, сердце в пятки ушло. Ноги к земле приросли — и хорошо. Иначе мог слабину дать и сбежать, куда глаза глядят. Никогда еще он ужаса подобного не испытывал, а ведь многое с ним происходило. Даже стоя перед лучниками, которые в грудь ему целились, Влад так себя не чувствовал.

— Чай, не узнаешь меня, добрый молодец? — донеслось до него.

Влад сморгнул. Обычно он на зрение не жаловался, а нынче глядел вперед, видел каргу старую, седую, с патлами нечесаными, а ничего более разобрать не мог. Что и говорить, страшна оказалась Яга Ягишна, да только стоило ей выйти, и ужас, недавно все нутро сковавший, рассеялся, будто и не было его. Недаром говорят: не так страшен сам страх, как его предчувствие.