— Ай! — вскрикнула Веста, палец острым черепком поранив. — Будь ты проклят, Кощей!
Тот лишь криво усмехнулся. Не было ему от проклятий дуры ни тепло, ни холодно.
— Чтоб никогда ты не нашел своего Ворона!
Кощей покачал головой, сложив пальцы в срамном знаке, показал Весте — все равно не увидит.
Та же, пусть и не разглядела, будто на невидимую стену налетела, лоб расшибив.
— Бабушка! — заорала, словно надеялась до Яги воочию докричаться. — Ты ведь не оставишь?!
Бросилась она к печи, принялась огонь разжигать, постоянно приговаривая. Да только все правяне законы блюли, и пусть Кощей — не из их числа, а его решениям не противились. Была Яга сердита на свою ученицу, часто вздыхала, жалея, что вообще подобрала ее и привела к себе. Дурная девка сама не понимала, чего ей надобно, все на других заглядывалась, завидуя и желая так же, но еще лучшее. Потому клонило Весту, словно траву в день ветреный: то в одну, то в другую сторону.
Однажды прознала Веста о Настасье, лучшей мастерице, тоже ткать и вышивать решила, но, и одного полотна не окончив, бросила. Услышала про любовь несчастливую Марьи да Ивана, тоже захотела, чтобы чувства до неба, а сердце рвалось. Выбрала парня поскромнее да покрасивше, улыбаться ему принялась, добилась, чтобы хвостом за ней ходил, а как сватов прислал, отказала. Парень тот с горя в Киев подался в дружинники, однако погиб по дороге, волками загрызенный. Проезжал мимо села богатый купец, остановился воды испить, да и влюбился без памяти во вдовую Ладогу. С собой увез. Был купец не то, чтобы очень богатый, но языки у матрон и девок, как известно, без костей. Вмиг выдумали и хоромы едва ли не княжеские, и богатства, и слуг. Вот тогда-то Веста и решила непременно за князя выйти, любил чтобы тот, себя не помня, а умерли бы непременно в один день.
Не ответила ни Яга, ни остальные, к кому она взывала. Кинулась Веста в красный угол, на колени перед доской намалеванной бухнулась и истово молиться начала. Кощей прислушался. Журчала речь, будто ручеек, только слова пустыми были. Никакой силы в них не чувствовалось, потому никто не ответил просительнице.
— Не может быть, — прошептала Веста. — Неужто прав был Влад, пустоту поминая?.. Я теперь в этой самой пустоте и нахожусь? Барахтаюсь в ней? Ею дышу?..
Горько она заплакала. Настолько, что даже у Кощея в груди дрогнуло. Однако остался он непреклонен. Эту жизнь человеческую она выбрала, все сама натворила и теперь получала сполна. Он же — злодей, по мнению многих — лишь воздал по заслугам. Сочла Веста ненужными старые порядки и богов — вот он ей и помог от них избавиться. А коли девка дурная не сообразила, будто тем самым от всего прочего отказывается, — то ее беда и ничья более.
— Марья Моревна, прекрасная королевна! — закричала Веста. — Призываю тебя!
Потемнело в избе, тени в углах почернели и пустились в пляс, да только Веста того не увидела, лишь озираться принялась, когда шагнула в комнату прекрасная воительница.
— Здравствуй, — поприветствовал ее Кощей.
— Обещала убить, коли позовет снова, — заметила Моревна, глядя на сидящую у печки Весту. — Верь или нет, но мне не по сердцу поступки подобные.
Девица, никого не дозвавшись, сидела прямо на полу, слезы по щекам размазывая и, наверняка, жалея о собственной глупости.
— Значит, не ты пришла к ней с предложением? — уточнил Кощей.
Моревна покачала головой, прошла к столу, напротив него села, локти на столешницу водрузив, и устроила подбородок на скрещенных пальцах. В ясных синих глазах блестели искры, но ни ярости, ни гнева, ни ненависти Кощей не распознал.
— Сама позвала, сама предложила. Хочешь — верь, хочешь — нет.
От печи донеслись тихие всхлипы. Кощей поморщился.
— Я и не думала, будто ты умеешь быть настолько жестоким, — Моревна решила пустить разговор по другой дорожке, кивнула на Весту. Вот только вышло у нее неаккуратно. — Хочешь, все же убью дуреху?
— Нет мне до нее никакого дела, — поведя плечом, ответил Кощей.
— Лукавишь. Иначе тебя здесь не оказалось бы. Ушел бы сразу, со мной встречи не искал.
Тьма на миг затопила избу, удлинив тени по углам.
— Может, просто не успел? — молвил Кощей спокойно и ровно.
Моревна покачала головой.
— Ждал, что меня позовет, когда выхода иного не останется.
— Но воспользовался ли знанием этим? — сощурился Кощей.
— По делам и награда быть должна.
Он кивнул:
— Убьешь, как и обещала, но позже. Загадала она желание умереть с мужем в один день. Вот ты и исполнишь. Тогда же явишься перед ней, дабы перед мигом последним в Яви осознала Веста, что не исчезли мы никуда, наоборот, она сама ослепла. На том ее вина полностью искуплена будет передо мной и Вороном.
— Умеешь ты сочинять красивые сказки, Кощей, — одобрила Моревна. — Будь по-твоему. А хочешь…
— Не играй со мной в хотелки! — процедил он с ледяной сталью в голосе, — ни к чему. Могу ведь и не сдержаться. Там паче известно тебе мое желание, да только исполнить не сможешь.
Она невесело усмехнулась, вмиг став еще краше, хотя, казалось бы, дальше некуда.
— Действительно не могу, Кощей. Не в моей власти тень воплотить заново. К тому же… — Моревна умолкла, но продолжила, когда зазвенела тишина меж ними от напряжения, — все с ним очень сложно. Не как с другими.
— Поясни.
— Пил Ворон воду живую, а потому не обернулся духом бесплотным полностью. Тело человеческое у порога мира теневого спит беспробудным сном, а душа птицей в небытии носится.
Кощей позволил себе на мгновение прикрыть глаза. «Раз так, то имеется возможность Влада вернуть», — подумал он.
— Соседи мы с тобой, оттого и враждуем, — молвила Моревна примирительно, снова попытавшись беседу поворотить.
Кощей покачал головой:
— Гордость покоя не дает — это вернее.
— Можно подумать, ты сам гордец не из великих, — фыркнула она и скривилась: по избе пронесся вой, полный тоски и страдания. Даже удивительно, что издать его смогла молодая девица, а не какое-нибудь чудо-юдо болотное.
Кощей махнул рукой, полог тишины устанавливая. Он уже сказал свое слово и идти на попятный не собирался. Ворон, наверное, его не понял бы. Он, несмотря на всю свою ершистость, был добр и очень скоро вернул бы Весту в привычный, не выхолощенный мир.
«За то и поплатился. Впредь умнее станет», — злорадно подумал Кощей и поймал себя на мысли, что не хотел бы этого. Если Влад изменится, он же первым и взвоет, как дуреха подлая.