«Неужели не выбраться?..» — мелькнула заполошная мысль. Влад отогнал ее, как уж сумел.

Не могло такого быть! Ведь не простая же он птица, чтобы кануть в ловушке стихий! Пока кровь горяча и сердце бьется — поборется, да и если остынет — тоже. Пусть не надеются, будто со смертью все завершится, — не на того напали!

Он кружил, а внизу разворачивалось око бури. Кощей любил говорить, что, если долго глядеть в бездну, та обязательно обратит внимание и посмотрит в ответ. Влад не сказал бы наверняка, кто там его поджидал, но крохотную серебряную искорку увидел четко.

«Ловушка или нет, выбора все равно не предвидится», — решил он, поглубже вздохнул, сложил крылья и кинулся во тьму, словно в гибельный омут.

Боль разрывала все тело, но это даже хорошо: чувствуешь — значит, жив. Гораздо хуже, что некто громко и жарко дышал прямо в ухо. Ворон тотчас представил эдакое чудо-юдо, выползшее из трясины, дабы его пожрать. Вот только тело не слушалось и никак не выходило открыть глаза. Когда же на щеку упала теплая и липкая капля, Влад не просто вздрогнул — преобразился вначале в человека, затем снова в ворона, под лапы удачно подвернулась ветка дерева.

Глаза распахнулись сами. В первые мгновения удалось разглядеть лесную поляну, огромного серого волка (с его белоснежных клыков слюна так и капала), ручеек совсем рядом, желуди, дуб осыпающие, а затем все завертелось перед глазами. Крылья превратились в руки, раздался отвратительный треск, а желудок подпрыгнул к горлу. Влад вскрикнул и сверзился вниз под скрип ломающихся веток и шелест листвы.

Вторично он очнулся в теле человеческом. Под головой обнаружилась кочка, вокруг — мягкие травы. Собственный плащ укрывал сверху (как же хорошо быть не обыкновенным оборотнем, который при преображении одежду теряет, а чародеем: у Влада все всегда с собой имелось, даже меч булатный). Легкий ветерок потрепал по волосам, приятной прохладой прошелся по щеке, и он не удержался от улыбки: губы растянулись сами — даже поразмышлять, где находится и кто рядом, не успел.

— Глаза открывай, вижу ведь, что не спишь, — голос звучал издали, потому страха и беспокойства почти не вызвал.

— Вообще-то и раньше не спал, — в грезах обычно носился Влад в межмирье, играл в догонялки со звездами, с Луной да с Месяцем беседы вел и хранил тропы заповедные, если случалось увидеть на них лихо да мороки. Но сейчас ничего подобного он припомнить не мог — только мглу, окружавшую со всех сторон. Она не мучила, согревала в теплых объятиях, но вырваться из нее хотелось нестерпимо.

— Да уж! Видал я, как ты на ветку взвился. Дерево вон обидел, нехорошо это.

— Нехорошо, — согласился Влад, не чувствуя себя пока в силах поднять распухшие и отяжелевшие веки. — Я обидел — я и повинюсь.

В ответ громко хмыкнули.

«С кем же я говорю? — подумал он. — Судя по словам, с Лешим, хотя… — говор непривычным казался: не скрипучий, а глубокий и низкий, с явно слышной хрипотцой, опаску внушающей. — Нет, не похож собеседник на Лешего».

Раздались легкие шуршащие шаги, некоторое время ничего не происходило, а затем сверху полилась вода — прохладная, приятная — целый ушат. Влад возмущенно каркнул, приподнялся на локте, распахнул глаза. Рука тотчас подломилась, и он вновь упал, правда не навзничь, сумел все-таки на бок повернуться.

Прямо перед ним живой лесной ковер попирала огромная волчья лапа с колоду величиной, а в непосредственной близости от лица разверзлась пасть. Только понимание — хотел бы, давно бы сожрал, — удержало на месте.

— Ты это… — сказал Волк, — давай-ка без геройств, Ворон, лежи смирно.

— Да я и так… — вздохнул Влад. Дурнота подступила к горлу и тотчас убралась, но в ушах все равно противно звенело. — Как я сюда попал?

— Вестимо как: с неба, — усмехнулся Волк. — Было все чин по чину, вдруг небушко тучами заволокло, гром ударил, ветер поднялся и сам вокруг себя закрутился, а из дыры, им образованной, уже ты выпал. Вначале человеком, потом птицей оземь грохнулся, вновь человеком обратился, на ветку взлетел, но не удержался.

В груди похолодело, стоило Владу представить свое падение и беспрерывную смену обличий. Человек тяжелее птицы, тут ветер спас, не иначе.

— А сам ты кто ж такой будешь? — поинтересовался он, отогнав запоздалый страх. — Хранитель леса?

— А это кому как, — почему-то развеселился Волк. — Тебе вот точно хранитель, раз сожрать еще никому не позволил. Лес же у нас сам себе голова: воистину огромен, силен, кров и дом, но и хозяин всевидящий — одним помогает, иных кругами водит.

«Значит, никого главного здесь не предусмотрено, — понял Влад. — Не разобрать пока, плохо это или, наоборот, хорошо».

Он предпринял еще одну попытку подняться и зашипел от боли.

— И… чего же ты хочешь за свою службу?

— Перо, — заявил Волк и сощурил рыжие глазища.

— Нет! — сказал как отрезал Влад.

Прошли времена, когда он раздавал перья направо и налево. Тот урок Влад усвоил назубок.

Волк рассмеялся:

— Ладно уж… лежи себе, Ворон, ничего мне от тебя не нужно. Пока.

Влад нахмурился, поднапрягся, и все же сел благодаря одному лишь упрямству. Пошатнулся, конечно, но падать заново не стал. Подняться бы теперь еще на ноги.

— Откуда родом-племенем? — спросил Волк.

— Из Руси-матушки.

— А… — протянул Волк, — ну, я где-то так и думал: одет не по-нашему, да и человеком ходишь.

— А ты?

— А я волк! — ответил-рыкнул тот, и серо-рыже-буро-седая шерсть на холке приподнялась. — Им родился!

Влад поднял руку и обратил ее к Волку, показав раскрытую ладонь: и останавливая, и указывая на то, что не враг.

— А вот я рожден человеком и живу человеком, хоть и летаю в поднебесье, — сказал он.

— Видать, не особенно удачно летаешь-то, — хмыкнул Волк и присел на задние лапы.

— Случается…

— Ладно, как там у тебя дела? Подняться сможешь?

Влад вздохнул поглубже; наплевав на то, как выглядит подобное со стороны, встал вначале на четвереньки и только затем — на ноги. Земля попыталась накрениться, но устояла на месте.

— Из ручья испей. Водица в нем чудная.

Чудеснее живого источника, бьющего из-под корней дуба мокрецкого, вряд ли была, но Влад не стал перечить или нос воротить — припал к воде, действительно вкусной, прохладной и кристально чистой. Она прогнала слабость, и голова перестала кружиться. Напившись, подошел к дубу, замедлившему его вторичное падение, и низко поклонился ему, молвив:

— Благодарю, дедушка. Прости, если обидел по недоразумению. Не со зла я.