— Что сделаешь? — Зудилина зацепилась за последние слова, буквально проглотив уже подготовленную ей гневную тираду, с которой она была готова обрушиться на меня, как только бы я замолчал.

Всё-таки юрист, он и в СССР юрист. Я внимательно и не без интереса наблюдал за сменой выражения на лице женщины.

— Не пишу заявления и не отдаю милиции справку из травмпункта, — озвучил я свои обязательства.

— Ты это точно сделаешь? — недоверчиво уточнила она, все-таки заинтересовавшись моим предложением.

— Конечно сделаю. За пять тысяч рублей, — обаятельно улыбнулся я ей.

И тут на место юриста опять вернулась эмоциональная особа.

— Сколько ты запросил?! Пять тысяч?! Ты что с ума сошел? — негодовала Зудилина. — За что вообще тебе платить?! Это ты виноват в аварии!

— Опять двадцать пять, — пробормотал я.

— Ты сделаешь всё что обещал просто так! Ведь ты комсомолец и советский человек! — начала она кидаться пафосом.

— А что комсомольцев и советских людей можно просто так безнаказанно сбивать? — поинтересовался я скучающим тоном. Этот бесконечный день начал меня утомлять. Я даже не удержался и зевнул, разумеется, прикрыв рот ладонью.

— Но это же подло, — как-то растеряно произнесла она.

— Что подло? Я, наоборот, иду ради вас на нарушение закона. Предлагаю обойтись без возбуждения уголовного дела. И что я слышу в ответ? — теперь моя очередь бросаться гневными взглядами. — В общем так, Ольга Васильевна, мне надоело насильно спасать вашу свободу. Значит так. Я вам сделал деловое предложение. Вы вправе принять его или отказаться. Время вам на размышления — до десяти утра завтрашнего дня. Именно на этот час я приглашен в отдел для дачи показаний. Судя по вашему виду и профессии сумма для вас подъемная. Так что перестаньте уже истерить и начинайте думать. Вы же юрист, так что должны уметь это делать.

— Это я истерю?! — вычленила она из всего мною сказанного самое незначительное. Я уже начал сомневаться в ее умственных способностях.

— Да как вы смеете, со мной так разговаривать?! — закричала она, привлекая внимание, выгуливающих своих внуков, бабушек. Впрочем, они уже давненько с интересом посматривали в нашу сторону. И гадали, о чем мы тут спорим уже почти час.

— Вы…вы…вы подлец! Вот вы кто! Как вам совесть вообще позволила требовать с меня деньги!

— Так же, как и вам, — парировал я.

— Что?

— Вы что уже забыли, как полчаса назад требовали у меня деньги на ремонт автомобиля, на котором меня сбили? — взъелся я. Эта Зудилина кого угодно выведет из себя.

— Но кто-то ведь должен мне возместить ремонт!

— Так же как и мне кто-то должен возместить последствия аварии, — отзеркалил я ее полный возмущения взгляд.

Женщина сделала несколько полных вдохов, собираясь с мыслями.

— Я вас поняла, — наконец-то сказала она после затянувшейся паузы.

— Очень рад, — я действительно был рад, что это закончилось, хотя бы на сегодня. — Всего доброго, Ольга Васильевна, — попрощался я, вставая со скамейки.

— Вы отвратительны, Чапыра, — бросила она мне в след.

— А вы мне, наоборот, симпатичны.

Люблю последнее слово оставлять за собой.

Добравшись до своего временного места обитания, я, утомленный тройными переговорами, без сил рухнул на кровать и сразу уснул. А когда открыл глаза, Грег, как обычно, копался в своей тумбе в поисках чего-нибудь съестного.

"Волшебная она у него что ли? — вяло думал я, полностью еще не проснувшись и категорически не хотев вставать. — Какая-то тумба-самобранка получается, модифицированная версия скатерти".

Затем мои мысли перетекли на еду, отчего прорезался голод, и я более заинтересовано стал наблюдать за действиями соседа. Наконец он ее отыскал. В этот раз это оказались сосиски. Я рефлекторно сглотнул.

И тут меня пронзила следующая мысль — я вспомнил, что продукты я здесь еще ни разу не покупал. Откуда же они тогда берутся, если исключить бредовую версию о самозаполняемости тумбы? И пришел к выводу, что кормит меня Грег.

Почему же он ни разу не потребовал у меня ни денег, ни то, чтобы я купил продукты?

Задумавшись над очередным вопросом, я подозрительно посмотрел на соседа. Красников, расценив мой взгляд по-своему, начал обнюхивать сосиски.

— Да, вроде, нормальные, — уверенно заявил он.

— Сегодня моя очередь покупать продукты, — решительно рубанул я, вставая с кровати.

— Купи, — одобрил Грег мой план, и без всякого намека в голосе добавил, — а то у меня денег уже нет.

Вот почему-то я был уверен, что произнес он это явно не в укор мне, просто констатировал факт отсутствия у него денег.

— А чего ты раньше мне не сказал, что у тебя денег нет? — спросил я. — Знал же, что мне материалку выдали.

Грег пожал плечами. Как хочешь, так и понимай. То ли забыл, то ли постеснялся, то ли вообще такое в голову не пришло.

Бескорыстные люди мне в той жизни как-то не встречались, я вращался исключительно в среде рвачей. Так что для меня встреча с одним из них в реале стала неожиданностью.

И тут я ощутил себя по сравнению с Грегом жадной свиньей — отвратное чувство.

"Так стоп, не рефлексировать! Я на вражеской территории!" — тут же одернул я себя.

Она первая пыталась развести меня на бабки, вот пусть теперь и платит. Это требование компенсации морального вреда, а не вымогательство. Надо четко расставлять приоритеты, давать верные определения своим действиям и полностью отбросить сантименты. Моя задача — выжить в агрессивной среде, а для этого мне потребуются деньги. А значит, никого не жалеем и идем по трупам. Стоп. Поправка. Не жалеем тех, кто не пожалел нас и идем по головам — вот так будет верно, идеологически выдержано.

За этими мыслями, я совершил утренний моцион, принес кипяток из кухни и уселся за стол, помогать соседу уничтожать сосиски.

— Может тебе денег дать? — спросил я Грега.

— Дай, — без всякой лицемерной фигни, легко согласился сосед.

После покупок у меня, не считая мелочи, осталось два червонца. Вытащив один из кармана брюк, я передал его Красникову.

— Спасибо. Выручил, друг, — расплылся тот в довольной улыбке.

Проследив, за исчезающей в кармане Грега купюрой, я задумался над тем, что буду делать, если Зудилина откажется платить.

"Буду думать", — ответил я себе, и продолжил завтрак.

Скоро нужно было выдвигаться в сторону отдела милиции, а я еще местные кодексы не открывал. Вчера чисто на импровизации и аналогии выехал.

Оленька, может все-таки мне пойти с тобой? — Василий Кондратьевич смотрел на дочь с беспокойством. — Уверен, мне получится его переубедить…

— Папа! — перебила его Ольга. — Мы же вчера договорились, что ты не будешь вмешиваться!

— Но…

— Папа, я сама решу этот вопрос!

— Оленька как ты его решишь? — Василий Кондратьевич всплеснул руками. — С такими мерзавцами, как этот твой Чапыра, нужно разговаривать только с позиции силы. По-другому они не понимают.

— Папа, я же тебе вчера все объяснила — ты только все испортишь. Начнешь ему угрожать, а он какую-нибудь гадость в ответ выкинет. И кому от этого станет хуже? Возбудят дело и меня выпрут из адвокатуры.

— Никто тебя не выгонит, что за глупости. Поговорю с кем надо…

— Ой, папа, с кем ты поговоришь? Ты давно уже не у дел. Да даже если не выпрут, то уголовное преследование явно скажется на моей карьере. Так что я лучше сама все с ним решу. В конце концов я адвокат!

— Толку-то, от твоего адвокатства, — пробурчал Василий Кондратьевич, — наадвокатствовала вчера на пять тысяч, — мужчина тяжко вздохнул, помассировав грудную клетку в области сердца.

— Не переживай. Сумму я уменьшу. Никакие пять тысяч он не получит! Вот еще! Максимум тысячу дам, чтоб только забыть о нем как о кошмарном сне.

— Что же ты ее вчера не уменьшила? — в очередной раз вздохнул Василий Кондратьевич и по-стариковски пробурчал. — Вчера надо вопрос с суммой решать, а не сегодня, когда времени в обрез.