— А кто у меня деньги вымогал?! — возмутила она. — Скажешь не было этого?

— Если будет надо — скажу, — не стал я отнекиваться. — Вот только те деньги — плата за вред, что вы мне причинили.

— Ты шантажировал меня! — ее ноздри гневно раздувались.

— Я предложил тебе выгодную сделку, — тоже захотелось перейти на 'ты'. — Как юрист могла бы это уже понять, а не устраивать в который раз мне истерику.

— Значит я истеричка?! — возмутилась она, шумно вдыхая воздух. — А ты подлец! Ты сам мне под машину бросился. Я только потом поняла, что ты специально всё это устроил!

— Думай, что хочешь, — устало произнес я и развернулся лицом к окну.

— Я расскажу все Курбанову, — бросила она мне в спину.

— Иди рассказывай и, заодно, ищи себе другую работу, — мой голос был безразличен.

— Я заплатила тебе, — уже тише и как-то обиженно сказала Зудилина.

— Не я один брал на себя обязательства по сделке, — я был непреклонен.

В мою спину врезался ее кулачек. От удивления я развернулся.

— Подлец ты, Чапыра, — прошипела она.

— Нормальный я. Странно, что ты этого не понимаешь. Вроде, оба юристы, а словно учили нас разные учителя, — печально произнес я, добавив. — Может поужинаем? Обсудим всё?

— Ужинать? С тобой? — женщина резко отступила, взгляд вновь наполнился возмущением. — Этому не бывать!

— Почему? — мне, действительно, было интересно.

— Чапыра, я тебе поражаюсь. — поморгала она. — У тебя все так просто. Шантаж для тебя всего лишь выгодное предложение. Тебя послушать, так мы заключили взаимовыгодную сделку.

— Так оно и есть, — я пожал плечами. — И давай уже забудем об этом и будем двигаться дальше, — внес я рациональное предложение.

В этот момент раздался скрип несмазанных дверных петель, и в кабинет заглянул Денис Войченко.

— Ты на обед идешь? — спросил он, одновременно, прощупывая нас с Ольгой взглядом.

— Позже! — я вытолкнул Войченко в коридор и захлопнул дверь перед его любопытным носом.

Развернувшись к Зудилиной, я повторил вопрос:

— Ну так как, поужинаем? Я приглашаю.

— Ни за что! — раздельно произнесла она, победно улыбнулась и, обогнув меня, с гордо поднятой головой вышла из кабинета.

Захотелось что-нибудь сломать, но второй погром за неделю кабинет не переживет, так что я ограничился зубовным скрежетом.

Ясный августовский день, двадцать седьмое число месяца. Я, выряженный в новенькую форму с лейтенантскими погонами, стою на плацу в первой шеренге и вместе с другими сотрудниками милиции слушаю выступающего перед строем полковника Мохова. Его громкий голос, без всяких спецсредств типа рупора, слышен во всех точках площади за зданием райотдела и эхом разносится по округе. Он говорит о значении Присяги, о почетной и ответственной обязанности, которая возлагается на сотрудников органов внутренних дел, которые приняли присягу на верность социалистической Родине и делу коммунистического строительства.

Я вполуха слушаю речь начальника милиции, попутно думая о неудобной фуражке, о том, как надоело мне стоять по стойке смирно и о том, что я сугубо гражданский человек. В общем, настроение у меня отнюдь не праздничное, а если принять во внимание, что, как у стажера, в эти полтора месяца у меня был ненормированный и очень насыщенный рабочий день, так вообще паскудное.

В последнее время мои дни проходили однообразно и напоминали курс молодого бойца.

С утра оперативка, сразу после нее кабинетная работа по уголовным делам. Из-за постоянных тренировок по набиванию на печатной машинке различных процессуальных документов, я освоил ее в рекордно короткий срок, приноровившись печатать двумя пальцами довольно быстро.

Проводить самому допросы потерпевших и редких по моим делам свидетелей мне доверили почти сразу, но Журбина старалась при этом присутствовать, все-таки именно она была моим официальным наставником. Вот только новые обязанности не позволяли ей полностью посвящать свое время новому сотруднику. По этой причине Головачев распорядился брать меня с собой на выезды дежурным следователям. Из-за прихоти начальства я приползал домой не раньше восьми, а то и десяти вечера. Когда все остальные следователи, не считая дежурных и тех, у кого горели сроки по делам, уходили домой после вечерней оперативки, то есть около семи часов вечера.

По пятницам еще и на политинформации приходилось задерживаться, а это та еще хренотень. Сотрудников милиции на час запирали в актовом зале и со сцены зачитывали им содержание советских газет. Из плюсов такой принудиловки лишь то, что меня знакомили с местными и мировыми новостями, а то телик из-за своего графика я практически не включал и читать газеты было некогда. Но это только первые разы так кажется, затем начинаешь изыскивать причины, чтобы избежать этого странного мероприятия.

Еще как-то в субботу, в законный день отдыха, комсомольское собрание заставили посетить. Пытались сподвигнуть меня на подвиги на стезе строителя коммунизма, но я очень натурально отыграл туповатого и самодовольного кретина, что от меня отстали, но что-то подсказывает, это только на время, будет и второй заход. Уж очень местная комсорг — блондиночка на меня подозрительно смотрела, явно какую-то гадость замышляла.

Часть рабочего времени занимала огневая подготовка. На первый урок меня пригласили по громкой связи. Возвращались мы как-то с Денисом Войченко из столовой и тут из динамиков сперва послышался треск и шипение, а затем голос дежурного произнес:

— Следователь, Чапыра, подойдите в дежурную часть! — и так два раза.

Я даже притормозил от неожиданности. Нет, по громкой связи по нескольку раз в день что-то объявляли, но обычно 'Дежурная группа на выезд', а вот мою фамилию назвали впервые. Я в недоумении уставился на Войченко. Тот пожал плечами, но заинтересовался, и мы вместе подошли к дежурке. Денис постучал по стеклу, Новиков, оторвавшись от телефонного разговора, нажал на кнопку и открыл нам дверь. Тогда я и оказался в святая святых — в специальном помещении без окон, но с двумя дверями, одна из которых вела в дежурку, а вторая решетчатая в, заставленную металлическими шкафами, оружейную комнату.

В общем, эти полтора месяца я приходил сюда два раза в неделю. Именно здесь проходило обучение обращению с табельным оружием сотрудника милиции — пистолетом Макарова, не считая времени, проведенного в ведомственном тире.

Сейчас, после закрепления, мое личное оружие хранится в одном из металлических ящиков, а выдавать мне его будут лишь на дежурства, если, конечно, сам за ним приду. На выездах подметил, что в отличие от оперативников, следователи вооружаются через одного.

Физическая подготовка началась вроде неплохо: озвучили нормативы, посчитали сколько раз я отжимаюсь, да подтягиваюсь, а затем отправили бегать на время — и на том закончили. А через пару дней принялись за меня и еще троих с гражданки всерьез. Разминка в зале, силовые упражнения, затем отправляли на маты — заставляли отрабатывать до автоматизма базовые удары, болевые приемы, защиту от ударов, освобождение от захватов и обхватов и т. д.

Со строевой подготовкой тоже вышло не радужно — маршировали на плацу по часу в день. Для этих целей даже частично выдали форму без знаков отличия.

Полный комплект форменной одежды со всем положенным я только в конце августа получил.

Как-то разговорились с приятелями по несчастью после интенсивной строевой, присев в тенек, скрытый от глаз гаражами и разросшимся кустарником. Оказалось, они все в милицию пришли по направлению с работы. Один с завода, второй с автобазы, где работал водителем, третий вообще бывший учитель истории.

— Заставили что ли? — не понял я.

— Коллектив выказал доверие, парторг убедил, — неопределенно пожали они плечами.

— Отказаться было нельзя? — не укладывалось в голове, что взрослый дееспособный человек здесь напрочь лишен свободы выбора. Им как крепостным распоряжаются комсомольские и партийные боссы, а также наделенные здесь баснословными правами непонятные мне образования 'трудовые коллективы'.