Правда, Кадисские кортесы отняли у короля всегда принадлежавшую ему власть созывать и распускать кортесы и откладывать их заседания, но так как кортесы фактически сошли на нет в результате тех именно приемов, которые короли пускали в ход, стараясь расширить свои привилегии, то необходимость отмены этого королевского права стала очевидна. Приведенных фактов достаточно, чтобы показать, что тенденция тщательно ограничить королевскую власть, самая яркая черта конституции 1812 г., полностью оправдываемая свежими и отвратительными воспоминаниями о презренном деспотизме Годоя, вела свое происхождение от древних фуэрос Испании. Кадисские кортесы только передали этот контроль из рук привилегированных сословий в руки национального представительства. Какой страх внушали испанским королям древние фуэрос, видно из того, что когда в 1805 г. понадобилось составить новое собрание испанских законов, было издано королевское предписание — удалить из него все следы феодальных прав, включенные в предшествующее издание и относящиеся к периоду, когда слабость монархии заставляла королей вступать со своими вассалами в сделки, подрывавшие их суверенную власть.

Если избрание депутатов всеобщим голосованием было новостью, то не следует забывать, что кортесы 1812 г., равно как и все хунты, были сами избраны всеобщим голосованием; что, следовательно, ограничение его было бы нарушением уже завоеванного народом права; наконец, не следует забывать, что введение имущественного ценза в эпоху, когда почти вся недвижимая собственность в Испании была связана правом «мертвой руки», фактически лишило бы избирательных прав большую часть населения.

Соединение народных представителей в одну-единственную палату отнюдь не является копией французской конституции 1791 г., как это хотят доказать ворчливые английские тори. Наши читатели уже знают, что со времени Карла I (германского императора Карла V) аристократия и духовенство потеряли свои места в кортесах Кастилии. Но даже в те времена, когда кортесы разделялись на brazas (ветви), представлявшие различные сословия, они собирались в одном общем зале, только в разных местах, и голосовали вместе. Из немногих провинций, в которых ко времени французского нашествия кортесы еще обладали действительным значением, Наварра, правда, сохраняла древний обычай созывать кортесы по сословиям, но в баскских провинциях вполне демократические собрания не имели в своей среде даже представителей духовенства. Кроме того, если духовенство и аристократия еще сохраняли свои ненавистные привилегии, то они уже давно не составляли независимых политических корпораций, существование которых лежало в основе структуры древних кортесов.

Отделение судебной власти от исполнительной, установленное Кадисскими кортесами, еще в XVIII веке было предметом требований наиболее просвещенных государственных деятелей Испании; и общая ненависть к Королевскому совету с начала революции порождала повсюду понимание того, что необходимо ограничить деятельность судебных учреждений рамками специфической им сферы.

Раздел конституции, относящийся к муниципальному самоуправлению, представляет, как мы показали в одной из предыдущих статей, чисто испанский продукт. Кортесы только восстановили старую муниципальную систему, однако вытравив ее средневековые черты. Что касается провинциальных депутаций, облеченных такими же полномочиями во внутреннем управлении провинций, как аюнтаментос — в управлении муниципалитетов, то кортесы создали их в подражание подобным же учреждениям, еще бытовавшим в эпоху французского нашествия в Наварре, Бискайе и Астурии. Уничтожая освобождение от воинской повинности, кортесы только санкционировали то, что стало общей практикой во время войны за независимость. Уничтожение инквизиции тоже представляло лишь санкционирование совершившегося факта, ибо инквизиционный суд хотя и был восстановлен Центральной хунтой, не решался возобновить свои функции, и его члены довольствовались получением жалованья, благоразумно выжидая лучших времен. Что касается отмены феодальных злоупотреблений, то кортесы не провели ее даже в объеме той реформы, которой требовала знаменитая докладная записка Ховельяноса, представленная им в 1795 г. Королевскому совету от имени мадридского экономического общества.

Уже министры просвещенного деспотизма конца XVIII века, Флоридабланка и Кампоманес, предпринимали некоторые шаги в этом направлении. Кроме того, не следует забывать, что одновременно с кортесами действовало французское правительство в Мадриде, которое во всех провинциях, занятых армиями Наполеона, смело с лица земли все монастырские и феодальные учреждения и ввело современную систему управления. Бонапартистские газеты изображали восстание исключительно как результат козней и подкупов со стороны Англии, пользовавшейся поддержкой монахов и инквизиции. В какой степени соперничество с чужеземным правительством оказало благотворное влияние на решения кортесов, видно из того, что даже Центральная хунта в своем сентябрьском декрете 1809 г., возвещавшем о созыве кортесов, обращалась к испанцам с такими словами:

«Наши хулители утверждают, будто мы защищаем старые злоупотребления и закоснелые пороки развращенного правительства. Докажите им, что вы боретесь за счастье и за независимость отечества, что отныне вы не хотите подчиняться произволу и изменчивым прихотям одного человека» и т. д.

С другой стороны, мы можем проследить в конституции 1812 г. несомненные признаки компромисса между либеральными идеями XVIII века и мрачными традициями эпохи клерикального засилья. Достаточно привести статью 12, согласно которой

«религия испанской нации есть и будет во все времена католическая, апостолическая и римская, единственная истинная вера. Нация охраняет ее мудрыми и справедливыми законами и воспрещает исповедание какой-либо иной».

Статья 173 повелевает королю при вступлении на престол принести перед кортесами следующую присягу:

«Я, милостью божьей и по конституции испанской монархии король Испании, клянусь всемогущим и святым евангелием, что буду защищать и охранять католическую, римскую и апостолическую веру и не потерплю никакой другой в испанском королевстве».

Итак, более тщательный анализ конституции 1812 г. приводит нас к выводу, что она отнюдь не является рабским подражанием французской конституции 1791 г., а представляет собой самобытное и оригинальное порождение умственной жизни Испании, возрождающее древние и национальные учреждения, вводящее преобразования, которых громким голосом требовали наиболее видные писатели и государственные деятели XVIII века, и делающее необходимые уступки народным предрассудкам.

Ряд обстоятельств благоприятствовал тому, что в Кадисе собрались наиболее прогрессивные люди Испании. Когда происходили выборы, движение еще не улеглось, и сама непопулярность Центральной хунты заставила избирателей обратить взор на ее противников, которые в значительном числе принадлежали к революционному меньшинству нации. На первом собрании кортесов были представлены почти исключительно наиболее демократические провинции — Каталония и Галисия, поскольку депутаты от Леона, Валенсии, Мурсии и Балеарских островов прибыли не раньше чем через три месяца. В наиболее реакционных провинциях, расположенных внутри страны, за отдельными исключениями, проведение выборов в кортесы не было разрешено. Для представительства различных королевств, городов и местечек старой Испании, где французские армии не допустили проведения выборов, а также для представительства заокеанских провинций Новой Испании, депутаты которых но могли прибыть вовремя, были избраны дополнительные представители из многочисленных лиц, бежавших в Кадис от бедствий войны, а также из многих южноамериканских купцов, уроженцев испанских колоний, и других лиц, прибывших в этот город из любопытства или ради личных своих дел. Таким образом, представителями этих провинций оказались люди, более склонные к новшествам и более проникнутые идеями XVIII века, чем было бы, если бы выборы были проведены на местах. Наконец, то обстоятельство, что кортесы собрались в Кадисе, имело решающее влияние, поскольку этот город заведомо был самым радикальным в королевстве и скорее походил на американский город, чем на испанский. Местное население заполняло галереи в зале заседаний кортесов, обуздывая реакционеров, когда их оппозиция становилась слишком назойливой, своим моральным воздействием и давлением извне.