О'Доннель вступил в Андалузию и его войска пересекли Сьерра-Морену тремя колоннами: через Ла-Каролину, через Пособланко и через Деспеньясперрос. «Gaceta» признает, что полковнику Бусете удалось внезапно захватить Куэнку, благодаря чему повстанцам обеспечено сообщение с Валенсией. В этой провинции восстание в настоящее время охватило четыре или пять городов, помимо Алуры, где правительственные войска потерпели жестокую неудачу.

Утверждают также, что восстание вспыхнуло в Реусе, в Каталонии, а «Messager de

Bayonne» добавляет, что имели место беспорядки и в Арагоне.

Aimestu le front severe,
Du sa(i)ge Napoleon?
Aimestu que l'Angleterre,
Toppose lord Palmerston?

[Нравится ли тебе суровый лик мудрого Наполеона? Нравится ли тебе, что Англия противопоставляет тебе лорда Пальмерстона? Ред.]

В этой песенке воспета погрузка французских войск, отплывающих из Кале.

Большое волнение, царившее в Лондоне с субботы до понедельника, имело в виду поставить Пальмерстона на место герцога Ньюкасла, чтобы действительно противопоставить лорда Пальмерстона царю. Большое возбуждение царило как в правительственном лагере, так и в лагере оппозиции. Было известно, что бюджет нового военного министерства будет представлен палате в понедельник вечером, и это обстоятельство предполагалось использовать для сокрушительной атаки на коалиционный кабинет и для того, чтобы водворить непобедимого Пальмерстона в военное министерство.

«В субботу около двух часов дня было созвано совещание кабинета. Министры собрались только в три. Они явились все, за исключением министра иностранных дел, задержавшегося на аудиенции у королевы. Лорд Кларендон присоединился к своим коллегам в четыре. Заседание тянулось до половины седьмого, после чего лорд Абердин немедленно проследовал во дворец к ее величеству».

Из этого взволнованного повествования «Morning Herald» видно, какие большие надежды возбудили у тори эти «важные» события. Лорд Джон Рассел пригласил своих сторонников в Уайтхолл[185] на понедельник, а г-н Дизраэли, в свою очередь, собрал членов оппозиции. Сто семьдесят девять джентльменов явились в Уайтхолл, почти истерически предвкушая те великие разоблачения, которых они ждали от Рассела. Они были весьма плачевно обмануты парламентским Скуирсом[186], который сухо заявил им, что, поскольку на очереди стоит голосование проекта военного бюджета, он ожидает от них спокойного поведения:

«Кабинету скоро понадобятся еще деньги для продолжения войны и, таким образом, вопрос о доверии или недоверии коалиционному министерству будет решен на будущей недело, когда это голосование по финансовому вопросу будет предложено палате».

Не будучи посвящен в тайны лорда Кларендона, он не смог дать им информации об иностранных делах. В результате Рассел спас все коалиционное министерство на текущую сессию; ведь если бы вотум о доверии был предложен по проекту бюджета военного министерства, то поражение означало бы победу Пальмерстона над Ньюкаслом; между тем вотум недоверия, вынесенный в связи с проектом военного бюджета в целом, был бы победой тори над объединенными вигами и пилитами — случайность, конечно, совершенно недопустимая.

Соответственно, голосование по военному министерству состоялось вчера вечером при полном спокойствии палаты и без каких-либо происшествий, кроме того, что Рассел и Пакингтон пустили в ход весь арсенал надоевших общих мест о теперешнем состоянии военного управления.

Жаль, что упрямое сопротивление королевы не дает Пальмерстону войти в военное министерство, так как с его водворением там отпал бы последний ложный предлог, пользуясь которым радикалы пока еще защищают внешнюю политику Англии.

Когда на заседании палаты общин в последнюю пятницу г-н Отуэй заявил, что намерен довести до сведения палаты случай с доктором Пейтманом, лорд Пальмерстон поднялся с места и сказал, что он готов дать любое объяснение и что все при этом будет признано «благополучным». Между тем, д-р Пейтман опубликовал в газете «Morning Advertiser» письмо, которое доказывает, что хотя в других отношениях он никогда не был сумасшедшим, он все еще продолжает верить в великодушие королевы Виктории и принца Альберта, которых он умоляет отпустить его обратно в Германию, то есть сделать именно то, что они хотят.

Подлое раболепство так называемой радикальной прессы находит свое выражение в том абсолютном молчании, которое она соблюдает в отношении этого беспримерного случая, когда на основе lettre de cachet [приказа о заточении без суда и следствия. Ред.] человека заживо похоронили на восемнадцать лет только потому, что он имел несчастье знать кое-что о королевских и аристократических связях с немецкими горничными.

Написано К. Марксом 18 июля 1854 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4147, 3 августа 1854 г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке полностью публикуется впервые

К. МАРКС

ИСПАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. — ТУРЦИЯ И ГРЕЦИЯ

Лондон, пятница, 21 июля 1854 г.

«Ne touchez pas a la Reine» (не касайтесь королевы) — гласит старинное кастильское изречение; однако авантюристка г-жа Муньос и дочь ее Изабелла слишком давно превысили все права, предоставленные даже кастильским королевам, чтобы испанский народ не утратил своего суеверного верноподданничества.

Пронунсиаменто 1843 г.[187] продолжалось три месяца, пронунсиаменто 1854 г. едва ли более трех недель. Министерство распущено, граф Сан-Луис бежал, королева Кристина пробирается к французской границе, а в Мадриде как войска, так и гражданское население высказались против правительства.

С начала столетия все испанские революции, за исключением движения в защиту провинциальных и местных привилегий, периодически вспыхивающие в северных провинциях, отличались удивительным единообразием: за каждым дворцовым заговором следуют военные мятежи, которые неизменно влекут за собой муниципальные пронунсиаменто. Это явление имеет две причины. Во-первых, мы видим, что, поскольку народная жизнь не выходит за рамки отдельных провинций, в той сфере, которую мы называем государством в современном смысле слова, армия является единственной силой, которая может в национальном масштабе противостоять двору. Во-вторых, особое положение Испании и война на Пиренейском полуострове[188] создали условия, при которых все жизнеспособное в испанской нации могло сконцентрироваться только в армии. Вот почему единственные проявления национального чувства (в 1812 и в 1822 гг.[189]) исходили от армии; и вот почему наиболее активная часть нации привыкла видеть в армии естественное орудие всякого национального восстания. Однако в тревожное время с 1830; до 1854 г. городское население Испании постепенно убедилось в том, что армия уже не служит делу нации, а превратилась в орудие соперничества честолюбивых генералов, стремившихся установить свою опеку над двором. В соответствии с этим мы видим, что движение 1854 г. сильно отличается даже от движения 1843 года.

Народ видел в emeute [мятеже. Ред.] генерала О'Доннеля что угодно, только не заговор против господствующего влияния при дворе, тем более, что этот мятеж пользовался поддержкой фаворита в отставке Серрано. Поэтому города и села не решались откликнуться на призыв, исходивший от кавалерии в Мадриде; вот почему генерал О'Доннель был вынужден совершенно изменить характер своих действий, дабы не остаться изолированным и не обречь себя на неудачу. Он был вынужден включить в свое воззвание три пункта, в равной мере направленных против верховенства армии: созыв кортесов, дешевое правительство и образование национальной милиции; последнее требование вызвано стремлением городов снова стать независимыми от армии. Итак, несомненно, что военное восстание получило поддержку народного восстания лишь ценой подчинения его условиям. Посмотрим, будет ли оно вынуждено сохранить верность этим условиям и выполнить данные обещания.