Греческое правительство разослало своим иностранным представителям циркуляр, оправдывающий ее поведение во время недавней ссоры с Портой, последние мероприятия которой в отношении греческих подданных были, по словам г-на Пайкоса, вызваны досадой по поводу того, что Турция уже не может считать Грецию своим владением. Это-то и является основной причиной ее двадцатилетних интриг против Греции, для которых восстания в Фессалии и Эпире служили только предлогом.

В венской «Presse»[127] от 28 апреля напечатано следующее воззвание князя Данилы к вождям черногорских племен:

«Я хочу, чтобы и вы, черногорцы, по примеру наших победоносных предков, завещавших нам свободу, которой мы так гордимся перед всем миром, и впредь показали себя такими же героями, как греки и другие народы. Поэтому я обращаюсь к солдатам, уже находящимся в армии, чтобы узнать, могу ли я на них положиться, и приказываю каждому вождю собрать свое племя. Пусть каждый солдат добровольно заявит, готов ли он идти за мной на турок, этих. общих врагов нашей веры и нашей земли. Вы, вожди, должны принимать всех добровольцев и посылать мне доклады в Цетинье. По всех, кто не готов пасть смертью храбрых, я призываю остаться дома. Тот, кто пойдет со мной, должен забыть о жене и детях, обо всем, что он любит в этом мире. Я говорю тебе, мой храбрый народ, и вам, мои братья: кто не желает умереть со мной, пусть не трогается со своего места; ибо я знаю, что тот, кто пойдет со мной на войну, будет. стоить больше, чем пятьдесят трусов. Я призываю всех храбрецов, у которых сердце в груди не остыло, всех, кто готов не колеблясь пролить свою кровь за родину, за православную церковь и за святой крест, разделить со мной славу и честь. Поистине, мы — сыны старых черногорцев, которые победили трех турецких визирей, нанесли поражение французским войскам, и штурмовали крепости султана. Так не предадим же свою родину, не отречемся от славы наших предков, пойдем на битву во имя бога.

Данило

Цецинье, 15 марта 1854 г.»

В «Agramer Zeitung»[128] можно прочитать, что в ответ на этот призыв к фанатической черногорской вольнице вожди каждого из черногорских племен созвали молодых воинов и сообщили им о воззвании, причем 4000 человек поклялись перед алтарем победить или умереть «за веру и отечество». Нельзя не отметить странного сходства этого движения с девизами и чаяниями прусской войны за независимость[129], память о которой так свято хранит генерал Дона в Кёнигсберге и весь прусский Treubund[130]. Отрядами черногорцев, наступающими на Герцеговину через Никшич, будет командовать сам князь Данило. Отряды, идущие с юга (к Албании), через Жабляк, будет возглавлять воевода Георгий Петрович.

«Горцы», — пишет «Agramer Zeitung», — «хорошо снабжены боеприпасами, и оба корпуса будут иметь в своем распоряжении по двенадцати трехсполовинойфунтовых пушек».

Сигнал к началу военных действий подаст полковник Ковалевский, получающий указания непосредственно из С.-Петербурга.

Г-н фон Мантёйфель, добившись своих 30000000 талеров, распустил депутатов обеих палат по домам с напутственной речью, из которой я привожу нижеследующий особенно характерный отрывок:

«Господа! Одобрив этот заем, вы дали правительству возможность следовать дальше по пути, по которому оно шло до сих пор в полном единодушии (in voller Einigkeit) с Австрией и всей Германией и в согласии с остальными великими державами, и дали возможность сохранить за Пруссией подобающую ей роль в разрешении великого вопроса, волнующего сейчас Европу».

Позвольте мне заметить, что в телеграфном отчете об этой речи, помещенном в английских газетах, «согласие с остальными великими державами» было неправильно переведено как «согласие с западными державами». Пруссия метит выше. Она хочет в согласии с обеими якобы воюющими сторонами добиваться мира — с кем?

В тот самый день, когда г-н фон Мантёйфель распустил палаты, ему посчастливилось произнести вторую речь, на reunion [собрании. Ред.] своей партии, речь, отличавшуюся куда большей точностью и красноречием, чем приведенный выше официальный жаргон. Эта речь — наиболее типичное прусское произведение наших дней. В ней содержится in nuce [в зародыше. Ред.] вся прусская государственная премудрость.

«Господа», — сказал он, — «есть слово, которым много злоупотребляли, это слово — свобода. Я не отрекаюсь от этого слова, но мои девиз — иной. Мой девиз — это слово служба (Dienst). Господа, все мы, собравшиеся здесь, обязаны служить богу и королю, и я горжусь тем, что могу служить такому королю. Это слово служба объединяет прусское государство, хоть оно и разбросано по всей германской земле (in deutschen Gauen), Это слово должно объединить всех вас, какое бы положение мы ни занимали. Слова служба королю — мое знамя, они служат знаменем для всех, кто здесь собрался, и в нем в наше время заключено спасение. Да здравствует служба королю, господа».

Мантёйфель прав: нет другой Пруссии, кроме той, что живет службой королю.

Написано К. Марксом 2–5 мая 1854 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4080, 1б мая 1854 г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

К. МАРКС

БРИТАНСКИЕ ФИНАНСЫ

Лондон, вторник, 9 мая 1854 г.

Хотя бомбардировка Одессы, которая оказалась в конце концов незначительной операцией, вызвала большое возбуждение в умах, в настоящее время публику больше занимает другая бомбардировка — бомбардировка ее кошелька. Прежде чем подвергнуть анализу доклад о финансовом положении, с которым выступил г-н Гладстон на вчерашнем заседании палаты общин, необходимо бросить ретроспективный взгляд на проведенные им до сих нор финансовые мероприятия.

Г-н Дизраэли в свою бытность министром снизил процент по казначейским векселям до 11/4 пенни в день, то есть до такой низкой цифры, до какой он еще никогда не доходил. Однако г-н Гладстон, стремясь превзойти своего предшественника, пошел дальше и снизил процент до 1 пенни, не приняв во внимание того обстоятельства, что, когда г-н Дизраэли снизил процент по казначейским векселям, деньги были в изобилии и дешевы, а когда г-н Гладстон задумал превзойти своего соперника, денег было мало и они были дороги. Следовательно, великий муж был вынужден выплатить 3 миллиона деньгами за казначейские векселя, которые, если бы он оставил их в покое, имели бы хождение с тем же процентом, как и прежде. Мало того! Не успело правительство скупить казначейские векселя с большим ущербом для финансов страны, как ему пришлось выпустить новые билеты с более высокой процентной ставкой. Это было первым доказательством выдающегося таланта оксфордского казуиста, который, как принято считать, сосредоточил в своем лице все таланты, поскольку коалиция всех талантов сместила правительство тори, провалив его финансовый проект, и тем самым провозгласила, что финансы являются сильной стороной ее политики.

Не удовлетворившись этими операциями с краткосрочным государственным долгом, г-н Гладстон проделал еще более любопытный эксперимент с долгом фундированным. В апреле 1853 г. он представил палате общин весьма сложный проект конверсии акций Компании Южных морей и других государственных ценных бумаг и шел на то, чтобы через полгода-год быть вынужденным уплатить 91/2 миллионов. Вполне справедливо отмечалась, что делая это, он уже имел перед глазами секретные депеши сэра Гамильтона Сеймура и предостережения полковника Роуза и консула Каннингема, после чего у него не могло быть сомнений относительно враждебных намерений русского правительства и близости европейской войны. Но читатели, вероятно, помнят, что в то самое время, когда г-н Гладстон выдвинул свой проект, я предсказал[131], что этот проект провалится и что из-за него правительству в конце отчетного года придется сделать заем в пять или шесть миллионов. Утверждая это, я отнюдь не имел в виду осложнений на Востоке. И помимо них схоластическая форма проекта г-на Гладстона едва ли могла прельстить шайку спекулянтов фондовой биржи; не требовалось особой прозорливости, чтобы предсказать, что будет неурожай, так как из-за крайне дождливой погоды посевная площадь была намного меньше, чем обычно; что плохой урожай вызовет утечку золота и серебра из страны; что, разумеется, эта утечка не будет противодействовать уже наблюдавшейся тенденции к повышению процента на денежном рынке и что, при общем повышении процента на денежном рынке, смешно ожидать, чтобы публика, предоставляющая кредит, дала снизить процент на свои ценные бумаги или не использовала бы возможность, предоставленную ей экспериментом г-на Гладстона, — потребовать погашения своих ценных бумаг по номиналу с тем, чтобы на следующий день снова вложить вырученные суммы с чистой прибылью. В самом деле, в конце отчетного года г-н Гладстон был вынужден выплатить по нарицательной стоимости шесть миллионов по аннуитетам Компании Южных морей, которые, не будь его вмешательства, котировались бы на фондовой бирже в настоящее время только по 85 ф. ст. за каждые 100 фунтов стерлингов. Он, таким образом, разбазарил без всякой нужды шесть миллионов государственных средств, более того, сама публика в результате этой блестящей операции фактически потеряла по меньшей мере один миллион, в то время как сальдо казначейства, составлявшее в апреле 1853 г. 7800000, к апрелю 1854 г., в военное время, снизилось до 2778000, что дает уменьшение более чем на 5000000 фунтов стерлингов. Мертворожденный проект конверсии, предложенный г-ном Гладстоном, является основой всех финансовых затруднений, с которыми правительству приходится сейчас бороться. 6 марта, за 24 дня до объявления войны, г-н Гладстон заявил, что все его операции построены на той предпосылке, что средства на оплату текущих расходов должны изыскиваться в том же году, а также, что благодаря принятым им мерам бремя войны будет ощутимо только в настоящее время и что не может быть и речи о том, чтобы искать займа на денежном рынке. Это Заявление он повторил 22 марта и даже 12 апреля. И тем не менее, 21 апреля во время парламентских каникул появилось официальное сообщение о том, что потребуется заем и что будут выпущены боны казначейства на сумму в шесть миллионов фунтов стерлингов. Боны казначейства, как вероятно помнят читатели, являются изобретением г-на Гладстона, введенным одновременно с его проектом конверсии.