Изложив, таким образом, предпосылки своей «политики невмешательства», Россия не может скрыть от своего наперсника, что именно это невмешательство может оказаться опасней всякой агрессивной политики и в ужасающей степени содействовать росту «элементов разложения», которые уже имеются в Оттоманской империи, так что в одно прекрасное утро «непредвиденные обстоятельства могут ускорить ее крушение, помешать которому будет не во власти дружественных кабинетов». Затем ставится вопрос, что же следовало бы делать в том случае, если бы такие непредвиденные обстоятельства вызвали окончательную катастрофу в Турции?
Единственное, что необходимо, в случае неминуемой угрозы крушения Турции, читаем мы, это — чтобы Англия и Россия «предварительно договорились, раньше чем приступить к действиям». На этом, уверяет меморандум, «в принципе согласились во время последнего пребывания императора в Лондоне» (в долгих совещаниях самодержца с герцогом Веллингтоном, сэром Робертом Пилем и графом Абердином). Результатом было «условное обязательство России и Англии предварительно договориться между собой относительно совместных действий, если произойдет что-либо неожиданное в Турции».
Что же означает это условное обязательство? Во-первых, что Россия и Англия должны предварительно установить взаимопонимание по вопросу о разделе Турции; во-вторых, что Англия должна обязаться в этом случае заключить священный союз с Россией и Австрией, изображаемой как alter ego [второе «я». Ред.] России, против Франции, которая будет «вынуждена», т. е. принуждена, действовать в соответствии с их целями. Естественным результатом такого взаимопонимания было бы вовлечение Англии в кровопролитную войну с Францией, что совершенно развязало бы России руки для проведения своей собственной политики в Турции.
С большой настойчивостью снова и снова подчеркиваются «непредвиденные обстоятельства», могущие ускорить крушение Турции. В конце меморандума, однако, эта таинственная фраза исчезает и заменяется более отчетливой формулировкой: «Если мы увидим, что Оттоманская империя должна развалиться», Англия и Россия должны будут вступить в предварительное соглашение и т. д… Итак, единственным непредвиденным обстоятельством оказывается непредвиденное заявление России, что Оттоманская империя должна теперь развалиться. Главный результат условного обязательства заключается в предоставлении России права в любой момент увидеть предстоящее крушение Турции и заставить Англию вступить в переговоры на базе взаимопонимания по поводу неминуемости этой катастрофы.
В соответствии с этим, лет десять спустя после составления меморандума, Англия в надлежащей форме ставится в известность, что жизнеспособность Оттоманской империи исчерпана и что теперь настало время вступить в предварительно подготовленное соглашение об исключении Франции, то есть об организации заговоров за спиной Франции и Турции. Этим предложением открывается серия тайных и конфиденциальных документов, которыми обменялись С.-Петербург и коалиционный кабинет.
Сэр Дж. Г. Сеймур, британский посол в С.-Петербурге, посылает свое первое секретное и конфиденциальное донесение лорду Дж. Расселу, тогдашнему министру иностранных дел, 11 января 1853 года. Вечером 9 января он имел «честь» видеть императора во дворце великой княгини Елены, которая соблаговолила пригласить леди и лорда Сеймур для встречи с императорской семьей. Император всемилостивейше подошел к нему и выразил большое удовлетворение по поводу известия об образовании коалиционного кабинета, которому он желает долголетия; он попросил посла передать поздравления старому Абердину и внушить лорду Джону Расселу, что
«в высшей степени важно, чтобы оба правительства, — английское правительство и я, я и английское правительство, — поддерживали бы наилучшие отношения, и что надобность в этом никогда еще не была так велика, как в данный момент».
Надо иметь в виду, что слова эти были сказаны в январе 1853 г., как раз в то время, когда Австрия, у которой, согласно меморандуму, «имеется с Россией полное принципиальное согласие в турецких делах», совершенно открыто мутила воду в Черногории.
«Как только мы придем к соглашению, сказал царь, то неважно, что будут думать и делать другие. Турция», — продолжал он в лицемерно-участливом тоне, — «находится в очень критическом положении и может наделать всем нам очень много хлопот».
Сказав это, царь милостиво протянул сэру Г. Сеймуру руку, как бы прощаясь с ним. Но сэр Гамильтон, «которому тотчас же пришла в голову мысль, что разговор не доведен до конца», взял на себя «большую смелость» смиренно просить самодержца «несколько подробнее высказаться по турецкому вопросу».
«Слова и обращение императора, хотя все еще весьма милостивые», — замечает сэр Гамильтон, — «показывали, что его величество не имеет намерения говорить со мной о демонстрации, которую он собирается произвести на юге».
Надо заметить, что уже в своем донесении от 7 января 1853 г. сэр Гамильтон уведомил британское правительство о том, что
«5-й corps d'armee [армейский корпус. Ред.] получил приказ продвинуться к границе Дунайских провинций, а 4-му корпусу будет приказано находиться в состоянии готовности к походу в случае необходимости».
В донесении от 8 января 1853 г. он сообщил, что Нессельроде высказал ему свое мнение о «необходимости подкрепить дипломатию России демонстрацией сил». Сэр Гамильтон продолжает и своем донесении:
«Император говорил сначала сдержанно, но затем высказал совершенно откровенно и без стеснения следующее: «Турецкие дела находятся в состоянии весьма значительного расстройства. Сама страна, по-видимому, накануне гибели (menace mine). Ее крушение будет большим несчастьем, и очень важно, чтобы Англия и Россия пришли к полному соглашению по этому вопросу и чтобы ни одна из этих двух держав не предпринимала решительного шага без ведома другой.
Видите ли, воскликнул император, на наших руках больной человек, очень больной человек! Откровенно говорю вам, было бы большим несчастьем, если бы в один из ближайших дней он скончался, в особенности, если это случится раньше, чем будут сделаны все нужные приготовления. Но теперь не время говорить с вами об этом деле»».
Медведь считает пациента столь слабым, что должен съесть его. Сэр Гамильтон, несколько испуганный этим «непредвиденным» диагнозом московита-врача, отвечает с истинной учтивостью:
«Ваше величество столь милостивы, что позволите мне сделать еще одно замечание. Ваше величество говорит, что человек болен, — вполне справедливо; но ваше величество простит меня, если я осмелюсь заметить, что дело великодушного и сильного человека — щадить больного и слабого».
Британский посол утешает себя мыслью, что его согласие с царем во взглядах на Турцию и на болезни и его призыв к снисходительности по отношению к больному человеку, «по крайней мере, не оскорбили императора». Так заканчивает сэр Г. Сеймур донесение о своем первом конфиденциальном разговоре с царем; но, хотя он и показал себя в этом vis-a-vis [свидании. Ред.] законченным придворным, у него хватает здравого смысла, чтобы предостеречь свой кабинет и сказать ему следующее:
«Любое предложение подобного рода только стремится поставить дилемму. Дилемма, кажется мне, заключается в следующем: если правительство ее величества не придет к соглашению с Россией насчет того, что будет в случае внезапного крушения Турции, то у него будет тем меньше оснований жаловаться, если последствия будут неприятны для Англии. Если же, наоборот, правительство ее величества вступит в обсуждение этих возможностей, то оно станет в некотором роде фактором, содействующим катастрофе, в отсрочке которой на возможно более длительное время оно столь заинтересовано».
Сэр Гамильтон заключает свое донесение следующей смахивающей на эпиграмму сентенцией:
«Вывод из всего сказанного, по-видимому, таков: для Англии желательно тесное соглашение с Россией с целью помешать крушению Турции; для России же было бы приятнее, если бы это соглашение привело к событиям, которые повлекут за собой это крушение».
