Написано К. Марксом 17 июля 1855 г.

Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 333, 20 июля 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

Лондон, 18 июля. Неизбежным следствием бурного, шумного, оживленного вечернего заседания палаты общин 16 июля явились общая вялость, расслабленность и апатия. Министерство, посвященное в тайны парламентской патологии, рассчитывало использовать это настроение, чтобы воспрепятствовать голосованию по предложению Робака, и не только голосованию, но и дебатам. Хотя около полуночи, уже перед самым закрытием заседания, в палате на мгновение воцарилась тишина, как бы приглашавшая министров объясниться, и несмотря на то, что со всех сторон неоднократно раздавались голоса, требовавшие объяснений, ни один член правительства так и не выступил. Кабинет упорствовал в стоическом молчании, давая возможность представителям маркиза Эксетер, представителю лорда Уорда и им подобным заместителям пэров среди членов палаты общин погружать достопочтенную палату в нескончаемую муть, пребывание в которой Данте в своем «Аде» изображает как вечный удел равнодушных[205]. К предложению Робака были внесены две поправки — генерала Пиля и полковника Эдера, обе были сделаны от имени военных, обе сводились к обходным маневрам. Поправка Пиля требует, чтобы палата поставила на голосование «предварительный вопрос»[206], то есть не высказалась ни за, ни против основного предложения, уклонившись тем самым от какого-либо ответа на вопрос Робака. Полковник Эдер требует одобрения «политики, в соответствии с которой была предпринята экспедиция в Севастополь», и призывает «твердо придерживаться этой политики». Он парировал, следовательно, предложение Робака об осуждении плохого руководства крымской экспедицией похвалой за хорошее начало этой экспедиции.

Кабинет воздержался от какого-либо заявления по поводу того, какая из поправок будет возведена в ранг министерской. Он, видимо, хотел прощупать настроение палаты, прежде чем спрятаться либо вместе с генералом Пилем за вопрос без ответа, либо с полковником Эдером за ответ без вопроса. Наконец, стало заметно, что палата впала в то полу дремотное состояние, которого только и ждал Пальмерстон. Он тут же послал на трибуну самого незаметного члена кабинета, сэра Чарлза Вуда, который и объявил поправку Пиля министерской. Затем Пальмерстон, поддержанный криками: «голосование! голосование!» со скамей, на которых сидели дружественные ему депутаты, взял слово и выразил «надежду, что палата сейчас же вынесет решение». Он считал, что ему удалось «задушить» Робака и даже лишить его почетной роли инициатора «больших дебатов», парламентского поединка. Однако голосованию воспротивился не только Дизраэли. Со своей обычно подчеркнутой серьезностью поднялся с места Брайт:

«Правительство хотело, видимо, обманным путем отделаться от обсуждаемого вопроса и потому до полуночи воздерживалось от какого-либо заявления. Между тем из всех вопросов, предлагавшихся ранее вниманию палаты общин, данный вопрос является наиболее важным. Если бы даже дебаты продолжались целую неделю, страна от этого только выиграла бы».

Вынужденный, таким образом, согласиться на отсрочку дебатов, Пальмерстон должен был отказаться от своего первоначального плана кампании. Он потерпел поражение.

Большим достоинством речи Робака была ее краткость. Просто и ясно, не как адвокат, а как судья, обосновывал он свой- приговор; так ему и надлежало выступать, поскольку он являлся председателем следственной комиссии. Ему, очевидно, пришлось столкнуться с теми же препятствиями, которые помешали флоту союзников войти в Севастопольскую гавань, — с затопленными кораблями: Абердинами, Гербертами, Гладстонами, Грехемами и другими. Только одолев их, мог он добраться до Пальмерстона и других, переживших их, членов коалиционного кабинета. Они преграждали ему путь к нынешнему кабинету. Робак попытался устранить их при помощи комплиментов, заявив, что Ньюкасла и Герберта следует похвалить за их усердную службу, а также и Грехема. К тому же за свои грехи, совершенные из-за недостаточного знания дела, они уже наказаны изгнанием с Даунинг-стрит. Речь теперь идет о том, чтобы добраться до не наказанных еще грешников. К этому, мол, собственно и сводится его предложение. Особенно он напал на Пальмерстона, не только как на одного из обвиняемых, но прежде всего как на человека, под началом которого находилась милиция. Для того чтобы втиснуть свое предложение в традиционные парламентские рамки, Робак явно лишил его остроты. Аргументы, приводимые защитниками министерства, были настолько бессодержательны, что усыпляющая форма, в которой они были высказаны, оказала поистине благотворное действие. Показания свидетелей недостаточно полны, — кричали одни. Вы угрожаете нам остракизмом, — кричали другие. Дело прошлое, — заявил лорд Сесил. Почему бы не осудить задним числом также и сэра Р. Пиля? Каждый член кабинета отвечает за все действия кабинета в целом, но ни один не отвечает ни за что в отдельности, — сказал «либеральный» Филлимор. Вы ставите под угрозу союз с Францией, вы хотите учредить суд над французским императором! — заявил Лоу (из «Times»), а вслед за ним и Джемс Грехем. Грехом, как человек с чистой совестью, объявил даже, что он недоволен «чистым отрицанием» генерала Пиля. Он настаивает на вердикте палаты: «виновен» или «невиновен», его не удовлетворяет формула «Not proven» (не доказано), на основании которой шотландские суды отказываются вести процесс по сомнительным криминальным делам. Уж не хотите ли вы снова ввести в практику устаревшую и непарламентскую формулу «возбуждения обвинения» (impeachment[207])? Во всем виновата пресса, общественное мнение. Это оно побудило министров предпринять экспедицию в неблагоприятное время и с недостаточными средствами. Если вы осуждаете министерство, то вы должны осудить также и палату общин, которая его поддерживала! И, наконец, апология сэра Чарлза Вуда: если Робак оправдывает даже Ньюкасла, Герберта и Грехема, то как он может обвинять нас? Мы были ничто и мы ни за что не отвечаем. Так говорил Вуд, «в тягостном сознании своего собственного ничтожества».

Написано К. Марксом 18 июля 1855 г.

Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 335, 21 июля 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

Судя по последним сообщениям, в военных действиях в Крыму наступило затишье. Не было больше попыток штурма, орудия почти все время молчали. Если бы между обеими линиями укреплений не велась постоянная ружейная перестрелка, если бы союзники не продвигались посредством проведения сап и минных галерей все ближе к Малахову кургану, если бы русские не предпринимали время от времени вылазок, то можно было бы подумать, что военные действия совсем прекратились. Однако это не что иное, как затишье перед бурей, и сейчас буря, вероятно, уже разразилась. Есть все основания предполагать, что под Севастополем произошла и закончилась схватка более жестокая, чем при Инкермане и на Мамелоне или чем штурм 18 июня.

В самом деле, август должен в известной мере решить исход кампании. К этому времени большая часть, если не все русские подкрепления, уже прибудут на место, а ряды союзников неизбежно поредеют от болезней. Самое большее, что они смогут сделать — это удержать свои позиции на Херсонесском плато. От мысли захватить Южную сторону Севастополя в этом году отказалась теперь даже английская пресса. Союзникам остается лишь рассчитывать на полное разрушение Севастополя по частям, и если они будут действовать так же медлительно, как до сих пор, осада по своей продолжительности грозит сравняться с осадой Трои. А между тем нет оснований надеяться на то, что они выполнят стоящую перед ними задачу в ускоренном темпе, ибо нам почти официально заявлено, что порочная система, которой придерживались до сих пор, будет упорно сохраняться и впредь. Крымский корреспондент парижской газеты «Constitutionnel», человек, занимающий высокий пост во французской армии— как полагают, это генерал Реньо де Сен-Жан д'Анжели, командующий гвардией, — заявил, что публика напрасно строит всякие предположения относительно полевых действий и возможного окружения Северной стороны Севастополя. При нынешних условиях, говорит он, этого нельзя сделать, не сняв осады и не отдав всего плато русским; а поэтому. было решено как можно сильнее бомбардировать уже атакованные ранее позиции и добиться их полного разрушения. Надо сказать, что сообщениям, содержащимся в этой корреспонденции, можно вполне верить, ибо есть все основания считать, что французский император не только санкционирует, но даже исправляет все сообщения, исходящие из этого источника, до того, как они публикуются. При этом к Реньо он особенно благоволит.