Вот что вы поддерживаете, когда требуете, чтобы Польша была восстановлена.

Достойна ли такая нация самостоятельного существования? Созрел ли такой народ для конституции? Всякая конституция заключает в себе идею порядка, ибо она лишь регулирует и указывает каждому члену общества принадлежащее ему место; с этой целью она устанавливает, из каких сословий должно состоять государство, и определяет каждому сословию его место, общественное положение, устройство, права и обязанности, а также направление деятельности государственной машины и основные линии государственного управления. Но как же управлять народом, когда никто не хочет порядка? Один из польских королей (Стефан Баторий) однажды воскликнул: «Поляки! Не порядку — вы его не признаете, — не правительству — вы его не уважаете, — а лишь счастливой случайности вы обязаны своим существованием!»

И так продолжается до сих пор. Беспорядок, безнравственность — стихия поляка. Нет, пусть лучше этот народ претерпит палочные удары. Такова воля провидения. Одному богу известно, что полезно людям!

На сегодняшний день, следовательно, долой поляков!»

Нынешняя война — война, предпринятая с целью расширения и упрочения Венского договора 1815 г., — должна, видимо, осуществить намерения старого маршала Кнезебека. В течение всего периода Реставрации и Июльской монархии во Франции была распространена иллюзия, будто наполеонизм означает отмену Венского договора, который официально поставил Европу под опеку России, а Францию — под «surveillance publique» [ «общественный надзор». Ред.] Европы. Теперь нынешний имитатор своего дяди, преследуемый мыслью о неумолимой иронии своего гибельного положения, доказывает миру, что наполеонизм означает войну не за освобождение Франции от Венского договора, а за подчинение этому договору Турции. Война ведется в интересах сохранения Венского договора, но под предлогом ослабления могущества России!

Вот какова истинная «idee napoleonienne» [ «наполеоновская идея». Ред.] в интерпретации ее воскресителя из Парижа. Англичане, будучи гордыми союзниками второго Наполеона, считают, разумеется, что им дозволено обращаться с изречениями первого Наполеона так же, как его племянник обращается с его идеями. Не следует удивляться поэтому, читая у одного современного английского автора (Данлопа)[183], будто Наполеон предсказал, что ближайшая борьба с Россией выдвинет великий вопрос, — быть Европе «конституционной или казацкой». До образования империи времен упадка принято было считать, что Наполеон заявил: «республиканской или казацкой». Однако век живи — век учись.

И за то, что «Tribune» недостаточно прославляла Венский договор и основанную на нем европейскую «систему», ее обвинили в измене делу свободы и прав человека!

Написано К. Марксом 19 июня 1855 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4437, 10 июля 1855 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

Лондон, 20 июня. Локальная война, провозглашенная Бонапартом в «Constitutionnel» — это война на Черном море, и целью ее является уничтожение якобы существующего suprematie [превосходства, верховенства. Ред.] России на Черном море, Suprematie, которое, кстати сказать, никогда на море доказано не было, даже по отношению к туркам. Как обстоит дело в настоящий момент? Весь морской берег от Константинополя до Дуная, с одной стороны, и черкесское побережье до Балаклавы и Евпатории, с другой, отняты у русских. Держатся пока только Кафа и Севастополь; Кафа находится в трудном положении, а Севастополь так расположен, что при возникновении серьезной угрозы его придется оставить. Более того, флот союзников бороздит воды внутреннего Азовского моря, их легкие суда доходят до Таганрога и подвергают бомбардировке все важные прибрежные пункты. Ни одного участка берега не осталось в руках русских, за исключением полосы от Перекопа до Дуная, составляющей примерно ¹/₁₅ того что им принадлежало на этом побережье. Предположим что Кафа и Севастополь тоже пали и Крым оказался в руках союзников, что же тогда? Россия, как она уже заявила, мира не заключит. Это было бы безумием. Это означало бы отказаться от сражения из-за того, что отброшен авангард, в тот самый момент, когда подходят главные силы. Что же остается делать союзникам? Нам говорят, что они могут разрушить Одессу, Херсон, Николаев. Они могут продвинуться дальше, высадить большую армию у Одессы, укрепить ее так, чтобы отразить натиск любого количества русских, а затем уже действовать в зависимости от обстоятельств. Кроме того, они могут послать войска на Кавказ, уничтожить русскую армию, которая занимает Грузию и другие закавказские владения (под командованием генерала Муравьева), и отрезать русскую империю от ее южноазиатских владений. А если Россия все же не заключит мира? Она не может заключить мира, пока враг находится на ее территории. На протяжении 150 лет Россия ни разу не заключала мира, по которому она что-нибудь теряла. Даже Тильзит привел к расширению ее территории, а этот мир был заключен, когда еще ни одного француза не было на русской земле. Александр II, только что вступивший на престол, не рискнет сделать то, что было бы опасно даже для Николая. Он не может вдруг порвать с традицией империи. Предположим, что Крым завоеван и на его территории размещена армия в 50000 человек, Кавказ и все владения на юге очищены от русских, армия союзников сдерживает русских на Кубани и на Тереке, Одесса взята и превращена в укрепленный лагерь с армией в 100000 человек, Николаев, Херсон, Измаил разрушены или заняты союзниками. Ограничатся ли после этого союзники тем, что будут удерживать свои позиции и строить свои расчеты на усталости русских? Болезни будут уносить солдат союзников в Крыму и на Кавказе быстрее, чем будут прибывать пополнения. Их главные силы, сосредоточенные в Одессе, придется снабжать при помощи флота, так как земли на сотни миль, вокруг Одессы не обработаны. При любой попытке союзников выйти за пределы лагеря они будут подвергаться нападению со стороны русских, прежде всего казаков. Заставить последних дать сражение будет невозможно. У них всегда будет то преимущество, что они смогут заманивать врага в глубь страны. На каждое наступление союзников они ответят медленным отходом. Между тем нельзя в течение длительного времени держать большую армию в укрепленном лагере в бездействии. Болезни и постепенный рост недисциплинированности и деморализации вынудят союзников предпринять решительные действия. Дело, следовательно, не в том, чтобы захватить главные пункты на побережье, а затем выжидать, пока русские сочтут нужным уступить. Это и с военной точки зрения было бы ошибочно. Чтобы господствовать на побережье, недостаточно овладеть его главными пунктами. Только обладание внутренней территорией гарантирует обладание побережьем. После того как союзники утвердятся на побережье юга России, обстоятельства заставят их двинуть свои войска в глубь страны. Но здесь-то и начинаются трудности. До границ Подольской, Киевской, Полтавской и Харьковской губерний земля представляет собой плохо орошаемую, почти необработанную степь, на которой ничего не растет, кроме травы, да и трава высыхает от солнечного зноя. Предположим, что Одесса, Николаев и Херсон будут превращены в операционные базы, но где же объект операций, против которого союзники могли бы направить свои усилия? Таким объектом может быть только Москва, которая находится на расстоянии 700 миль и для похода на которую потребуется армия в 500000 человек. Но подобный поход предполагает не только строгий нейтралитет, но и моральную поддержку со стороны Австрии. А на чьей стороне эта держава в настоящее время? В 1854 г. Пруссия и Австрия заявили, что продвижение русских на Балканы они будут рассматривать как casus belli [повод к войне. Ред.]. Почему нельзя предположить, что в 1856 г. они сочтут поводом к войне наступление французов на Москву или даже на Харьков? Не следует ни на минуту забывать, что всякая армия, продвигающаяся от Черного моря в глубь России, будет иметь неприкрытый фланг со стороны Австрии не в меньшей мере, чем русская армия, которая движется в Турцию от Дуная; поэтому на определенном расстоянии ее коммуникации и ее операционная база, то есть самое ее существование, окажутся поставленными в зависимость от милости Австрии. И при таких условиях союзные армии должны броситься в сумасбродную погоню за русскими в глубь страны? Это безумие, чистейшее безумие, но это неизбежное следствие последнего плана Бонапарта — плана «ведения локальной войны». Неумолимая диалектика приводит к тому, что «локальная война» выходит во всех пунктах далеко за поставленные ей местные границы и превращается в «большую» войну, но без предпосылок, условий и средств для большой войны. И все же. последний «план» Бонапарта знаменателен. Он является признанием того, что на сцену должны выступить другие силы, чтобы вести войну против России, и что реставрированная империя сознает свое бессилие, обрекающее ее на то, чтобы вести войну против России в локальном масштабе, войну, которую можно вести только в европейском масштабе. Все причудливые превращения, которым подверглись idees napoleoniennes [наполеоновские идеи. Ред.] в реставрированной империи, будут превзойдены превращением наполеоновской войны против России в «локальную войну».