Поэтому 17 апреля русские представители отказались взять в свои руки инициативу предложений по третьему пункту; после заявления Рассела они убедились, что условия, предложенные представителями союзников, будут составлены в более русском духе, чем те, которые могла выставить сама Россия.

Но разве ограничение русских военно-морских сил «наилучшим образом гармонирует с честью России»? Поэтому Нессельроде в своем последнем циркуляре крепко держится признания Рассела от 26 марта. Он цитирует Рассела. Он спрашивает его, являются ли предложения от 19 апреля «самыми лучшими и единственно допустимыми»? Рассел выступает в роли заступника России накануне войны. Он выступает ее заступником в конце первого периода войны, за зеленым столом во дворце графа Буоля.

Таково было выступление Дизраэли против Рассела. Затем он объяснил как неудачи на театре войны, так и недовольство в самой стране противоречивыми действиями министерства, которое в Крыму действует в пользу войны, а в Вене — в пользу мира, сочетая воинственную дипломатию с дипломатизироранной войной.

«Я отрицаю», — воскликнул он, — «что для ведения войны достаточно взимать налоги и снаряжать экспедиции. Необходимо поддерживать дух народа. Но вы не можете этого сделать, так как вы постоянно убеждаете страну, что добиваетесь мира, что пункт, вокруг которого идет весь спор, в конце концов, сравнительно мелкого характера. На большие жертвы идут тогда, когда верят, что предстоит столкнуться с могущественным врагом. На большие жертвы идут, когда знают, что вовлечены в борьбу, в которой речь идет о славе страны, ее существовании и ее могуществе. Если же вы удваиваете или утраиваете подоходный налог, если вы отрываете людей от их семейных очагов и тащите на военную службу, если вы омрачаете английские сердца сообщениями о кровавых сражениях, если вы все это делаете, то народ не должен слышать, что весь вопрос заключается в том, будет ли Россия иметь на Черном море четыре или восемь фрегатов… Чтобы успешно вести войну, необходимо поддерживать дух не только своей страны, но и дух других государств. Будьте уверены, что пока вы апеллируете к другой стране, прося ее выступить в качестве посредника, эта страна никогда не будет действовать как ваша союзница… Лорд Пальмерстон уверяет, что он не заключит позорного мира. Благородный лорд ручается за самого себя, но кто поручится за благородного лорда?.. Вы не можете выбраться из затруднений посредством Венской конференции. Дипломатией вы лишь умножите опасности и трудности. Ваша позиция во всех отношениях ложная, и вы никогда не сможете вести успешно наступательной войны, не будучи поддержаны воодушевленным народом и союзниками, которые были бы убеждены в вашей решимости. Я хочу, чтобы палата сегодня вечером своим голосованием положила конец этой ошибочной двойственной системе, системе одновременно и войны и дипломатии, чтобы она открыто и недвусмысленно заявила, что время для переговоров прошло. Я полагаю, что никто из прочитавших циркуляр Нессельроде, не может сомневаться в этом».

Написано К. Марксом 28 мая 1855 г.

Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 247, 31 мая 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Лондон, 29 мая. Гладстоновское красноречие никогда еще не находило себе более совершенного, исчерпывающего выражения, чем в его speech [речи. Ред.], произнесенной в четверг вечером. Изысканность и гладкость, пустая глубина, елейность не без ядовитой примеси, бархатная лапа не без когтей, схоластические оттенки и оттеночки, questiones и questioniculae [вопросы и вопросики. Ред.], весь арсенал пробабилизма с его казуистической совестью и бессовестными оговорками, с его не вызывающими сомнения мотивами и мотивированным сомнением, смиренная претензия на превосходство, добродетельная интрига, полная хитросплетений простота, Византия и Ливерпуль. Речь Гладстона вращалась не столько вокруг вопроса о войне и мире между Англией и Россией, сколько вокруг вопроса, почему Гладстон, еще недавно член ведущего войну министерства, стал ныне Гладстоном — приверженцем партии мира любой ценой? Он анализировал, он исследовал во всех направлениях границы собственной совести и с характерной для него скромностью требовал, чтобы Британская империя двигалась в рамках гладстоновской совести. Его речь поэтому имела дипломатически-психологическую окраску, которая если и вносила элемент совести в дипломатию, то- еще в большей степени — элемент дипломатии в совесть.

Война против России была-де вначале справедливой, но теперь мы пришли к такому моменту, когда продолжать ее было бы грешно. С самого начала восточных осложнений мы непрерывно повышали наши требования. Мы с нашими условиями двигались по восходящей линии, тогда как Россия спускалась с высоты своей неуступчивости. Вначале Россия претендовала не только на духовный, но и на светский протекторат над турецкими христианами православного вероисповедания, не хотела поступиться ни одним из старых договоров, или хотя бы эвакуировать Дунайские княжества. Она отказалась принять участие в какой бы то ни было конференции держав в Вене и предложила турецкому послу явиться в С.-Петербург или в русскую главную квартиру. Таков был язык России еще 2 февраля 1854 года. Какая разница между тогдашними требованиями западных держав и четырьмя пунктами! Еще 26 августа 1854 г. Россия заявила, что она никогда не согласится принять четыре пункта и предпочтет длительную, отчаянную, пагубную борьбу. И какая опять-таки разница между этим языком России в августе 1854 г. и ее языком в декабре 1854 г., когда она обещала «безоговорочно» принять четыре пункта! Эти четыре пункта представляют собой тот предел, до которого могут повышаться наши требования и могут дойти уступки России. Все, что выходит за рамки этих четырех пунктов, выходит за рамки христианской морали. И что же! Россия приняла первый пункт; она приняла второй пункт; она не отвергла четвертого пункта, потому что он не обсуждался. Остается, таким образом, лишь третий пункт, следовательно, только четвертая часть, и даже не весь третий пункт, а только половина его, то есть всего одна восьмая часть разногласий. Дело в том, что третий пункт состоит из двух частей: часть первая — гарантия целостности турецкой территории; часть вторая — ослабление военной мощи России на Черном море. Относительно первой части Россия высказалась более или менее благосклонно. Остается, таким образом, лишь вторая часть третьего пункта. И даже в этом вопросе Россия высказывается не против ограничения ее господства на море, она возражает только против нашего метода проведения этого ограничения в жизнь. Западные державы предложили всего один метод. Россия предлагает не один, а два других метода; значит и здесь она идет впереди западных держав. Что касается метода, предложенного последними, то он оскорбляет честь Российской империи. Но нельзя оскорблять честь государства, не сократив его силы. С другой стороны, нельзя сокращать его силы, так как этим будет нанесено оскорбление его чести. Существуют различные взгляды на «метод», с помощью которого можно, учитывая все «методы», превратить ¹/₈ разногласий в ¹/₃₂ — стоит ли из-за этого жертвовать еще полумиллионом человеческих жизней? Напротив, следует заявить, что мы достигли целей войны. Неужели мы должны продолжать ее из-за одного престижа, из-за военной славы? Наши солдаты покрыли себя славой. Если тем не менее Англия дискредитирована в глазах континента, то

«ради бога», — воскликнул достопочтенный джентльмен, — «не мстите за эту дискредитацию пролитием человеческой крови, а восстановите доверие к Англии посылкой за границу более верной информации».

И в самом деле, почему бы не «поправить» заграничные газеты? К чему приведут дальнейшие успехи союзного оружия? Они вынудят Россию к более упорному сопротивлению. А поражения союзников? Они вызовут возмущение жителей Лондона и Парижа и принудят союзников к более решительному наступлению. Итак, к чему же приведет война ради войны? Первоначально Пруссия, Австрия, Франция и Англия были единодушны в своих требованиях к России. Пруссия уже отошла в сторону. Если и дальше настаивать, то отойдет и Австрия. С Англией останется одна только Франция.