Но если присоединение панславистского движения к России было его самоосуждением, то Австрия не менее явно признала свою нежизнеспособность, когда решила принять, даже призвать эту славянскую помощь против трех наций в ее владениях, которые только и обладают историческими жизненными силами и проявляют их, — против немцев, итальянцев и венгров. Начиная с 1848 г., этот долг перед панславизмом не переставал тяготеть над Австрией, и сознание этого долга было главной пружиной австрийской политики.

Австрия начала с того, что стала действовать против славян на своей собственной территории, а это было невозможно без проведения хотя бы отчасти прогрессивной политики. Привилегии всех провинций были отменены, вместо федеративной была введена централизованная система управления и вместо различных национальностей было предложено признать одну искусственную — австрийскую. Несмотря на то, что эти нововведения были направлены отчасти и против немецких, итальянских и венгерских элементов, главной своей тяжестью они пали на менее компактные славянские народности, и немецкий элемент получил солидный перевес. Если внутренняя зависимость от славян была, таким образом, устранена, то зависимость от России осталась, и необходимо было, хотя бы на время и до известной степени, покончить с этой прямой и унизительной зависимостью. Такова была истинная причина, правда, колеблющейся, но, по крайней мере, открыто провозглашенной антирусской политики Австрии в восточном вопросе. С другой стороны, панславизм не исчез; он глубоко оскорблен, негодует, молчит и со времени интервенции в Венгрии смотрит на русского императора как на предопределенного ему мессию. Не наша задача исследовать вопрос о том, может ли Австрия, в случае открытого выступления России в качестве главы панславизма, ответить уступками Венгрии и Польше, не подвергая опасности свое существование. Ясно одно: теперь уже не только Россия, а целый панславистский заговор грозит основать свое царство на развалинах Европы. Объединение всех славян ввиду несомненной силы, которой оно обладает и которую может еще приобрести, скоро вынудит противостоящую ему силу выступить в совершенно иной форме, чем до сих пор. Мы в данном случае не говорили ни о поляках, которые, к их чести, большей частью враждебны панславизму, ни о мнимо демократической и социалистической форме панславизма, которая в сущности отличается лишь одной своей фразеологией и лицемерием от обычного, откровенного русского панславизма. Так же мало говорили мы о представителях немецкой спекулятивной философии[134], которые вследствие своего фантастического невежества опустились до роли орудия русского заговора. Мы еще вернемся к этому и подробно остановимся на этих и других связанных с панславизмом вопросах.

Написано Ф. Энгельсом около 17 апреля 1855 г.

Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» №№ 185 и 189, 21 и 24 апреля 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Лондон, 7 мая. Во время крупных агитационных кампаний в Англии лондонское Сити ни разу не сумело стать в авангарде движения. До сих пор его присоединение к какой-нибудь агитации означало лишь, что цель данной агитации достигнута, стала fait accompli [совершившимся фактом. Ред.]. Так было с движением в пользу парламентской реформы, когда инициатива исходила от Бирмингема. Так было с движением против хлебных законов, которым руководил Манчестер. Исключение представляет акт 1797 г. о банковой рестрикции[135]. Митинги, организованные банкирами и купцами лондонского Сити, помогли тогда Питту запретить Английскому банку выплату наличными, после того как директора банков за несколько недель до этого сообщили Питту, что банк находится на краю банкротства и что его можно спасти только путем coup d'etat [государственного переворота. Ред.], то есть путем принудительного курса банкнот. Обстоятельства требовали тогда не большего самоотречения со стороны Английского банка, чтобы подчиниться запрещению выплаты наличными, чем со стороны купцов из Сити, кредит которых зависел от кредита банка, чтобы поддержать запрещение Питта и рекомендовать его стране [Прямо невероятно, что даже в самых новейших историях политической экономии тогдашнее поведение Сити приводится как доказательство английского патриотизма. Еще невероятнее, что г-н фон Гакстгаузен в своей книге о России (том третий, 1852) настолько легковерен, что утверждает, будто Питт путем приостановки выплат банком наличными удержал деньги в Англии[136]. Какими же небылицами забили в России голову человеку, способному верить в подобные вещи? И что нам думать о берлинской критике, которая полностью доверяет г-ну фон Гакстгаузену и в доказательство этого списывает у него?]. Спасение

Английского банка было спасением Сити. Отсюда тогдашние «патриотические» митинги Сити и его «агитаторская» инициатива. Инициатива, которую в настоящий момент взяло на себя Сити, проведя в прошлую субботу в Лондон-таверн и в Гилдхолле свои митинги, образовав «Ассоциацию административной реформы»[137], имеет заслугу новизны, очень редкую в Англии, — заслугу беспрецедентного события. К тому же на этих митингах не ели и не пили, что также ново в анналах Сити, «патриотизм с супом из черепахи» которого увековечен еще Коббетом. Наконец, новым было и то, что митинги купцов лондонского Сити в Лондон-таверн и в Гилдхолле происходили среди бела дня в часы занятий. Нынешний застой в делах до известной степени объясняет это явление, да и вообще он представляет собой фермент, и притом существенный фермент, в духовном брожении купечества Сити. При всем том нельзя отрицать важности этого движения Сити, как бы ни старались осмеять его в Уэст-Энде. Газеты буржуазных реформаторов — «Daily News», «Morning Advertiser», «Morning Chronicle» (последняя с некоторых пор принадлежит к этой категории) — стараются продемонстрировать перед своими противниками «большое будущее» Ассоциации Сити. Но они не заметили непосредственных результатов. Они не поняли, что сам факт созыва этих митингов уже означает решение очень существенных, очень важных вопросов: 1) разрыв между классом, господствующим вне парламента, и классом, правящим внутри парламента; 2) оттеснение элементов буржуазии, задававших до сих пор тон в политике; 3) развенчание Пальмерстона.

Лейард, как известно, обещал внести сегодня вечером в палату общин свои предложения о реформе. Известно, что палата приблизительно неделю тому назад не дала ему говорить, освистала его, осмеяла и проводила шиканьем. Принцы английского торгового мира из Сити ответили на своих митингах громогласным «ура» в честь Лейарда. Он был героем дня в Лондон-таверн и Гилдхолле. Cheers [Возгласы одобрения. Ред.] Сити были вызывающим ответом на groans [шиканье. Ред.] палаты общин. Если сегодня вечером окажется, что палата общин дала себя запугать, то ее авторитет потерян и дни ее сочтены; если же она возобновит свои groans, то тем сильнее будут раздаваться cheers противника. А из «Абдеритян»[138] известно, к чему приводит соперничество между cheers и groans. Митинги Сити были прямым вызовом палате общин, подобно тому как в первом десятилетии нынешнего века вызовом было избрание сэра Фрэнсиса Бёрдетта депутатом от Вестминстера.

До сих пор, как известно, во главе движения английской буржуазии стояла манчестерская школа с ее Брайтами и Кобденами. Фабриканты Манчестера оттеснены теперь торговцами Сити. Их ортодоксальная оппозиция войне убедила буржуазию, которая в Англии не может ни одного мгновенья оставаться в бездействии, что — по крайней мере сейчас — они потеряли способность руководить ею. Тузы Манчестера могут в настоящий момент удержать за собой «гегемонию», только если они перещеголяют тузов Сити. Это соперничество между двумя самыми значительными фракциями буржуазии, фактически возвещенное на митингах Сити, от участия в которых Брайты и Кобдены были отстранены и самоустранились, сулит выгоды народному движению. В доказательство можно привести уже тот факт, что секретарь Комитета Сити обратился с письмом к чартистам в Лондоне. предложив им назначить члена в постоянный Комитет Сити. Чартисты послали туда Эрнеста Джонса. Между торговой буржуазией и рабочими нет, естественно, такого прямого антагонизма, как между рабочими и фабрикантами, millocracy [промышленными магнатами. Ред.]; таким образом, ими могут быть предприняты — по крайней мере для начала — совместные шаги, которые были бы невозможны между чартистами и манчестерцами.