Так пишет «Reynolds'».

Новый акт об отмене штемпельного сбора с газет получил в прошлое воскресенье королевскую санкцию и с 30 июня вступает в силу. Согласно этому акту, штемпельный сбор с газет взимается лишь с тех экземпляров газет, которые пересылаются по почте бесплатно. Из числа лондонских ежедневных газет одна лишь «Morning Herald» объявила о снижении цены номера с пяти пенсов до четырех. Напротив, из числа еженедельных газет уже многие, например, «Lloyd's», «Reynolds'», «People's Paper» и другие объявили о снижении цены одного номера с трех пенсов до двух. Сообщается о выходе новой лондонской ежедневной газеты «Courier and Telegraph» такого же формата, как «Times», ценой в два пенса за номер. Из новых еженедельных газет ценой в два пенса пока что в Лондоне издавались: «The Pilot» (католическая газета); «Illustrated Times» и «Town and Country Paper» мистера Чарлза Найта. Наконец, гг. Уиллотт и Леджер объявили, что они начинают издавать в Лондоне еженедельную penny paper (однопепсовую газету) [ «Penny Times». Ред.]. Однако более значительные изменения в связи с отменой штемпельного сбора с газет произошли в провинциальной прессе. Только в одном Глазго будут выходить 4 новых ежедневных газеты ценой в один пенс. В Ливерпуле и Манчестере газеты, выходившие до сих пор лишь раз или два в неделю, превращаются в ежедневные — ценой в три, два и один пенс за номер. Эмансипация провинциальной прессы от Лондона, децентрализация журнализма и были фактически главной целью манчестерской школы в ее упорной и длительной кампании против штемпельного сбора с газет.

Написано К. Марксом 18 июня 1855 г.

Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 283, 21 июня 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

В своей книге «Венский конгресс» аббат де Прад справедливо обвиняет этот танцующий конгресс, как назвал его князь де Линь, в том, что он заложил основы господства России в Европе и к тому же санкционировал его.

«Таким образом», — восклицает де Прад, — «оказалось, что война, которую Европа вела за свою независимость против Франции, закончилась подчинением Европы России. Стоило ли прилагать столько усилий ради такого результата!»[181]

Война против Франции, будучи в то же время войной против революции, антиякобинской войной, привела, как и следовало ожидать, к тому, что центр политического влияния переместился с Запада на Восток, из Франции в Россию. Венский конгресс был естественным порождением антиякобинской войны. Венский договор — законным продуктом Венского конгресса, а господство России — незаконнорожденным детищем Венского договора. Поэтому нельзя допускать, чтобы английские, французские и немецкие писатели возлагали всю вину на Пруссию из-за того, что Фридрих-Вильгельм III своей слепой преданностью императору Александру и категорическими указаниями своим уполномоченным держать сторону России во всех важных вопросах, помешал бесчестному триумвирату — Каслри, Меттерниху и Талейрану — в осуществлении их тайных замыслов— создания надежных территориальных барьеров против вторжения России, чтобы предотвратить таким образом неприятные, по неизбежные следствия системы, которую они сами с таким рвением навязали Европе. Даже такому не брезгающему никакими средствами конклаву не удалось фальсифицировать логику событий.

Преобладающее влияние России в Европе неотделимо от Венского договора; поэтому любая война против этой державы, если только с самого начала ее не будет провозглашена отмена договора, неминуемо выльется в серию обманов, надувательств и тайных сговоров. Между тем нынешняя война предпринята не с целью аннулирования Венского договора, а скорее с целью его упрочения посредством дополнительного включения Турции в протоколы 1815 года. Надеются, что с этого момента начнется тысячелетнее царство консерватизма и объединенные усилия правительств можно будет направить исключительно на «успокоение» умов в Европе. Нижеследующий перевод знаменательных выдержек из брошюры прусского маршала Кнезебека «Памятная записка относительно европейского равновесия, составленная во время созыва Венского конгресса»[182], показывает, что уже в период конгресса главные его участники прекрасно понимали, что сохранение Турции является такой же неотъемлемой частью их «системы», как и раздел Польши.

«Турки в Европе! Какой вред причинили вам турки? Это сильный и честный народ; если вы оставите их в покое, они будут жить мирно столетиями, им вполне можно довериться. Разве когда-нибудь они вас обманывали? Разве они не искренни и не откровенны в своей политике? Они, правда, воинственны и храбры, но по многим причинам это хорошо и полезно. Турки являются лучшей преградой против вторжения избыточного населения из Азии, и именно потому, что у них есть территория в Европе, они препятствуют всякому вторжению. Если бы их изгнали из Европы, они сами стали бы вторгаться. Представьте себе на минуту, что они изгнаны. Что бы произошло? Либо этими землями завладели бы Россия или Австрия, либо там образовалось бы самостоятельное Греческое государство. Уж не хотите ли вы сделать Россию еще более могущественной? Не хотите ли и с этой стороны посадить себе на шею этого колосса? Разве вам мало того, что Россия уже шагнула от Волги до Немана, от Немана до Вислы и теперь, вероятно, распространит свое влияние еще дальше, до Варты? А если это не так, то не намерены ли вы направить силы Австрии в сторону Азии и тем самым ослабить ее или сделать индифферентной к тому, чтобы отстаивать свое положение центральной державы против посягательств Запада? Вспомните, в каком положении оказались в свое время Ян Собеский, Евгений Савойский и Монтекукули. Не потому ли Франция добилась вначале господства над Германией, что Австрия постоянно вынуждена была направлять свои силы на борьбу против Азии? Не хотите ли вы восстановить прежнее положение дел и еще больше усугубить его, приблизив Австрию к Азии?

Итак, должно быть создано самостоятельное Греческое или Византийское государство! Улучшит ли это положение Европы? При том состоянии бессилия, в которое впал этот народ» (греки), «не придется ли Европе, напротив, быть всегда вооруженной, чтобы защитить себя от турок в случае их возвращения? Не превратится ли Греция просто в колонию России вследствие влияния, которое последняя будет оказывать на это государство при помощи религии, торговли и денег? Оставьте лучше турок в покое там, где они есть, не тревожьте беспокойные силы, когда они спят.

«Но как же, — воскликнет благонамеренный филантроп, — там дурно обращаются с людьми! Самая прекрасная часть земного шара, включающая Древние Афины и Спарту, населена варварами!»

Все это, может быть, и верно, мой друг: там душат людей, или до последнего времени душили; но и в других странах их бьют палками, розгами, плетьми и продают. Прежде чем изменять что-нибудь, подумайте, будет ли от этого лучше. Легче ли будет переносить палочные удары и розги наряду с вероломством греков, чем шелковый шнурок и фирманы турок? Сначала надо покончить со всем этим и с работорговлей в Европе и перестать сокрушаться по поводу варварства турок; в их варварстве заложена сила, их вера придает им мужество, а мы нуждаемся в силе и мужестве, чтобы иметь возможность спокойно наблюдать, как московиты продвигаются к Варте.

Турок, следовательно, надо сохранить, а поляки, как нация, должны исчезнуть! Иначе и быть не может.

Все, что имеет силу, чтобы выстоять, — существует, все, что сгнило, — должно погибнуть. Такова жизнь. Пусть каждый спросит себя, что получилось бы, если бы поляки со всеми присущими им чертами остались независимой нацией. Пьянство, обжорство, раболепство, пренебрежительное отношение ко всему лучшему и ко всем другим народам, презрительное высмеивание всякого порядка и правил, расточительство, распущенность, продажность, коварство, лживость, безнравственность, начиная от дворца и кончая хижиной, — вот та стихия, в которой живет поляк. Ради этого он поет свои песни, играет на скрипке или на гитаре, целует любовницу и пьет из ее башмачка, обнажает меч, подкручивает свои усы, вскакивает на коня, идет в бой против Дюмурье и Бонапарта или кого-либо другого, сверх меры употребляет водку и пунш, дерется с другом и недругом, плохо обращается со своей женой и своим крепостным, продает свое имущество, отправляется за границу, будоражит полмира и клянется Костюшко и Понятовским, что Польша не погибнет — это так же верно, как то, что он является поляком.