Почему все это произошло? Причина очень простая. Король Вильгельм IV тайно побудил г-на Белла послать «Виксен» к черкесскому побережью. Когда благородный лорд оттягивал начало переговоров по поводу этого инцидента, король был еще в полном здравии. Когда же он так круто оборвал их, король находился при смерти, и благородный лорд распоряжался министерством иностранных дел так самовластно, как если бы он был самодержцем Великобритании. Разве это не остроумный ход со стороны столь склонного к шуткам светлейшего лорда — одним росчерком пера официально признать Адрианопольский договор, право России на обладание Черкесией и на конфискацию судна «Виксен» от имени умирающего короля, который сам послал дерзкий «Виксен» с определенным намерением уязвить царя, продемонстрировать нежелание считаться с Адрианопольским договором и подтвердить независимость Черкесии.

Г-н Белл, как мы уже сказали, попал в «Gazette», а г-н Уркарт, бывший тогда первым секретарем посольства в Константинополе, был отозван за то, «что уговорил г-на Белла осуществить экспедицию судна «Виксен».

Пока король Вильгельм IV был жив, лорд Пальмерстон не осмеливался открыто противодействовать этой экспедиции. На это указывает опубликование декларации о независимости Черкесии в «Portfolio», затем карта Черкесии, просмотренная светлейшим лордом, далее, его двусмысленная переписка с г-ном Беллом, туманные заявления, сделанные им в палате, наконец, то обстоятельство, что брат г-на Белла, ведавший грузом на судне «Виксен», при отплытии получил от министерства иностранных дел депеши для передачи посольству в Константинополе, а лорд Понсонби, британский посол при Высокой Порте, прямо поощрял его в его предприятии.

К началу царствования королевы Виктории преобладание вигов, казалось, было обеспечено более чем когда бы то ни было, и соответственно с этим внезапно изменился тон рыцарственного виконта. Место почтительности и лести сразу же заняли высокомерие и презрительный тон. Когда г-н Т. Атвуд запросил его 14 декабря 1837 г. о судне «Виксен» и Черкесии, благородный лорд ответил:

«Что касается судна «Виксен», то Россия дала по поводу своего поведения такие объяснения, которыми правительство Англии может удовлетвориться. Судно было арестовано не из-за нарушения блокады. Оно было захвачено потому, что лица, распоряжавшиеся им, нарушили русские законы о местном управлении и таможенные правила».

Относительно опасений г-на Атвуда по поводу русских посягательств благородный лорд заявил:

«Я думаю, что Россия предоставляет человечеству такие же гарантии сохранения мира, как и Англия». (Речь лорда Пальмерстона в палате общин 14 декабря 1837 года.)

К концу, парламентской сессии благородный лорд представил палате общин переписку с русским правительством, из которой мы уже процитировали два наиболее важных документа.

В 1838 г. положение партий вновь изменилось, и тори опять приобрели влияние. 21 июня они внезапно атаковали лорда Пальмерстона. Сэр Стратфорд Каннинг, теперешний посол в Константинополе, предложил, чтобы специальная комиссия рассмотрела обвинения, выдвигаемые против благородного лорда г-ном Джорджем Беллом, а также требование последнего о возмещении убытков. Сначала светлейший лорд выразил свое величайшее изумление по поводу «столь мелочного характера» предложения сэра Стратфорда Каннинга.

«Вы первый английский министр», — воскликнул по этому поводу сэр Роберт Пиль, — «который осмеливается назвать мелочью защиту британской собственности и торговли».

Тогда лорд Пальмерстон заявил следующее:

«Ни один купец не имеет права требовать от правительства ее величества, чтобы оно высказалось по таким вопросам, как право России на верховную власть над Черкесией или на введение таких таможенных и санитарных правил, соблюдать которые она принуждает других силой оружия».

Г-н Юм спросил:

«Зачем нам тогда министерство иностранных дел, если подобные вещи не входят в круг его обязанностей?» Благородный лорд продолжал:

«Говорят, что г-н Белл, этот невинный г-н Белл, из-за ответов, которые я ему дал, попал в поставленную мной западню. Если уж говорить о западне, то она была поставлена не г-ну Беллу, а самим г-ном Беллом».

Речь идет о тех вопросах, с которыми г-н Белл обратился к «невинному» лорду Пальмерстону.

В ходе этих дебатов (21 июня 1838 г.) великая тайна выплыла, наконец, наружу. Если бы благородный лорд даже и захотел в 1836 г. противиться притязаниям России; то он этого не мог бы сделать по той простой причине, что уже в 1831 г., едва вступив на пост, он прежде всего признал захват Кавказа Россией, а тем самым исподтишка и Адрианопольский договор. 8 августа 1831 г., — как указывал лорд Стэнли (ныне лорд Дерби), — русский кабинет сообщил своему представителю в Константинополе о своем намерении

«установить правила санитарного надзора в отношении свободно существующих сношений между жителями Кавказа и соседних турецких провинций» и о том, что он должен «уведомить об упомянутых выше правилах иностранные миссии в Константинополе, а также оттоманское правительство».

Позволить России вводить на черкесском побережье так называемые санитарные и таможенные правила, нигде не существовавшие, кроме как в вышеназванном документе, это значило признать притязания России на Кавказ, а тем самым и санкционировать Адрианопольский договор, на котором основывались эти притязания.

«Эти инструкции», — говорил лорд Стэнли, — «были самым официальным путем вручены в Константинополе г-ну Мандевилю» (секретарю посольства) «специально для информации британских купцов и были переданы благородному лорду Пальмерстону».

Он же «вопреки обычаю прежних правительств» не дал, и не осмелился дать знать «Комитету Ллойда[331] о том, что подобное уведомление было сделано». Благородный лорд виновен «в шестилетнем укрывательстве», — воскликнул сэр Роберт Пиль.

В тот день столь склонный к шуткам светлейший лорд избежал осуждения только благодаря большинству в 16 голосов: 184 голоса было подано против, 200 — за него. Эти 16 голосов не заглушат, однако, голоса истории и не заставят смолкнуть кавказских горцев, звон оружия которых доказывает миру, что Кавказ не «принадлежит России, как утверждает граф Нессельроде» и как вторит ему лорд Пальмерстон!

ВОПРОС О ВОЙНЕ. — ФИНАНСОВЫЕ ДЕЛА. — ЗАБАСТОВКИ[332]

Лондон, пятница, 7 октября 1853 г.

В прошлую пятницу газета «Morning Chronicle» в своем четвертом выпуске поместила телеграфное сообщение, согласно которому султан {Абдул-Меджид. Ред.} объявил России войну. Парижская «Patrie» вчера вечером сообщила в полуофициальной заметке, что полученные с Востока сведения не подтверждают сообщения «Morning Chronicle». Согласно другой правительственной газете, «Constitutionnel», в результате неоднократных представлений г-на де Брука, австрийского интернунция, 25 сентября собрался Диван для обсуждения Венской ноты, после чего было заявлено, что Турция будет твердо придерживаться последней ноты Решид-паши[333]. На следующий день был созван Большой совет. Этот Совет, состоящий из 120 главных сановников: министров, советников, пашей и представителей высшего духовенства, решил, что

«было бы недостойно и пагубно для суверенной власти султана подписывать Венскую ноту без предложенных Диваном изменений; поскольку же царь заявил о полной неприемлемости этих изменений и отказался взять назад свое требование, чтобы Оттоманская империя приняла на себя обязательства, наносящие ущерб ее независимости, Совету осталось только рекомендовать султану немедленно принять меры, необходимые для сохранения его империи, и освободить свои владения от находящихся там захватчиков».

Что касается официального объявления войны, то это пока еще не подтвердилось ни одним достоверным сообщением. На этот раз Порта, наконец, провела западных дипломатов. Английское и французское правительства, не решаясь отозвать свои эскадры назад, но в то же время не считая возможным продолжать занимать свою смехотворную позицию в Безикской бухте и не желая пройти через проливы, что означало бы открытый вызов царю, потребовали, чтобы Порта запросила корабли из Безикской бухты под тем предлогом, что христианам Константинополя грозит опасность во время празднования байрама. Порта отклонила это предложение, указав, что такой опасности нет и что если бы таковая и была, то она сумела бы защитить христиан без иностранной помощи; она заявила, что не вызовет корабли до окончания праздника. Но едва авангард соединенных эскадр прошел через проливы, как Порта, поставив теперь своих колеблющихся и вероломных союзников в затруднительное положение, высказалась за войну. Что касается самой войны, то она фактически началась три месяца тому назад с переходом русских вооруженных сил через Прут. Первая кампания была по существу завершена, когда русские легионы достигли берегов Дуная. Единственная перемена, которая может теперь произойти, заключается в том, что война перестанет быть односторонней.