Написано К. Марксом 16 декабря 1853 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 3965, 31 декабря 1853 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

ХОД ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ[421]

После долгой задержки мы получили, наконец, официальные документы об обеих победах, которыми так громко похваляется Россия и за которые она была так щедро вознаграждена. Мы имеем в виду, разумеется, уничтожение турецкой эскадры при Синопе и бои при Ахалцихе[422] в Азии. Документы эти — русские официальные донесения; однако то обстоятельство, что турецкий официальный орган хранит на этот счет глубокое молчание, в то время как его сообщения, если бы они были сделаны, должны были бы дойти до нас раньше, чем сообщения из С.-Петербурга, заставляет с несомненностью предполагать, что Порта не может сообщить ничего приятного. В соответствии с этим мы попытаемся, на основании имеющейся в нашем распоряжении информации, проанализировать упомянутые события, чтобы ознакомить наших читателей с истинным положением вещей.

Сражение при Синопе было результатом целого ряда таких невероятных ошибок со стороны турок, что все дело можно объяснить только злонамеренным вмешательством западной дипломатии или тайным сговором русских с некоторыми кругами в Константинополе, связанными с французским и английским посольствами. В ноябре месяце весь турецкий и египетский флот отправился в Черное море, чтобы отвлечь внимание русских адмиралов от экспедиции, посланной к кавказскому побережью с целью доставки оружия и боевых припасов восставшим горцам. Флот оставался в открытом море восемнадцать дней, не встретив ни одного русского военного корабля. По одной версии, русская эскадра за все это время не покидала Севастополя, в результате чего экспедиция, посланная на Кавказ, сумела выполнить свою задачу; по другой версии, русские, прекрасно осведомленные о турецких планах, направили эскадру в восточном направлении, и она осуществляла простое наблюдение за судами, предназначенными для доставки грузов, которые вследствие этого так и не достигли кавказского побережья и вернулись в Синоп, между тем как главные морские силы возвратились в Босфор. Большие запасы пороха на борту кораблей синопской эскадры, что привело к взрыву некоторых из них почти в начальной стадии боя, по-видимому, подтверждают правильность последней версии.

Семь турецких фрегатов, два парохода, три корвета и одно или два малых судна вместе с несколькими транспортами остались, таким образом, предоставленными самим себе в Синопской гавани, которая является лишь немного лучшим укрытием, чем простой открытый рейд; эту гавань образует открытая к морю бухта, защищаемая несколькими запущенными и плохо построенными батареями; лучшая из батарей расположена в замке, сооруженном еще во времена греческих императоров, вероятно, до того, как в Европе стало известно об артиллерии. Нам предстоит еще выяснить, как могло случиться, что эскадра, имевшая на вооружении около трехсот пушек большей частью малого калибра, была выдана на милость втрое превосходившего ее по силам и артиллерийскому вооружению флота, да к тому же в таком пункте турецкого побережья, который, ввиду близости к Севастополю, более всего доступен для русских атак, между тем как главные силы турецкого флота спокойно качались на волнах Босфора. Но мы знаем, однако, что опасное положение этой эскадры было хорошо известно и явилось предметом горячих дебатов в главной квартире; мы знаем, что турецкие, английские и французские адмиралы громко высказывали в военном совете различные, несовпадающие друг с другом мнения и что всюду поспевающие послы также вмешивались в обсуждение этого вопроса; но сделано ничего не было.

Между тем, как гласит одно сообщение, с австрийского парохода было передано в Севастополь о месте нахождения эскадры. Русское официальное сообщение, наоборот, утверждает, что Нахимов, крейсируя у азиатских берегов, обнаружил эскадру и сейчас же приготовился к нападению на нее. Но если русские заметили турок у Синопа, то турки безусловно должны были с городских башен и минаретов заметить русских гораздо раньше. Как могло случиться, что турецкие батареи оказались так плохо подготовленными к бою, в то время как достаточно было нескольких дней работы для того, чтобы в значительной степени привести их в порядок? Как случилось, что турецкие суда бросили якорь именно в тех местах, где они мешали огню батарей, и по какой причине якорные стоянки не были перенесены туда, где эти суда были бы лучше защищены от грозившей им опасности? Для всего этого имелось достаточно времени, ибо, как сообщает адмирал Нахимов, он, прежде чем решиться на атаку, послал в Севастополь за тремя трехпалубными кораблями. Ясно, что турки не упустили бы напрасно шести дней, с 24 по 30 ноября, не приняв никаких мер. Сообщение же бежавшего в Константинополь турецкого судна «Таиф» достаточно определенно показывает, что турки были захвачены врасплох. В этом отношении русское сообщение нельзя, таким образом, считать точным.

Под командой Нахимова находились три линейных корабля, из них один трехпалубный, шесть фрегатов, несколько пароходов и шесть или восемь малых судов — иначе говоря, силы, имеющие, по крайней мере, вдвое большее артиллерийское вооружение, чем турецкая эскадра. И, однако, он только тогда решился атаковать турок, когда получил подкрепление в виде трех трехпалубных кораблей, которых одних было бы достаточно для всего предприятия. Только при таком несоразмерно большом превосходстве в силах он предпринял атаку. Густой туман пли, как утверждают некоторые, использование британского флага позволило ему беспрепятственно приблизиться на расстояние в 500 ярдов. Тогда начался бой. Русские, не желая стоять под парусами у берегов, куда их могло прибить ветром, бросили якоря. Затем последовала четырехчасовая артиллерийская дуэль между обеими стоявшими на якорях эскадрами, протекавшая без всякого маневрирования на море и напоминавшая скорее артиллерийскую перестрелку на суше. Возможность обойтись без применения морской тактики, без каких-либо маневров была очень на руку русским, чей черноморский флот, судовые команды которого состоят почти исключительно из «пресноводных моряков» [«land lubbers»], особенно из польских евреев, имел бы мало шансов на успех в сражении в открытом море с турецкими судами, располагающими хорошими командами. И тем не менее, русским все же понадобилось четыре часа, чтобы заставить замолчать слабые корабли своего противника. Кроме того, они имели еще и то преимущество, что каждый их летевший мимо цели снаряд должен был причинить вред либо береговым батареям, либо городу, а о количестве сделанных ими промахов по сравнению с попаданиями говорит тот факт, что город был почти полностью разрушен задолго до того, как неприятельский флот принужден был замолчать. Согласно русскому сообщению, разрушены были только турецкие кварталы, в то время как греческая часть города как бы чудом спаслась от разрушения. Но этому противоречит более достоверный источник, свидетельствующий, что весь город превращен в развалины.

В ходе боя три турецких фрегата были сожжены, четыре посажены на мель и после этого сожжены вместе с одним пароходом и небольшими судами. Пароход «Таиф» перерезал, однако, свою якорную цепь, смело прорвался через русские линии и ушел в Константинополь, несмотря на преследование тремя русскими пароходами под командованием адмирала Корнилова. Считывая неповоротливость русских при маневрировании на море, невыгодное расположение турецкого флота перед фронтом собственных батарей и на их линии обстрела и, особенно, абсолютную неизбежность поражения, для турецкой эскадры было бы, вероятно, лучше сняться с якоря и ударить всеми силами на врага, поскольку это позволял ветер. Тогда, пожертвовав несколькими судами, что было неизбежно, можно было бы спасти, по крайней мере, хоть часть эскадры. Конечно, решающим обстоятельством для такого маневра являлось направление ветра; но кажется сомнительным, чтобы Осман-паша вообще имел в виду такой шаг.