После всех уловок, увиливаний и путаницы мыслей, продемонстрированных г-ном Монктоном Милнсом, на нас поистине освежающе подействовала грубоватая прямота г-на Мунца, члена парламента от Бирмингема и одного из заправил палаты 1831 г., проводившей реформу.
«Когда голландский посол сделал однажды Карлу II какое-то весьма предосудительное предложение, король воскликнул: «О боже! Вы никогда бы не сделали подобного предложения Оливеру Кромвелю». — «Разумеется, нет, — ответил посол, — но вы ведь совершенно другой человек, чем Оливер Кромвель». Если бы у нашей страны был сейчас такой человек, как Кромвель, мы бы имели других министров и совершенно другое правительство, а Россия никогда бы не вторглась в Дунайские провинции, Русский император знал, что Англию ничем нельзя побудить к войне; об этом свидетельствовал пример Польши и Венгрии. Англия теперь лишь пожинает плоды своего поведения в отношении этих стран. Я считаю положение Англии, поскольку речь идет о ее внешней политике, весьма уязвимым и неудовлетворительным. Я полагаю также, что английский народ чувствует, что престиж его страны упал и что правительство утратило всякое чувство чести, принимая во внимание одни лишь фунты, шиллинги и пенсы. Единственный вопрос, занимающий в настоящий момент правительство, это каковы будут расходы и будет ли война выгодна различным дельцам страны».
Так как Бирмингем является центром оружейного производства и торговли огнестрельным оружием, представители этого города, естественно, относятся насмешливо к миролюбивому хлопчатобумажному братству манчестерцев.
Г-н Блэкетт, депутат от Ньюкасла на Тайне, не верит, что русские эвакуируют Дунайские княжества. Он предостерегает правительство, «чтобы оно не позволило увлечь себя каким-либо династическим симпатиям и антипатиям».
Осаждаемые со всех сторон представителями всех направлений, министры сидели мрачные, поникшие, подавленные, упавшие духом, как вдруг на трибуну поднялся Ричард Кобден и со всей необычайной изобретательностью и искренней убежденностью, присущей маньяку, со всеми противоречиями, свойственными идеологу, и со всей трусливой расчетливостью лавочника, принялся расточать им похвалы за то, что они приняли его доктрину мира и применили ее в данном случае. Он проповедовал то, что открыто проводило в жизнь министерство, что молчаливо одобрял парламент и что господствующие классы позволяли делать правительству и принимать парламенту. Страх перед войной внушил ему в первый раз нечто вроде исторических идей. Он выдал тайну буржуазной политики, за что от него отреклись как от изменника. Он заставил английскую буржуазию как бы взглянуть на себя в зеркало, и так как изображение оказалось далеко не лестным, то он был с позором освистан. Он проявил непоследовательность, но в самой этой непоследовательности он был последователен. Разве это его вина, если традиционные воинственные фразы, унаследованные от аристократического прошлого, не гармонируют с проникнутыми малодушием фактами биржевого настоящего?
Он начал с заявления, что по существу самого вопроса нет различия во мнениях. «И тем не менее турецкие дела, очевидно, вызывают весьма большое беспокойство».
В чем же дело? За последние двадцать лет все больше распространялось убеждение, что европейские турки являются пришельцами, вторгшимися в Европу, что они не стали коренными жителями Европы и их отечеством является Азия, что в цивилизованных государствах не может существовать мусульманство, что мы не в состоянии отстаивать независимость какой-либо страны, которая неспособна отстаивать ее сама, и что, как сейчас известно, в Европейской Турции на каждого турка приходится трое христиан.
«Мы должны проводить политику, которая обеспечила бы Европейской Турции независимое положение по отношению к России только в том случае, если подавляющее большинство населения разделило бы наше желание помешать всякой другой державе овладеть этой страной… Нет сомнения, что мы могли бы послать наш флот в Безикскую бухту и заставить русских воздержаться, ибо Россия не захочет вступать в конфликт с морской державой; но этим мы лишь увеличили бы колоссальные вооружения, не разрешив все же восточного вопроса… Вопрос заключается в том, что будет с Турцией и ее христианским населением? Мусульманство не может быть сохранено, и мы бы очень сожалели, если бы наша страна выступила как борец за мусульманство в Европе».
Лорд Дадли Стюарт говорил о том, что Турции должна быть оказана поддержка в интересах торговли. Он (Кобден) никогда не вел бы войны из-за тарифов. Он слишком твердо верит в принципы свободы торговли, чтобы считать, что они нуждаются в проведении их военными методами. Размеры экспорта в Турцию многими переоцениваются. Только самая малая часть его потребляется в странах, находящихся под властью турок.
«Всей торговлей, которую мы вели в Черном море, мы обязаны продвижению России на турецком побережье. Мы получаем теперь хлеб и лен не из Турции, а из России. И разве Россия не будет по-прежнему охотно посылать нам свою пеньку, свой хлеб, свое сало, если даже она и будет продолжать свои нападения на Турцию? Мы вели торговлю с Россией и в Балтийском море… А какие перспективы открывает нам торговля с Турцией? Это — страна без дорог. Русские — гораздо лучшие торговцы: посмотрите на Санкт-Петербург с его причалами, товарными пристанями и складами… Какой национальный союз мы могли бы иметь с такой страной, как Турция?.. Говорят также о равновесии сил. Это политическая сторона вопроса… Очень много говорят о могуществе России и об опасности, возникающей для Англии в случае, если Россия оккупирует территории у Босфора. Насколько нелепо утверждать, что Россия попытается напасть на Англию! Россия не в состоянии перебросить свои войска через собственные границы, не прибегая к займу в Западной Европе… Эта столь бедная страна, представляющая собой, по сравнению с Англией, собственно говоря, только совокупность деревень, лишенная капитала и ресурсов, никогда не может нанести ущерба нам, или таким странам, как Америка, как Франция… Англия сейчас в десять раз могущественнее, чем когда-либо раньше, и в гораздо большей степени способна оказать противодействие нападению такой страны, как Россия».
Затем Кобден стал доказывать, что война в настоящее время представляет для Англии гораздо большую опасность, чем в прежние времена. Промышленное население Англии очень выросло. Значительно увеличилась зависимость англичан от вывоза своих товаров и ввоза сырья. Они не обладают уже больше промышленной монополией. Со времени отмены навигационных актов[254] Англия должна выдерживать мировую конкуренцию не только в области судоходства, но и во всех других отраслях.
«Я очень прошу г-на Блэкетта подумать о том, что ни один порт не пострадал бы больше, чем тот, представителем которого он здесь является. Правительство поступило мудро, не обращая внимания на громкие требования безрассудных людей… Я не хочу порицать выступления правительства в защиту сохранения целостности Турецкой империи, ибо это — унаследованная им традиционная политика… Нынешнее правительство заслуживает доверия, ибо оно проявляет миролюбие в тех пределах, в каких это позволяет ему народ».
Ричард Кобден был истинным драматическим героем и как таковой разделил судьбу всех истинных героев, которая может быть только трагичной. Но затем на трибуну поднялся мнимый герой, покровитель всяческого обмана, мастер элегантной лжи и учтивых обещаний, глашатай всех смелых слов, которые нередко произносят, обращаясь в бегство. Это был лорд Пальмерстон. Этот старый, опытный и хитрый полемист увидел с первого взгляда, что подсудимый может избежать приговора, если отречется от своего адвоката. Он понял, что министерство, осаждаемое со всех сторон, сможет в корне изменить положение, если оно со всем пылом обрушится на единственного человека, осмелившегося выступить в его защиту, и если оно откажется от единственных оснований, которые Могли бы в какой-то мере послужить оправданием его политики. Не было ничего легче, как найти у г-на Кобдена ряд противоречий. Г-н Кобден, указал Пальмерстон, начал с того, что выразил свое полное согласие с предыдущими ораторами, а кончил тем, что разошелся с ними в каждом пункте. Он высказался в защиту целостности Турции, а затем сделал все, чтобы доказать, что она не заслуживает никакой защиты. Он, апостол мира, оправдывал агрессивные действия России. Россия, утверждал он, слаба, но война с Россией, по его же мнению, означала бы для Англии неминуемое разорение. Правда, Россия представляет собой лишь совокупность деревень, но поскольку С.-Петербург более красивый город, чем Константинополь, то Россия должна получить право владеть обоими. Хотя г-н Кобден и сторонник свободы торговли, но он предпочитает русскую покровительственную систему турецкой фритредерской. Потребляет ли Турция сама ввозимые в нее товары или же она служит только каналом для их доставки в другие части Азии, — разве для Англии безразлично, сохранится или нет для них свободный транзит? Г-н Кобден, горячий защитник принципа невмешательства, хочет теперь парламентскими постановлениями определить судьбы мусульман, греков, славян и других народов, населяющих Турецкую империю. И тут лорд Пальмерстон стал превозносить прогресс, достигнутый Турцией, и силы, которыми она ныне располагает. «Правда, Турция не имеет Польши и Черкесии». Но так как Турция достаточно сильна, то лорд Пальмерстон может, разумеется, принудить ее согласиться на занятие некоторых провинций русскими. Сильная империя может все выдержать. Лорд Пальмерстон доказал Ричарду Кобдену, что не было ни одного разумного основания для той политики, которую проводили лорд Пальмерстон и его коллеги. И после этого старый комедиант, которого после каждой сказанной фразы прерывали восторженными аплодисментами, вернулся на свое место, произнеся в заключение следующие наглые, противоречащие всей его речи слова:
