Трудно описать, что я ощутила. Настоящее облегчение, но какое-то тихое. Мне одной понятное. Не фейерверк чувств, а что-то более зрелое. Наверное, такие чувства испытывают, когда женятся спустя годы, когда уже дети и быт… И не так уже и нужно… Но не правда: это очень нужно мне. Нам. Всем троим.

Я молча обняла Андрея за шею обеими руками от благодарности. Не хотелось ничего говорить, только дышать знакомым запахом выветрившегося лимонного парфюма.

Он обнял меня, погладил поясницу, еще неуверенно после операции.

— Спасибо, — выдохнула я в плечо.

— Ты когда сказала про детский дом, я сразу понял, что ты права. Погоди, — Андрей отстранил меня, рука вновь нырнула под полу пиджака.

Из внутреннего кармана он вытащил простой пакетик — с двумя золотыми колечками внутри, и вытряхнул на ладонь. Я смотрела, затаив дыхание. Безропотно дала свою руку и наблюдала, как он надевает простой золотой ободок на тонкий палец.

Мы женаты.

Настоящие супруги. Я смотрела на блестящее кольцо — без камней и узоров, тоненькая полоска металла и все, пока он надевал свое…

По-настоящему женаты.

Я подняла глаза, пытаясь понять, что это значит.

— Мы останемся вместе? — прошептала я.

Андрей снова обнял меня, задумчиво глядя в лицо, а затем, словно вспомнив, что так полагается, поцеловал в губы. Слегка, просто прикоснулся.

— Не знаю…

— Андрей… — прошептала я.

— Не знаю, правда… — выдохнул он. — Может, нам придется расстаться, может, нет. Я не знаю, что будет дальше, Лена. Но я хочу, чтобы его носила. Чтобы помнила, Аня не сирота.

Наше будущее еще в тумане, но это важный шаг.

— Давай побудем вместе, — прошептала я, забыв о распрях. — Попробуем уехать… В другой город, если не получается за границу, в глушь, слышишь? Я хочу воспитывать Аню в семье. Чтобы у нее был отец, а не как у меня, ни отца, ни матери… Не бросай нас.

Глубоко личные страхи вырвались против воли. Я не хочу, чтобы моя дочь росла сиротой.

— Я вас не бросал, Лена. Были обстоятельства…

Я не хотела, чтобы он договаривал и произносил вслух, что есть они и теперь.

— Давай хотя бы попытаемся, — попросила я. — Пообещай, что подумаешь.

— Обещаю, — помедлив, согласился он.

Это обещание я вырвала клещами… Но видела — он хотел его дать. Просто не мог.

— У меня может не получиться, но я попробую. Это могу обещать.

Я уткнулась ему в грудь, и несколько минут мы стояли, обнявшись.

От избытка эмоций и слабости меня била дрожь, а он держал меня сильными руками, пока на пороге кухни не появилась сонная дочка.

— Аня встала…

Андрей обернулся, расцеловал дочь и ссадил на стул. Я тоже села.

— Исаева надо покормить, — вздохнул Андрей, снял с сушилки чистую тарелку, наложил в нее гуляш с горкой и вышел за дверь.

Вот такая у меня свадьба. Обменялись кольцами… И вернулись к рутинным делам. Несмотря на боль, усталость, задавленную где-то глубоко внутри истерику и постоянный страх, я чувствовала себя счастливой.

Смотрела на кольцо. Непривычное на пальце, легкое. Брак оформлен не на наши имена, но кольцо было настоящим.

Я и вправду его жена. Что бы это ни сулило мне.

Андрей

— Завтра идем к Богданову.

Присев на ступеньку, Андрей наблюдал, как позвякивая цепью, Исаев пожирает Ленин гуляш. При этих словах снайпер перестал жевать и уставился на него. Андрей невозмутимо стряхнул пепел.

Нехорошо здесь курить — и так дышать нечем.

Потерпит.

— Ты знаешь, где он? Ты его нашел?

Что выражало избитое, затекшее лицо Исаева, трудно было сказать. Глаза стали настороженными.

— Ты его найдешь, — отрезал Андрей. — Выйдешь на контакт, и дашь его выследить.

— Ты был по старому адресу?

Андрей был и ничего интересного не нашел, но не ответил. Дал понять — твое дело играть в чужой игре, и не вякать. Информации такие получают столько, сколько нужно, и ни граммом больше. Исаев вернулся к еде, но доедал без прежнего аппетита.

За последние сутки он много где был. Глодов не звонил, но слухи донесли, что его люди бегают по городу в панике. Без Андрея клиент чувствовал себя уязвимым. Собирает сведения прежде чем выйти на связь. И хорошо — Глодов пока ему не нужен.

Проверил конспиративные квартиры Исаева — те адреса, что он дал. Предварительно изучил местность, убедился, что нет растяжки — иногда такие, как он оставляли сюрпризы на брошенных или спалившихся адресах. Все было чисто. Работал он один — тут Исаев не соврал. Все денежные заначки Андрей забрал. Там немало было, деньгами его хорошо снабжали. Лене пригодятся. Нашел СВД, пистолет, патроны. Что интереснее, «винторез». Новый, в заводской смазке. Это уже любопытно.

— «Винторез» откуда взял?

— Дал Богданов, — буркнул Максим. — Оружием снабжал он.

— Зачем тебе? — Андрей затянулся, прищурившись от дыма. Со стороны прищур казался подозрительным.

«Винторез» там явно не просто так был.

Исаев медлил.

— Со мной связано?

Снайпер кивнул и нехотя признал:

— Когда узнали, что ты прикрываешь Глодова, разные идеи были, как тебя нейтрализовать. В том числе подставить.

— Так и думал, — что «винторез» его излюбленное оружие все знали. — Доедай быстрей. Надоело здесь сидеть. Завтра выдвигаемся.

Тот доел по-солдатски. Андрей забрал тарелку, подтолкнул к Исаеву бутылку, стоящую у ног, и встал. Он поднялся, захлопнул крышку погреба и остановился докурить во дворе. Пристроил грязную посуду на крыльцо и сел на ступеньку. Так тихо в деревне. Воздух чистый, дыши полной грудью. И звезд полное небо. Пахло сентябрем.

Уже холодает. Осень.

Надо девочкам найти теплую одежду. Столько забот с семьей — обо всем нужно помнить. Полоска кольца тускло светилась на пальце. Чужая такая. Внезапная. Он провел пальцем по гладкому золоту. Кольцо нагрелось от его тела, стало теплым. Хотел Дине такое надеть — не вышло. Ей надел, только ей. Потому что она права, и так нужно.

Когда эти кольца покупал, конечно, ее вспомнил. Все второпях, в последний момент. Зато Лене это было нужно. Он вспомнил, как покупал конфеты, входил в дом и волновался, когда лез за кольцами. Как будто она бы отказала… Кто знает, может, и отказала бы. Она прямо говорила, что о дочери теперь больше думает, чем о нем.

Она его любит.

Видно, что любит. И ему без них — что-то не так, уже что-то не правильно, не хватает чего-то, когда их дома нет. Привык о них думать, о них заботиться, их любить. Они его грели. Это его гавань.

Лена в нем нуждается. Но больше того — дочь.

Как Дина когда-то. Мягкая, ранимая, нежная — обреченная, если не беречь.

Он вспоминал глаза дочери. Пальцы крепко сжались на фильтре — сплющили. Мысли о дочери его топили, как сливочное масло. Воспоминания о ее глазах. Он такое странное чувство начал испытывать, что перед ним все другое меркло. В первый раз — когда Аня родилась. Но с тех пор, как они снова увиделись, это чувство крепло с каждым днем. Если ради нее не попробовать, ради чего жить вообще? Зачем? Зачем-то он вспомнил, как отходил после последней стычки с Шелеховым, блевал, и было ощущение, что выблевывает внутренности, так плохо было.

Период после тюрьмы казался черным и мрачным. Бессмысленным. Он как пустая безжизненная оболочка существовал, пил, улыбался, работал на Демьяна, но смысла в происходящем не было. Он его утратил… Андрей затянулся, обжигая пальцы, пытаясь припомнить — когда?

Не на мосту. Раньше. Когда понял, что раскрыт и до конца дней придется скрываться. Это их будущее с Диной перечеркнуло. Это и ничто другое, не мудак Кац, от которого можно было избавиться, если на то пошло…

Да, это все разрушило. Он оказался на дне.

Сейчас уже не так. Появилось ценное чувство смысла. Когда жизнь обретает понятные очертания, все меняется.

Она так радовалась, увидев штамп в паспорте.