— Я буду ждать, — пообещала я.

Хотела пойти будить дочку, но Андрей остановил меня.

— Подожди… Я сам.

Я остановилась в коридоре. Свет из него падал в спальню, на кровать, где Аня спала, трогательно раскинувшись под одеялом. Андрей присел перед кроватью, накрыл ручку под одеялом холодной ладонью. Я заметила, что рука дрожит. Он смотрел на дочь и слегка улыбался, полумрак подчеркнул асимметрию лица.

— Эй… Просыпайся, малышка.

— Она тебя ждала, — вспомнила я.

Андрей безмолвно обернулся.

— Когда тебя не было, к двери подходила. Ждала, когда придешь. Подойдет к двери, спросит: «Папа?», и на меня смотрит.

— Правда?

Я кивнула, ощущая комок в горле.

Аня открыла глаза, испугалась на секунду, затем признала и сонно потянулась руками.

— Привет, красавица… Смотри, что я тебе принес, — он предложил Ане ярко-голубой кубик, где взял только.

Дочь радостно схватила игрушку и позволила поднять себя на руки. Я хотела сказать: не надо, на ней только пижама, а Андрей еще холодный, но промолчала, когда поняла, что он прощается. Носит на руках, прижавшись худой щекой к головке Ани, глаза наполовину закрыты.

Я постаралась запомнить их вместе. Делать с ним фото нельзя, все, что у меня останется — рисунки и фото из интернета, а я захотела видеть их вот так, когда она на руках. Кто бы знал, как я их люблю…

— Собирайся, — попросил он. — Не затягивай, милая…

Я с грустью огляделась. Почти все собрано — без него я жила в постоянной готовности сорваться с места. Осталось упаковать пару игрушек и одежек дочки, переодеться и погасить печь, которую только разожгли.

Переодевшись в джинсы и свитер, я вынесла сумку на крыльцо. Надела пальто, помогла Андрею облачить дочку в комбинезон, и присела, дожидаясь, когда он вызовет такси.

Прощаться не хотелось.

Я не ощущала надлома, который сопровождал наше расставание в госпитале. Андрей присел напротив, и взял меня за руку. Дом остывал, из него уходило тепло человеческого присутствия. Мы погасим свет, разъедемся, и нас тут словно и не было.

— Не грусти, — прошептал он, крепко сжимая ладонь.

Я рассматривала багровые шрамы, затем прикоснулась к тому, что на скуле. Андрей моргнул от неожиданности. Какой же он потрепанный. Как старый пес, весь в шрамах.

— Неделя, — повторил он. — Но если я не приду, не вздумай оставаться, улетай… Я… Я могу опоздать, но тогда я тебя там на месте найду…

— Ты даже не знаешь, куда и какие куплю я билеты.

— Узнаю, — пообещал он с улыбкой. — У меня есть возможности.

Хватит врать.

Но я не стала кричать и обзывать его лжецом. Я все понимаю. Он куда-то уходит, а дальше — пан или пропал. Поэтому такая просьба. Я ему подыграла:

— Буду ждать тебя до последней минуты.

— Поэтичная натура, — прошептал он. — Милая моя девочка… Люблю тебя.

Он улыбнулся, как на старой армейской фотографии — с мальчишеским огоньком. Аж в груди укололо. Я его другим узнала, совсем не веселым пацаном, а проблемным мужчиной.

На улице прошелестела шинами машина, таксист просигналил.

Андрей помог мне встать, подхватил сумку, а на другую руку дочь. Пока шла за ним к машине, представляла, что мы едем на поздний рейс, и улетим на отдых вместе… Так бы все и было, будь мы обычной семьей.

Он усадил нас на заднее сиденье, и поцеловал в щеку.

— Не смотри новости, хорошо? — Андрей захлопнул дверь, и такси осторожно тронулось по разбитой улице.

Андрей стоял позади — силуэт в темноте, слегка подсвеченный светом с нашего крыльца и красноватыми отблесками стоп-сигналов.

Я смотрела назад, пока наш дом и Андрея не поглотила темнота.

Аня разревелась.

— Скоро приедем, — прошептала я дочке на ушко, скрытое вязаной шапкой.

Сонный таксист без проблем довез нас до аэропорта, и я отыскала гостиницу. Большой город после деревенского дома обрушился на меня огнями, суетой, звуками. Из денег, которые дал Андрей, я сняла на неделю номер. Аэропорт было видно из окна и это странным образом успокаивало. Ставило точку в нашей с Аней запутанной судьбе. Давало определенность. Я знала, что делать.

Мы поднялись в небольшой, но светлый номер.

Я раздела ее и дала поползать по ковру, заглянуть в шкафы — изучать наше новое жилище. Затем посадила дочь на кровать, дала ей молоко, чтобы посидела спокойно, полезла бронировать билеты и гостиницу. Весь пакет документов был при мне.

На час я окунулась в незнакомый, прекрасный мир.

Что-то я про него помнила — из времени до Андрея и дочки.

С сожалением смотрела фото с курортов, где беззаботные парочки и счастливые семьи купаются, пьют коктейли и смеются в камеру. Боже, как от меня все это далеко. После холодного деревенского дома и прощания с Андреем дешевая поездка в Турцию казалась как минимум раем. Чем-то невозможным. Недостижимой мечтой. Чем-то, что доступно всем нормальным людям, а нам нет.

Ориентируясь на даты, которые назвал Андрей, я забронировала тур, подумав, оплатила, ничуть не веря, что туда попаду.

Прислушалась к себе, еще раз просмотрела фото. Но сказка казалась чужой, я не верила, что мы сможем улететь втроем.

— Летим в Анталью, — сказала я дочке, но Аня спала, сжимая в ручке голубой кубик.

Я вздохнула, выключила свет и тоже легла. Только сейчас позволила себе заплакать, тихо кусая подушку, чтобы не скулить. «Поэтичная натура, — сказал он. — Милая моя девочка…»

Я тоже тебя люблю. Но ты знаешь. Это как писать на войну письма: выводить «Люблю тебя» на волнистой от слез бумаге, зная, что письмо может не дойти до адресата.

Андрей

Его насторожила тишина в квартире. В подъезд сунулся не сразу, понаблюдал во дворе. Ключи он взял, но открыв дверь, замешкался.

— Максим?

В коридоре наткнулся на помятую одежду и пятна крови. Кровищей от шмоток несло, словно ими на скотобойне пол вытирали. Исаев вставал, ходил в ванную, на перевязку…

Андрей заглянул в комнату: снайпер лежал на кровати, голый по пояс, с кривой повязкой поперек живота.

— Ты живой?

Молчание.

Застыл на спине, взгляд в потолок, рука упала с кровати. Аптечка рассыпалась — содержимое на полу и постели.

— Твою мать, — Андрей стремительно пересек комнату и прижал пальцы к холодной, резиновой шее Исаева.

Нажал сильнее, не нащупав пульса, сдвинул левее, зная — бесполезно. Узнал неподвижный, подернутый пеленой взгляд покойника и восковую неподвижность тела.

Умер несколько часов назад.

— Твою мать… — простонал он. — Сука!

Не сдержавшись, Андрей врезал в стену, а затем тяжело сел на кровать рядом с телом и обхватил голову руками.

Нужно было помочь ему.

Но Исаев — молодой, борзый парень, решил, что справится в одиночку. Андрей тусклым взглядом окинул труп, под которым скопилась кровь. Он себя перевязал — смог, хоть разбросал все. Но истек кровью или пуля задела органы.

Все наперекосяк.

Сразу.

Андрей встал, рассеянно поискал сигареты и прикурил. Прихрамывая, ушел на кухню, из пакета достал «винторез» и разложил части на столе. От них несло гарью и смазкой. Нужно почистить, прежде чем использовать. У Исаева было все необходимое.

В углу рта зажал сигарету и, щурясь от дыма, приступил к работе. Затем тщательно обтер оружие от отпечатков. В том числе от тех, которые его заставили оставить. Надел тонкие кожаные перчатки и решил работать через них. И в квартире все нужно будет тщательно прибрать. Чтобы с ним не связали, когда Исаева найдут.

Парня было жаль. То ли солидарность из-за схожей судьбы, то ли просто потому, что молодой был… Зря ушел. Зря не посмотрел на рану… Но бывает, что без врача не поможешь.

Но он успел бы узнать от Исаева все, что нужно.

Как он выследил брата и где тот находится, так и не сказал. Обещал, что все схвачено и ему сделают чистую историю, но не сказал, где искать Артема!