— Не покалечь сильно, — невнятно сказал он Руслану, вернув телефон. — Утром приеду, он нужен живым и способным отвечать на мои вопросы. Обыщите местность, он мог прийти не один. Найдите тачку, на которой приехал.

Руслан ответил колким взглядом — без тебя разберемся.

Оставаться не было смысла. Не оборачиваясь, Андрей начал подниматься по лестнице, гремящей на каждом шагу. После подвала сухой пыльный воздух старого цеха показался свежим. Он выдохнул — оглянулся: людей Глодова не было.

Пульс колотился в горле, как молоточек. Он едва держал себя в руках от паники, каждый раз представляя страшную картину, как полуторагодовалую девочку берут в заложники. В подвале он держался, но сейчас горло схватило так сильно, что он не то что говорить, дышать едва мог.

По пути к машине набрал номер, надеясь, что Лена ответит.

Гудки. Чертовы гудки. А если ее перевезли? Если она уже в заложниках? Старые кошмары оживали в голове один за другим. Плюнув на все, он позвонил на ресепшен больницы. Пусть думают что хотят. В конце концов, его жену сегодня прооперировали, беспокойство, что она не берет трубку — вполне оправданно.

— Алло.

— Не могу дозвониться до жены, — медсестра терпеливо ждала, пока Андрей с трудом выдавит хоть пару связных слов. — Проверьте… — чуть не сказал — Макину, и замолчал, пытаясь вспомнить фамилию. Из головы вылетело. — Проверьте Гранину Елену. После операции…

— Вы не можете дозвониться? Уже поздно, ваша жена спит…

— Проверьте! — рявкнул он, и она, наконец, вспомнила об обязанностях. Он услышал стук каблуков и эхо.

Продолжая держать трубку возле уха, Андрей сел за руль и завел машину.

Телефон медсестра взяла с собой: он слышал отзвуки, ее дыхание и шелест одежды. Затем негромкий разговор и в трубке прошелестел бесцветный голос:

— Алло.

Лена. Печальная, лишенная сил, но он был счастлив ее слышать. От облегчения, наконец, разболелось горло — спазм отпустил.

— Милая… — пробормотал он. — Милая, я сейчас приеду.

Я смотрела в потолок, сложив на груди тощие руки.

Не хочу, чтобы он приезжал. Не хочу его видеть.

Моего Андрея, которого любила, ждала, дорожила и считала близким. Не хочу. Потому что больно. Эта смска не удивила. Я заблокировала номер, чтобы секретарша больше не писала, и лежала, не отвечая на звонки, хотя телефон разрывался.

Не могла.

В глубине души я допускала такую вероятность. Он убил наших врагов, обеспечил спокойную жизнь мне и дочери, ушел на дно. Сделал все, как обещал. А вот о верности речи не было.

Он меня не любил, и не скрывал этого.

Конечно, за этот срок у него кто-то был. Но одно дело думать, а другое — узнать от соперницы. Я понимаю, зачем девушки пишут такое. Она решила, я настоящая жена и хочет занять мое место. Вот и все.

Ну и шла бы на мое место, дрянь…

Я закусила губу, и пообещала себе не плакать, когда дверь распахнулась.

Андрей вошел, оглядел меня — маленькое привидение на кушетке под белой простыней, и выдохнул. Не заметил, как блестят в темноте мои глаза.

— Где Аня?

— В соседней палате, — почти беззвучно прошептала я.

Он не поверил на слово, вышел, проверил и вернулся. Устало сел в кресло, и опустил голову. Взгляд остановился на телефоне, лежащем на тумбе.

— Почему трубку не брала?

— Отдыхала, — я закусила губу, поняв, как трудно признаться.

Взгляд потерял фокусировку. Мысленно я вернулась в злополучное сообщение. Представляла, что они вместе — Олеся и мой Андрей. Боже, не верю в это…

— Что случилось? Чем ты расстроена? Тебя кто-то обидел?

— Мне написали… — произнесла я, глядя в пустоту.

Не могу смотреть ему в глаза.

— Что тебе написали? — обеспокоился он, и схватил телефон.

Сердце чуть не остановилось — он соображал быстрее, чем я. Как тогда, когда Андрей сам нашел тест на беременность, пока я мямлила, пытаясь объяснить, что у нас будет ребенок.

— Это правда? — только и смогла я спросить.

Он бегло прочел смску секретарши, застыл, и медленно перечитал строчку за строчкой.

— Лена… — выдохнул он, с состраданием взглянув мне в глаза.

В зрачках была знакомая глубокая темнота. Вины во взгляде не было, и я прикусила губу, чтобы не заплакать.

— Правда? — прошептала я. — У вас был роман?

— Нет.

— Тогда она врет? — я привстала, чтобы не терять с ним зрительный контакт. — Смотри в глаза, пожалуйста! Ты с ней встречался? Андрей, я ни в чем тебя не обвиняю…

На последней фразе голос задрожал. Хотя обещала себе — мы поговорим спокойно, не пролью ни слезинки. По сути мне нечего предъявить. Я ему не жена, не невеста, не девушка. Просто мать его ребенка. Даже заветных слов не слышала.

— У вас что-то было?

Он молчал, и этого было достаточно. Я легла на спину и закрыла лицо ладонями, чтобы Андрей не видел слезы.

— Лена…

Я ощутила, как проминается постель, когда он сел рядом. Андрей вкрадчиво взял меня за руку, отвел от лица и сжал влажную от слез ладонь.

— Не буду врать, — мягко сказал он. — Один раз было. Но я с ней не встречался, клянусь. Я разберусь с этим. Мне жаль, что ты узнала. Особенно жаль — что в такой момент. Она больше не придет, и писать тебе не будет.

Я зажмурилась. Говорят, настоящая боль проходит за секунды, а остальное — ее фантомы. Наглое вранье.

— Прости, — прошептал он. — Прости, Лен. Забудь, ладно? Я тебя прошу, не думай об этом.

Легко сказать.

— Мы были не вместе. Ты улетела, я остался. Я не знал, что мы снова встретимся.

Я кивнула через силу. Эмоции сильнее разума. Легче не стало, наоборот, хотелось выть волчицей от тоски и боли.

— Прости… — он поцеловал пальцы. — Как ты себя чувствуешь? Нормально? Сможешь встать?

— Зачем?

— Ночь я проведу с вами в больнице, — тихо сказал он. — Но утром придется уехать.

Что, опять в бегах? Снова прятаться по квартирам? Обо всем сказало его закрытое, уставшее лицо с перекошенным ртом. Асимметрия становится сильнее, когда Андрей нервничает.

Мы снова в беде…

— Не могу, — сипло от сдерживаемых слез сказала я. — Я же болею…

Как он это представляет? Я безумно устала, даже болезнь и ребенок ничего не меняют. Мне вновь предлагают взять себя в руки, наплевать на здоровье и ехать с ним и дочерью. Меня только утром на британский флаг порезали. И его вина в этом тоже была.

— Я не поеду. Уезжай без меня.

Спонтанное решение вонзилось как нож в сердце.

— Перестань, — тихо попросил он, не восприняв всерьез.

— Я устала! — отрезала я дрожащим голосом. — Прости, Андрей, просто устала!

Я расплакалась и шмыгнула носом. Хотелось орать в голос.

— Лена…

— А если мне станет хуже? И кто позаботится об Ане? В прошлый раз тебе помогли, кто поможет теперь? Прости, — повторяла я, давясь слезами. — Я не хочу с тобой ехать!

Андрей смотрел, как я рыдаю, размазывая слезы по щекам.

— Перестань, милая, — прошептал он, и бережно накрыл ладонью трясущееся плечо.

— Нет!

Боже, он был прав. Прав от первого до последнего слова, а я не верила. Прав, что не стоило от него рожать — плохой он отец. В быту, может, и хороший, а в перспективе плохой. И муж тоже хреновый. И жизнь с ним ад. Когда любишь, эта любовь накрывает тебя, как бархатным покрывалом, под которым тепло и уютно, даже если лежишь голым телом на колючках и холодной земле. Тогда с милым рай и в шалаше. Скажи еще недавно, что я его брошу сама — я бы не поверила. Но это было до моей операции, смски, до того, как я приспустила с носа розовые очки.

Сердце разлетелось на части.

— Я устала так жить… Так нельзя, Андрей. У нас растет дочь…

Он сжал мою руку.

— Мне жаль… — прошептал он. — Жаль, Лена, жаль, моя девочка…

Неразборчивый шепот, глаза, полные сострадания. Андрей сам твердил много раз: ты пожалеешь, через годы поймешь… А когда это случилось, от своей правоты чуть не подавился моей болью. Быть правым — это горько.