Сильно волнуясь, заставляю себя открыть глаза и посмотреть на зажатый в моих пальцах белый пластик.

Положительно.

Беременность четыре недели.

Чувствую, как по телу прокатывается слабость, а пол под ногами становится похожим на зыбучие пески. Подпираю спиной кафель в ванной и прячу лицо в руках.

Что делать? Что теперь будет?

Что с учебой и, главное, как отреагирует Герман?

Да, он сделал предложение, но тема детей нами вообще никогда не поднималась.

Какие дети?! Мне всего двадцать!

От закручивающейся внутри паники, не могу найти себе места. Кружу бесцельно по квартире, заламывая руки, пытаюсь представить реакцию Германа.

Через час не выдерживаю. Решаю набрать ему, слышать его голос сейчас жизненно необходимо.

- Герман… как дела?..

- Нормально, что-то случилось? – тут же напрягается он.

- Нет, - всхлипываю жалобно, чувствуя, что сейчас разревусь.

- Рая!

- Я просто соскучилась…

- Да что случилось-то?

- Ничего… работай, не буду тебя отвлекать…

Вот дура!

Отключаюсь и падаю в кресло. Из глаз соленым потоком льются слезы.

Не знаю, что со мной, но эмоции через край.

Мой рев прерывает появление Германа. Ворвавшись в квартиру, он застывает на пороге гостиной.

- Что?!

- Я… я-а-а-а… беременна-а-а!..

Из-за застилающих глаз слез, я почти не вижу его. Мутный силуэт, стремительно приблизившись, заключает меня в свои объятия. Судя по тому, как подрагивает его грудь, он смеется.

- А ревешь-то чего?

Я быстро – быстро моргаю, всматриваюсь в его обычно строгое лицо и невольно копирую мимику – широко улыбаюсь.

- Ты… что, рад? – икнув, спрашиваю я.

- Я счастлив.

- Правда?

- Правда, Коротышка. У нас теперь семья.

Я прерывисто вздыхаю, начинаю растирать слезы по лицу и опомниться не успеваю, как оказываюсь у него на руках.

- Рай… ребенок, представляешь! Наш с тобой!

- А учеба?

- Успеешь еще. Ребенок важнее.

Обнимаю крепкую шею и шмыгаю носом.

Страшно-то как!

Я скоро стану мамой. Возьму на руки нашего с Германом ребеночка. Буду целовать пухлые щечки и сладкие пяточки.

Зажмурившись, выпускаю новую порцию слез.

- Гормоны, - сиплю в оправдание, - меня уже и по утрам тошнит.

- Девочка моя мамочкой станет, - бормочет он хрипло перед тем, как накрыть мои губы своими.

- Мы справимся?

- А куда мы денемся?

Дождавшись, пока я окончательно успокоюсь, Герман звонит какой-то знакомой с просьбой, чтобы меня взяли на учет в хорошую клинику. Отвернувшись к окну, деловито говорит в телефон:

- Моя невеста беременна.

Закусив губы, я подхожу сзади и прижимаюсь к его спине. Обнимаю талию и трусь щекой между лопаток.

- Люблю тебя, - шепчу тихо.

Теперь я уверена, у нас все получится.

- Такой серьезный! – бормочет Герман, принимая из моих рук нашего маленького Сашеньку.

Делает это со всей осторожностью, на какую только способен. Еще не научился обращаться с новорожденным. Боится чихнуть рядом с ним или повысить голос. Двигается плавно, без резких движений.

- Действительно, в кого? – хихикаю я.

Сходство настолько очевидно, что увидев его в родзале, онемела от шока. От меня он взял только цвет волос – русый, а все остальное – от Греховцевых.

Маленькая копия Германа хмурит бровки и принимается причмокивать.

- Кушать? – догадывается муж.

- Я его полчаса назад кормила… обжора.

- Говорят, я в детстве пухлым был.

- Кто бы сомневался…

Распахнув халат, опускаю чашечку специального бюстгальтера для кормящих. Забираю Сашеньку и прикладываю его к груди.

- Что, тоже голодный? – заметив, как сглотнул Герман, спрашиваю с затаенной улыбкой.

- Ты даже не представляешь, как, - проговаривает муж охрипшим голосом, - сожрал бы…

Ну, почему же, прекрасно представляю. Мне и самой эта «диета» уже поперек горла.

Хватит.

- Давай, уложим сегодня сынулю пораньше, - понижаю голос, словно ребенок может понять, о чем сговариваются его озабоченные родители.

Улыбка Греховцева трансформируется в хищный оскал. Потемневший взгляд выразительно смотрит на грудь.

В низу живота происходит маленькая вспышка.

Ччерт.

- Все, иди, - велю я строгим голосом, - дай ребенка покормить спокойно.

Оба понимаем, что за напускной строгостью прячется обычное для меня смущение.

У нас почти два месяца нормального секса не было. Я волнуюсь.

Склонившись, Герман целует сына в щечку, а следом – меня в губы. Выходя из комнаты, неслышно прикрывает дверь.

Облизываю сухие губы и пытаюсь сконцентрироваться на кормлении. Саша отсутствием аппетита не страдает, сосет грудь часто и подолгу. Хорошо, что молока хватает.

Наевшись, он выплевывает сосок и сразу засыпает. А я, прижимая мое чадо к груди, никак не могу налюбоваться. Затянувшись его сладким запахом, смаргиваю слезы умиления.

Сладенький мой. Родной комочек.

Не удержавшись, беру телефон и делаю пару снимков. Когда он спит, еще больше походит на отца.

Воровато оглянувшись на дверь, отправляю фото Любови Сергеевне, маме Германа.

Пусть пополнит свою коллекцию.

Мы общаемся с ней уже около трех месяцев. Естественно, в тайне от ее сына. Он до сих пор не простил своих родителей за то, что прятали меня так долго.

Сколько раз я пыталась поговорить с ним, убедить помириться, но он настолько категорично настроен, что все мои попытки заканчивались ничем.

А мне этого не понять, правда. Потому что, есть, с чем сравнивать. Мама умерла, когда я еще в школе училась, отец обо мне вспоминает нечасто – когда требуется одолжить денег.

А Германа родители любят. Честно признают свои ошибки и всеми силами пытаются их исправить. Только он упрямится.

Дмитрий Андреевич регулярно со мной созванивается, он первый после моего мужа, кто узнал о моей беременности и предстоящей свадьбе. А Любовь Сергеевна позвонила познакомиться только три месяца назад, когда я стала ее официальной невесткой. И с тех пор мы общаемся на постоянной основе.

Увидев фото новорожденного Сашеньки, женщина долго плакала в трубку. Сожалела, что не может взять его на руки.

Но ничего, рано или поздно я своего добьюсь. Помирю мужа с родителями.

Уложив малыша в люльку, я тихонько выскальзываю из комнаты. Остановившись у зеркала в прихожей, поправляю ворот халата и собираю растрепавшиеся волосы в хвост.

- Уснул? – спрашивает шепотом появившийся за спиной Герман.

- Угу….

Притянув меня к своей груди, ведет носом по шее и подцепляет губами мочку уха.

- Гер, он не до утра уснул…

- Давай сейчас, а ночью повторим, - будоражит хриплый голос.

- Давай…

Только нашим порочным планам сбыться не суждено, потому что в этот момент домофон прерывает нас приглушенной трелью.

- Кто там? – спрашиваю, выглядывая из-за плеча Германа.

- Никого, - отрезает он, вырубая звук домофона.

Мне все же удается разглядеть на небольшом экране два лица. Это его родители.

- Так нельзя!

- Пойдем, - разворачивает меня в сторону кухни, - постоят и уйдут.

- Герман! Нет! Хватит вести себя как обиженный подросток!

Решительно обхожу его по дуге и открываю дверь. Любовь Сергеевна, видимо, не ожидавшая, что им откроют, невольно ахает. А Дмитрий Андреевич сразу смотрит за мою спину.

- Здравствуйте, проходите… - лепечу, отступая в сторону.

- Здравствуй, Раиса, - кивает мужчина, - здравствуй, сын.

Ответа не следует, но губернатора это не смущает. Подталкивая жену в спину, он переступает порог и закрывает дверь.

Воздуха в прихожей сразу становится меньше. Нет, не от того, что она у нас тесная. От того, что, столкнувшись, две мощные ауры делают напряжение почти осязаемым.

Просверливая друг друга одинаковыми взглядами, мужчины ведут безмолвный диалог. Любовь Сергеевна, словно опасаясь, что ее вот-вот выгонят, быстро снимает плащ и стягивает в шеи розовый шифоновый шарфик.