Дрон–убийца, вероятно желая повысить градус ужаса, отключил маскировку и вцепился в раненого первенца, вонзив яйцеклад в место сочленения ног и тела. Я не совсем понимал зачем — пока прадор, булькая и шипя, точно кипящий чайник, не начал дымиться. Он побежал — но далеко не ушел. Ноги его подкосились, и он рухнул, точно летающая тарелка, совершившая вынужденную посадку. Бурлящие разжиженные потроха выплескивались из ран и из–под обода панциря. Похоже, дрон впрыснул не яйца, а плавиковую кислоту. Уцелевший чужак ринулся в чащу, отряд Джебеля — за ним. А я выпихнул из ямы свое оборудование и выбрался сам. Безногий прадор, очевидно, достался мне.

Глупость, невнимательность, недооценивание опасности — вот как это произошло. Я не осознавал, что забыл включить «хамелеонку», пока первенец не взмахнул клешней с притороченным к ней пулеметом. Выстрелов я не слышал, только увидел вспышку — и в меня будто бы врезался несущийся поезд. Я отлетел назад и рухнул на спину. Дышать я не мог, в глазах почернело. Пока сознание не покинуло меня, я успел увидеть: ниже груди у меня уже ничего нет. И рук нет тоже.

И я умер… наверное. Хронологически это мои последние воспоминания о войне. Однако тот огненный шторм, спаливший Панархию, отчего–то казался куда реальнее. Но ведь нельзя позволять эмоциям возобладать над логикой, верно?

Спустя месяцы после начала путешествия мы бороздили глубины Погоста; мир под названием Литораль остался далеко позади, а Королевство Прадоров опасно приблизилось. Здесь, на орбите планеты, чьи координаты я когда–то извлек из мозга прадора, кружился мой истребитель. Он напоминал гигантский саркофаг, но я старался не думать об этом, пока мы с Трентом совершали облет, сосредоточившись лишь на поиске повреждений.

Прежде чем надеть скафандр, я установил сепаратор памяти, чтобы полностью контролировать снаряжение через «форс». Но обратную связь встроенной камеры с «Заливом мурены» отключить не удалось. Впрочем, все равно меня сопровождал Трент. Изабель так или иначе узнает историю истребителя, и ей она не понравится. А мои дальнейшие действия зависят от ее реакции. Добравшись до истребителя, Трент вручную открыл шлюз, и мы проникли внутрь. Я глаз не спускал с наемника, вооруженного тяжелым лазерным карабином, — и готов был в любой момент подать инфразвуковой сигнал через радиопередатчик скафандра, чтобы активировать прионовый каскад в теле моего сопровождающего.

Внутри брошенного корабля все выглядело досконально знакомым, хотя до сего момента нога моя никогда туда не ступала. Я смотрел на царапины на полу возле шлюза и точно знал, что оставил их робот–ремонтник, искавший опору при сильном ускорении. Неожиданно мое отношение к подобным дежавю резко переменилось. Неужели я никогда больше не испытаю радости от новых открытий, новых мест, звуков, запахов? Быть может, подобные чувства и толкали старых граждан Государства, таких как мой брат, на самоубийственные приключения, на поиски малых крупиц новизны?

Воздух внутри корабля был, но сила тяжести оказалась очень низкой. Я нутром чувствовал, что здесь произошло что–то ужасное — выходящее за рамки того, что мне было известно. И, завернув за первый же угол, получил тому неоспоримое доказательство. Тело лежало в коридоре, ведущем к «корабельному кортексу» — сферической рубке в носу звездолета.

— Кто–то из экипажа.

— Какого дьявола с ним случилось? — Трент ткнул в сторону трупа стволом карабина. — Какой–нибудь глюк У-пространства?

«С ним» или «с ней» — это еще вопрос спорный. Трудно определить пол иссохшей мумии в сине–зеленом скафандре, особенно если она наполовину утопает в стене, каким–то образом превратившейся в нечто похожее на окаменевшее гадючье гнездо. Мурашки побежали у меня по спине, скафандр вдруг показался слишком тесным. Я резко отвернулся в приступе паники. Знакомиться с воспоминаниями погибшего определенно не хотелось.

— Похоже на трансформацию вещества нано– и микромехами, — сказал я, отлично зная, что именно так оно и есть.

— Их запустила корабельная ремонтная система? — спросила Изабель с «Залива мурены», рассчитывающая сейчас курс государственного истребителя вокруг планеты из зеленого пояса Погоста, не получившей еще человеческого имени.

Да, корабельная ремонтная система, постоянно размножающаяся и управляемая чем–то, от чего стандартный планетарный ИИ мучился бы ночными кошмарами.

— Расскажи–ка поподробнее, как ты нашел этот корабль, — попросила Изабель, определенно напуганная увиденным.

— Я же уже говорил. Воспользовался специализированным поиском по базе данных пленного прадора. Корабль был мертв, Чужие обнаружили его и хотели отправить в утиль, но клешни не дошли — война закончилась.

Что ж, настолько близко к правде, насколько это возможно в данном случае. Да, я пользовался специализированным поиском, после Панархии и во время реабилитации, до того как присоединиться к Кронгу. Но термин «база данных» я употребил в широком смысле, поскольку на самом деле это был мозг первенца, извлеченный из обломков прадорского дредноута. Я обнаружил стекловидных червей, извивающихся в ганглии, и внутренний керамический рот, посредством которого он вынужден был поглощать собственные органы. И, еще не успев вскрыть сознание первенца, уже подозревал, что обнаружу там.

Прадора переполняла радость от того, что его любимый отец–капитан нашел брошенный государственный истребитель. Они пристыковались к кораблю, чтобы посмотреть, можно ли приспособить его для прадорских нужд или лучше сразу утилизировать. Конечно, отец был доволен — такая находка добавит ему уважения и личного капитала. Но радость папаши оказалась недолгой — начались жуткие убийства. Виновником прадоры сочли государственного дрона, застрявшего на истребителе… а убийства вдруг прекратились, и капитан приказал отстыковываться и улетать поскорее.

Здесь воспоминания первенца обрывались, не давая объяснений, почему впоследствии дредноут потерпел крушение на населенной людьми планете. Зато я нашел в памяти прадора имя и серийный номер истребителя, записал их, а после добрался и до координат. Но никому об этом не доложил. После Панархии жажда мщения отбила у меня охоту обращаться к властям — я желал личного удовлетворения. Я не знал — да меня и не заботило, — к чему это приведет. Мне это было необходимо — и точка. Мозг прадорского первенца уничтожили «из гуманных соображений», и знание погибло вместе с ним. Я догадывался, что дредноут крабов наверняка забрал что–то с того, другого корабля. Но это «что–то» и рядом не лежало с дроном–убийцей.

Еще одного мертвого члена экипажа мы нашли возле узкого туннеля, ведущего к рубке. Этот явно сопротивлялся надвигающейся угрозе. Иссохший труп был пришпилен к потолку собственным вонзенным в живот пульсаром. Однако при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что пульсар и скафандр сплавились — приклад винтовки словно вырастал из жертвы. Я поспешно отвел глаза, поскольку не хотел, чтобы Изабель или Трент получили возможность внимательно исследовать тело. Ныряя в туннель, я подумал, долго ли умирала жертва, и понял, что, вероятно, никогда этого не узнаю. То, что вышло из туннеля, не устанавливало пределов страданий своих жертв.

Корабельный кортекс был набит аппаратурой. К стене у двери привалился безногий скелет голема. Железные щупальца, растущие из таза, вились по полу и ныряли в паз на противоположной стене. Кисти рук ветвились микроманипуляторами, усеянными серебристыми узелками, точно стальными ягодами: я опознал в них головки наноманипуляторов. Глаза у голема отсутствовали, вместо них было нечто, до нелепости похожее на древний бинокль. Я обогнул калеку–андроида, стараясь не терять Трента из вида.

В помещении было полным–полно роботов–ремонтников — одни сохранили первозданный вид, других переделали жутким манером. Я задержался, чтобы изучить группку жукоботов величиной с ладонь: их выстроили рядами, так что вместе они напоминали зубья граблей, насаженных на длинную суставчатую руку. Я не догадывался об «узкой специализации» роботов и голема, но какова их задача в целом — предполагал: они должны были превратить статический объект в нечто очень опасное и подвижное.