— Привет, Далин, — попробовал я еще раз.

Он смотрел на меня секунд десять, потом что–то возникло в воздухе на уровне его пояса. Такие наноботы использовались в тяжелой промышленности — кажется, при строительстве на поверхности мертвых звезд. Потом объект распался на фрагменты и исчез.

— Не реально, — четко произнес голем Далин, и рот его закрылся.

— Почему ты пытался убить меня? — спросил я.

— Ты… уничтожить.

— Уничтожить? — озадачился я. — Я должен быть уничтожен или я уничтожил что–то?

Далин взглянул на меня с выражением, которое иначе как презрительным не назовешь, — и Оскар опять стал меняться. Он обрел цвет человеческой кожи, отрастил на голове волосы и сформировал узнаваемые черты. Через секунду передо мной стоял обнаженный мужчина — и это было неправильно, поскольку предназначенная Далин наружность должна была быть женской. Ростом он был с меня, мускулы четко прорисовывались на теле — не столь рельефные, как у «качка»; телосложение его было скорее телосложением пловца. Оттенок кожи я бы назвал бледно–азиатским. У голема нарисовались орлиный нос, светло–зеленые глаза, чуть приподнятые уголки губ — как будто он тайком посмеивался над чем–то. Длинные каштановые волосы слегка курчавились, в них проглядывали седые пряди. Рассматривая изображение, я пришел к выводу, что должен проверить собственный стандартный набор наноботов и ретровирусную биотехнологию своего тела, поскольку мои волосы не должны так седеть. Ибо изобразил голем, конечно, меня.

— Подозреваю, что ты что–то хочешь этим сказать, — заметил я, — но что именно, я пока не понял.

— Не знать. — Похоже, Далин резко запаниковал, а потом просто застыл.

Еще час я пытался разговорить голема, но он отказывался общаться. В итоге я выключил голограмму, перенес торс Далина с центрального стола на один из рабочих и установил прямое соединение голема с голографическим проектором. Он включится, как только Далин захочет поговорить — если вообще захочет. Потом я вернулся в рубку проверить, как продвигаются дела у Флейта.

Что ж, Флейт успел сделать тридцать снарядов. А нужно ли мне больше? У меня есть лазеры, работающая биобаллистическая пушка и похищенные у Изабель ПЗУ. Если этого недостаточно, чтобы прикончить черный ИИ, то еще парочка рельсотронных снарядов погоды не сделают, верно? Вроде бы верно, однако…

— Флейт, обеспечь полный запас снарядов для рельсотрона, мы останемся здесь, пока ты не закончишь. При необходимости охлаждения уводи нас от звезды.

— Полный запас — это больше восьмисот штук, — уведомил Флейт.

— Не важно. Еще проверь систему на радиоактивность. — Я умолк, потом продолжил: — Ты сказал, мы можем сотворить атомную бомбу, а как насчет водородных?

— Можно сделать и их.

— Оболочка из «жестких» силовых полей? Мультимегатонный диапазон?

— Да, я могу сделать бомбу в сотню мегатонн. Тут надо использовать килотонное ПЗУ в качестве детонатора и обжатый силовым полем дейтерий в качестве внешней оболочки.

У меня есть оружие, способное убить черный ИИ. Но этого оружия может оказаться недостаточно, чтобы выкорчевать Пенни Рояла из его родных туннелей. Лучше уж сперва уничтожить туннели.

Путешествие казалось бесконечным, и ни Блайт, ни его команда не сомневались, что на «Розе» творится что–то… что–то опасное и странное. Блайт слышал рассказы о таинственных событиях на некоторых кораблях, но никогда им не верил. Глупо верить в иррациональное, когда можно найти кучу других, логичных объяснений. К тому же современные технологии таковы, что и их по ошибке можно счесть сверхъестественными. Нет, капитан не верил легендам, но теперь он знал, каково это — находиться на борту корабля, населенного призраками.

В течение двадцати часов после того, как Пенни Роял заявил о своем присутствии, команда готовилась к бегству: пусть только «Роза» вернется в обычный космос. И все это время напряжение нарастало, люди думали, что ИИ вот–вот наскучит играть и он явится за ними. Наконец после еще десяти часов ожидания, споров и невыносимой тревоги Блайт решил, что пора спать, иначе страх сведет всех с ума. Сон принес кошмары, в которых повторялась та встреча много лет назад, но с новыми вариациями: с толпами кричащих, частично расчлененных людей, с ужасом ожидания удара ПЗУ, который сожжет всех вокруг… Несмотря на кошмары, Блайт проснулся отдохнувшим и полным энергии — однако пара часов бодрствования вытянула из него все силы.

Звуки корабля изменились; такую разницу чувствуешь, когда стучишь по здоровому дереву — а потом по трухлявой колоде. Все вокруг казалось каким–то непрочным, ненадежным. Проверяя камеры в трюме, Блайт видел только черно–серебряный калейдоскоп. Ни утечки энергии, ни повышение температуры ничем не объяснялись. Потом стало происходить еще кое–что. Корабельные системы диагностики докладывали о сбоях, которые вдруг, еще до проверки, исчезали. Однажды корабль содрогнулся (чего в У-пространстве не могло случиться в принципе), перепугав людей до полусмерти. После этого капитан обратился к корабельному разуму:

— Левен, какого дьявола это было?

Левен, разум голема, ответил не сразу. Вероятно, он теперь контролировал корабль не лучше самого Блайта.

— Пенни Роял, — наконец выдал он.

— Что он сделал?

— Он играет с контурами Калаби–Яу и прочими компонентами рулевого управления. Похоже, он перенастраивает двигатель.

— Что?

Блайт вызвал изображение с камер в двигательном отсеке, куда недавно отправил Чонта и Хабер — провести кое–какие проверки, просто чтобы занять их чем–нибудь. На экране крутился все тот же калейдоскоп. Пощелкав переключателями, капитан отыскал наконец сладкую парочку — возле двери в переборке двигательного отсека. Они стояли друг против друга — молча.

— Эй, у вас там все в порядке? — поинтересовался капитан по интеркому.

Оба одновременно повернулись к ближайшей камере и хором ответили:

— Все хорошо.

— Вернитесь внутрь и проверьте еще раз, — приказал Блайт.

Несколько минут он смотрел, как его люди тщетно пытаются открыть дверь, после чего велел:

— Ладно, уходите.

Если Пенни Роял не хочет кого–то куда–то впускать, то никто никуда и не попадет. Значит, получается, нет ничего «хорошего» — и с Чонтом, и с Хабер в том числе. Прежде неразлучные, теперь они прилагали массу усилий, чтобы избегать друг друга, и наконец перестали жить вместе. Хабер перенесла свои вещи в одну из пассажирских кают.

Следующим стал Брондогоган. Вскоре после того, как Левен доложил капитану о том, что кпд У-пространственного двигателя увеличился на восемь процентов, великан буднично уронил:

— Вчера ночью ко мне заглянул брат.

Грир не была бы женщиной, упусти она шанс ткнуть пальцем в очевидное. С грубостью, которая отличала не только черты лица уроженки мира с высокой силой тяжести, но и ее речь, она заявила:

— Насколько я знаю, у тебя был только один брат, да и тот вот уже десять лет как сгорел.

Брондогоган и его брат появились из искусственной утробы с разницей в восемьдесят лет — брат незадолго до войны, Бронд — вскоре после. И брат этот — Блайт припомнил, что звали его Мондогоган, — достиг в своей жизни той стадии, когда скука становится величайшей угрозой. И занялся, пожалуй, самым опасным из существующих видов спорта: серфингом на пирокластических потоках[9].

Больших успехов ему достичь не удалось.

— И тем не менее, — возразил Бронд. — Это был мой брат.

Потом пришел черед Грир. Они вчетвером еле–еле справились с ней, пытающейся «подправить» собственное лицо армейским ножом. Наконец, под завязку накачанная успокоительным, привязанная к каталке в медицинском отсеке, они призналась, что не желает больше быть такой, как есть, — она хочет быть красивой. Когда же Блайт поинтересовался, чем тут поможет кромсание лица, она лишь наградила его весьма озадаченным взглядом. Ее оставили на попечение автодока, принявшегося пичкать пациентку лекарствами, рецепты которых извлекались из банка памяти, и тут принялся бормотать Икбал. Он сам не осознавал, что делает, пока ему не сказали. Когда же он пытался остановиться, то начинал чесаться или выдергивать волосы целыми прядями. А уж когда в каюту Блайта заявилась голая Мартина, потребовавшая, чтобы капитан «трахнул ее погрубее», Блайт решил, что с него довольно. Мартина категорически предпочитала женщин — ее отвращение к гетеросексуальным связям было просто патологическим.