— Молодец, продолжай, сказал я, возвращаясь к своим делам.

Когда я сканировал пиритовые кристаллы аммонита на борту «Залива мурены», несколько вещей привлекли мое особое внимание. Однако тогда мне попросту не хотелось пристально изучать их. Теперь же, когда я ничего не мог сделать, чтобы ускорить прибытие на планетоид, в котором живет Пенни Роял, нашлось и время, и желание. Обнаруженное поразило меня: аммонит содержат человеческий разум.

Дальнейшее исследование показало, что это отделенная версия сознания, каким бы оно могло бы быть, находясь в чьем–либо черепе. Был ли то разум реальной личности, копия разума реальной личности или копия, созданная ИИ, — вопрос спорный. Подав на кристаллы немного энергии, я обнаружил, что разум активировался. Он мыслил и даже определенным образом действовал — поскольку спустя какое–то время переключился на совершенно иную квантовую схему. Потом — для меня прошел час, для него, при его скорости, — около шести, вернулся к первоначальному состоянию. Я был озадачен, не понимая цели всего этого: дальнейшее наблюдение показало, что, переключаясь со схемы на схему, кристалл не сохраняет в памяти того, что было раньше. Он думает и действует, застряв в бесконечной петле этих мыслей и действий.

Я попытался воздействовать на петлю, закачивая случайную информацию. Эффект определенно был — но, опять–таки, после переключения разум потерял все «воспоминания» о предыдущем цикле. В процессе эксперимента я начал замечать, как влияют на разум иные процессы, внешние по отношению к его мыслительным схемам. Была же реакция на мой ввод — действия (какими бы они ни были) зациклившегося субъекта изменились. Чтобы предсказать результат, мне пришлось провести расчеты в гильбертовом пространстве[10], задействовав все возможности собственного уникального «форса». А потом до меня дошло… если можно так выразиться.

То, что я видел, было «демонтированным» человеческим разумом, без того багажа, что несем мы все, но со способностью действовать как человеческое существо. Он жил в виртуальной петле. Передо мной был разум, запертый в искусственной реальности, вечно выполняющий одни и те же задачи. Мне, внешнему наблюдателю, видно было, что одна квантовая схема активируется следом за другой. Однако дальнейший анализ показал, что для внутреннего разума они действуют совместно — очевидно, таким странным образом текло время в кристалле. Разум взаимодействовал сам с собой. Похоже, настала пора разобраться, что именно он делает. Нужно было взглянуть поближе.

Пробиться в эту схему оказалось непростым делом даже для «форса». Подсоединиться полностью и разобраться, что же я вижу, не получалось, поскольку требовалось как минимум отождествить нечто знакомое, чтобы перекинуть остальное программе. Я начал с попытки интерпретировать все лежащее вне разума (или разумов): масштабы, размеры, материал. В конце концов, после часов работы, я почувствовал, что что–то нарыл, — и запустил данные в голограммный проектор. Возникла какая–то фигура, мерцающая, быстро меняющаяся, заполняющая проекционный цилиндр. Наиболее неправдоподобную информацию программа отбраковывала, мигание изображения замедлялось, проекция сконцентрировалась на участке размером с футбольный мяч — и наконец что–то проявилось. Но мне потребовалось еще несколько секунд, чтобы осознать, что смотрю я на древние железные клещи, концы которых светятся. Дальнейшее транслирование виртуальности проблем не представляло — и вскоре я готов был заглянуть внутрь. Что и сделал.

Жертва со скованными руками висела на цепи и, вероятно, мучительно стонала. Аудиоканал отсутствовал, и я ничего не слышал. Однако ожоги и кровь на теле виднелись отчетливо. У жаровни, раскаляя клещи и кочергу, стоял палач. Присмотревшись, я заметил лежащие на полу под телом пытаемого мелкие предметы — и опознал их как пальцы рук и ног. Сцена была тошнотворной, но весьма прозаической — стандартная модель, которую можно найти в любой фэнтезийной или исторической виртуальной игре. Палач отступил от жаровни и поднял раскаленную добела кочергу. Я понял, что петля завершается. И, когда мучитель шагнул жертве за спину, догадался, каким именно будет конец. Мне потребовалась еще секунда, чтобы убедиться, что кровь и ожоги на лице пытаемого — единственное, что отличает его от палача. Тогда я перекрыл канал информации и поспешно отключил подвод энергии к этому кругу ада.

Здесь существовал некто, постоянно переживающий роли палача и жертвы — но ничего не помнящий. Какой в этом смысл? Глядя на аммонит, я осознал, что он являет собой очередной абсурдный обломок, оставленный Пенни Роялом. Может, это была игрушка ИИ, может, опытный экземпляр. Или, может, что–то ненужное — клочок виртуальности, выброшенный дизайнером из программы. Обрывок, валяющийся на полу монтажной? Но именно он более всего остального заставил меня понять, за каким бездушным, жестоким существом я охочусь.

— Флейт, — окликнул я. — Наши дела здесь закончены?

— У нас есть все, что нужно, — ответил разум.

— Тогда доставь нас сюда. — Я переслал ему плавающие координаты, вытащенные из псевдоокаменелости. — В путь — немедленно.

Больше никаких задержек — пора поджарить черный ИИ.

В тот момент, когда корабль вышел из У-пространства, я сидел за сканером, ловя изображение далекого планетоида. Кстати, по очевидным причинам я решил переименовать мое судно в «Копье». Этот планетоид не был каким–то особенным — всего лишь один из множества темных межзвездных скитальцев. Но я чувствовал себя так, словно стою у врат Мордора и гляжу на башню Барад–дур. И, естественно, мне казалось, что я уже бывал здесь раньше. Однако непосредственно на экранах рубки планетоид пока не было видно; экраны демонстрировали лишь просторы открытого космоса и драгоценные искры далеких звезд.

Все корабельные сенсоры сканировали всё, что только можно просканировать, — и во всех спектрах. Вдобавок я запустил программы распознавания, так что любые данные, входящие в память системного модуля обеспечения надежности, проверялись на возможные опасности, прежде чем отправиться на анализ. Я кое–что слышал об этом месте — например, как корабельные разумы принимали здесь какой–то сигнал — и сходили с ума. Рассказывали истории о людях и прадорах, которые бросались убивать друг друга, просто уловив какой–то проблеск на экране или услышав что–то по спикеру. Все рассказы могли быть недостоверными, как и многое, касающееся Пенни Рояла. Но, имея представление о способностях ИИ, я ничего не собирался сбрасывать со счетов.

Сперва было пусто; потом датчики уловили какой–то разговор. После проверок и фильтраций я опознал радио скафандра. Переговоры оказались закодированными, но шифр легко поддавался взлому — в сущности, использовался всего лишь старый военный код. Флейт расщелкал его за пару минут, и я услышал первые слова:

— Выходим! У нас гости! — сказала какая–то женщина.

— Кто это крутится в пространстве рядом с астероидом? — спросил я Флейта.

Корабельный разум высветил на экране маленькую красную рамку слева от меня и увеличил часть планетоида. Флейт теперь использовал такие окошки, не знаю уж почему. Оставалось только надеяться, что переход от оптического прицела к рамкам означает, что разум моего корабля больше не мыслит как прадор. На картинку легла сетка, клетки замигали, и передо мной один за другим поплыли укрупненные изображения объектов, сопровождающих астероид в его мрачном путешествии. Сперва появился прадорский внутрисистемный камикадзе — гигантский термоядерный двигатель, перекроенный на скорую руку в шар, содержавший разум и разрушительное ПЗУ. В шаре зияла дыра, обнажающая внутреннюю пустоту, — он напоминал взломанный панцирь моллюска, из которого хищник извлек мясо. Согласно показаниям сканера, штука эта была абсолютно мертва. Затем я увидел разработанный Государством сторожевой спутник, разграбленный и тоже мертвый, лишенный даже маскировки — «хамелеонки».