Он направился к туннелю первым, хотя по спине бегали мурашки, а кишки скрутило от страха. Подойдя к входу, Блайт отвалил в сторону крышку, активизировал светофильтр лицевого щитка — и посмотрел в глубину туннеля через прицел своей пушки. Ничего нет и будто бы не было. Только следы, оставленные ими самими четыре дня назад. Капитан шагнул внутрь, неожиданно для себя радуясь замкнутому пространству. Если нечто захочет напасть, то явиться оно может только спереди или сзади. Оглянувшись, он убедился, что вся команда уже здесь и гравивозок покачивается, точно подстраиваясь к изгибам пеннокаменного пола. Через несколько сотен футов Блайт подумал, что неплохо было бы взорвать туннель за спиной, но потом решил, что это будет нерационально. К тому же таких, как Пенни Роял, огонь не остановит — если допустить, что черный ИЕ 1 вообще здесь.

Наконец они добрались до лесенки, выводящей на поверхность, прямо на взлетное поле. Возок замешкался, потом воспарил повыше и, будто бы неохотно, совершил восхождение. Команда выбралась под великанские фермы, поддерживающие топливные башни, а потом прямо по полю двинулась к «Розе». Глядя на свое приземистое судно, которое порой сравнивали с железным комаром, Блайт почувствовал, как напряжение начинает отпускать его. Достав планшет, он дал сигнал на спуск грузового трапа, и экипаж поднялся на корабль. Когда люк закрылся, Блайт медленно выдохнул с облегчением. Глупо было так бояться.

— Пора убираться отсюда, — сказал он и, едва атмосферный датчик в трюме загорелся зеленым, стянул респиратор. — Левен, — продолжил он, — старт разрешен?

Корабельный разум ответил через интерком:

— Я запросил разрешение сразу, как увидел, что вы идете. Окно через пять минут — но старт только на гравидвижках, никакой химии.

— Уводи нас сразу как будешь готов, — и Блайт следом за остальными покинул трюм через шлюз.

Когда «Роза» начала подниматься, Блайт уже сидел в рубке, надежно пристегнутый к креслу, глядя на плывущий по щитостеклянному экрану космопорт. Он предполагал, что на запуск наложены ограничения во избежание вреда дикой природе. Чистый отряд предупреждал, что пользоваться в зарослях флейтравы фонарями не стоит; возможно, пламя, рвущееся из химических двигателей, привлекает нежелательное внимание к космопорту? Вскоре они уже видели нетронутые территории за пределами космопорта, расположенные в шахматном порядке пруды–отстойники и укрепленный город, который только что посетили. Через полчаса показался край главного здешнего континента. Рядом пролетел искусственный спутник, щетинящийся какими–то трубами, точно церковный орган.

— Ограничения сняты, — доложил Левен.

— Поехали.

Через пару минут включился термоядерный двигатель, и Масада осталась далеко позади. Вот теперь Блайт полностью расслабился. И тут же решил, что нипочем не вернется сюда, пока слухи о черном ИИ не иссякнут.

— Капитан, странные показания из трюма, — озабоченно сказала сидящая в соседнем кресле Мартина.

— Этого следовало ожидать — там же технология Чужих.

— Знаю, но тут что–то другое…

Блайт отстегнулся:

— Ладно, пойдем поглядим.

Они с Мартиной спустились в трюм. По пути женщина прихватила кое–какое диагностическое оборудование. Капитана не слишком беспокоил аппарат, притащенный ими на борт. Это же не изделие джайнов — просто какая–то чужая техника с отчего–то переменной массой. Возможно, это неизвестные пока шуточки поля Хиггса[8]. Однако показатели весьма слабы, и сомнительно, чтобы энергетический охват оказался больше нескольких футов в диаметре. Наиболее вероятная причина изменения параметров — какой–нибудь индукционный эффект от корабельных систем, подкинувший пару лишних эргов.

Нырнув внутрь следом на Мартиной, Блайт уставился на ящик. Он уже подумывал о том, что, возможно, лучше, да и безопаснее было бы продать его не сепаратистам, а коллекционеру. Сектанты наверняка в конце концов просто уничтожат кубик, пытаясь извлечь из него какую–нибудь смертоносную пользу, собиратель же действует куда осторожнее и упорядоченнее.

Изучая один из датчиков, Мартина начала:

— Действительно странно. На выходе силовое поле…

Грохот помешал ей закончить.

Так лязгает меч, извлекаемый из железных ножен, — только этот звук был гораздо громче, так что сам воздух, казалось, запульсировал. Пластиковый ящик на гравивозке внезапно разделился точно посередине. Две половинки отлетели к стенам и, ударившись о них, упали на пол. Глазам людей явилось содержимое куба. Спрессованная слоистая глыба серебристого металла и черного стекла меняла форму. Каким–то трудно определимым образом она двигалась. А потом действительно переместилась. Один слой стекла метнулся вверх и развернулся веером, сотворенным из ножей и теней. А нижняя часть кома начала разворачиваться, расправляться, казалось, невозможными способами, выпуская длинные шипы и серебристых извивающихся змей. И вся штука в целом раскрывалась, росла, множилась.

Блайта мутило от ужаса, от ощущения неотвратимости. Он и сам не заметил, как упал на колени, обессилев в единый миг. Он видел, как Мартина уронила приборы, видел, как они падают на пол, точно в замедленной съемке. Видел, как женщина прижалась к стене, видел ее открытый в паническом крике рот. Он видел, как во всем своем блистательном, кошмарном великолепии продолжает распускаться черный цветок, ИИ Пенни Роял, заполняя собой их трюм.

— Привет, Блайт, — прошептал ИИ.

Более десяти лет назад Амистад, дрон–скорпион, был технически усовершенствован до статуса планетарного ИИ, а совсем недавно — политически понижен до нынешнего поста планетарного хранителя, так что теперь у него в избытке имелись лишнее время и вычислительные мощности. Балансируя на смотровой площадке своей башни, он внимательно перебирал тщательно сохраненные воспоминания о том времени, когда ему еще не досталась чаша сия. Пенни Роял был на грани полного распада, когда Амистад обнаружил его обломки на том блуждающем планетоиде и начал их изучать. Это стало первым шагом в его длинном исследовании безумия и гениальности, ибо Пенни Роял находился на вершине и того и другого. Он был ИИ-психопатом, или, возможно, шизофреником, или еще чем–то, для чего не придумано пока термина. Его технические возможности лежали далеко за пределами созданных Государством ИИ — даже слегка сумасшедших криминалистов–аналитиков ИИ или тех, кто погрузился в глубины сложнейших математических миров. Изучение останков вскоре показало, что Пенни Роял раздробился когда–то в далеком прошлом и разные его части содержали разные состояния сознания.

В этом отношении он походил на мистера Крана — еще одно существо, о котором Амистад и государственные ИИ желали бы узнать поподробнее, но этот «медный человек» исчез много лет назад. Пропал вместе с агентом Государства, ставшим то ли его палачом, то ли жертвой — подробности неизвестны.

В ходе дальнейших исследований обнаружилось, что зло Пенни Рояла также отделено и расположено на участке сознания, которое Амистад обозначил для себя Восьмеркой. Следует признать, что различить границы разумов было трудно. Призванный на службу сюда, на Масаду, Амистад решил ампутировать восьмое состояние, а остальному вернуть функциональность. Подстегивало его в основном любопытство: он мог обрисовать безумие Пенни Рояла, но у него не получалось измерить гениальность черного ИИ. Другие ИИ Государства дали разрешение, потому что им тоже было интересно. Что сотворило это создание таким и как оно делает то, что делает? Можно ли вернуть Пенни Рояла «в лоно», сохранив одновременно его уникальность?

Амистад медленно приходил к заключению, что вся его работа в целом была огромной ошибкой. Он воскресил, а теперь и выпустил на волю нечто воистину ужасное.

Восьмое состояние являлось ключом. Амистаду удалось физически изолировать Восьмерку от «остального» Пенни Рояла и спрятать ее в контейнере на дне океана. Однако он так и не разобрался в ней. Лишенный Восьмерки, Пенни Роял функционировал, ясно мыслил и верно служил. Однако, обнаружив, что восьмое состояние все еще существует, ИИ вернул его и… уничтожил? Амистад начал сомневаться в достоверности тех событий, поэтому и прокручивал в памяти.