Захар не удивился теперь и при имени Устина Морозова. Ему почему-то казалось, что так все и должно было случиться…
– Ты успокойся… Успокойся, Наталья, – погладил он ее плечо. – Садись вот. Ну-ка, расскажи… проУстина…
– Я сейчас, я сейчас… – по-детски всхлипнула Наталья. – Может, чайку попьешь?
– Пил уже только что, с Анисимом.
Наталья присела к столу, поправила выбившиеся из-под платка волосы, концом этого же платка вытерла мокрые глаза. Захар сел с другого краю.
Лукина еще тяжело дышала. Большаков терпеливо ждал, пока она успокоится.
– Ну вот, – промолвила наконец женщина. – Мать, значит, помешалась тогда умом… помнишь же. Потом померла. А я ничего, отошла. Солнышко мне заулыбалось… А тут вскоре приезжий, Устин Морозов, чувствую, как коршун, меня высматривать начал…
… Долог был рассказ Натальи. Но Большаков ни разу не перебил ее. Он слушал, хмурясь все больше и больше, да иногда начинал нервно постукивать костяшками пальцев по столу. Стук этот почему-то пугал Наталью, она сбивалась. Захар убирал руку со стола.
– … И вот, Захар, все казалось мне – живой еще дядюшка мой Демид, отцов младший брат, и Морозов знает, где он… – заканчивала Наталья. – И не напрасно, однако, казалось… Вчера пришло письмо… вот оно, почитай…
Наталья прошла к этажерке, вынула из черной палехской шкатулки конверт, протянула его Большакову. Но в это время в сенях затопал кто-то, рванул дверь. В избу ворвался Филимон Колесников, закричал:
– Захар! Беда!! А я по всей деревне тебя ищу…
– Какая беда?! – обомлел Большаков, вскакивая. В мозгу заметалось: «Пожар где-нибудь приключился? Не сено ли сгорело? Коровы за ночь попадали?» – Какая… Что там случилось?
– Игнатий Круглов, ручьевский бригадир, звонил. Там у них, у этих богомолов Уваровых…
– Да что у богомолов? Говори толком…
– Толком я и сам не знаю. Уваровы эти, говорит Круглов, врача Краснову собаками затравили.
– Краснову?! Как собаками?
Но дожидаться ответа не стал. Сунув машинально письмо в карман, председатель выскочил на улицу и побежал в контору, к телефону. Колесников – за ним.
Через пять минут он знал уже все, что произошло в бригаде у Круглова. Глава уваровского рода, старик Евдоким, ночью заставил жену одного из своих сыновей, того самого Исидора, что недавно разорвал в военкомате документы, стать голыми коленками в снег и всю ночь замаливать какие-то грехи. Рано утром колхозники заметили в ограде уваровского дома полузамерзшую женщину. Не обращая внимания на двух огромных псов, рвавшихся с цепей, они подняли уже бесчувственную жену Исидора, Анну, внесли в дом и погнали машину в станционный поселок, за врачом. Елену Степановну привезли в колхоз еще до солнцевосхода. Возле калитки ее встретил сам Евдоким, затряс костылем:
– Куда? Не погань подворья, не позволю! Сами, коли что, выходим, святой молитвой…
– Пустите же! – воскликнула Елена Степановна, оттолкнула старика, вбежала в калитку.
Двери в дом оказались запертыми. Стоя на высоком крыльце, Елена Степановна колотила в дверь кулаками.
А старик Уваров тем временем не спеша запер калитку, не торопясь проковылял в глубь двора и спустил с цепей обеих собак. Свирепые псы, каждый чуть не с годовалого теленка, сволокли Елену Степановну с крыльца, повалили в снег…
Когда толпившиеся на улице колхозники вбежали во двор и палками разогнали собак, окровавленная девушка была уже без сознания.
Игнат Круглов сообщил обо всем в район. Оттуда выехали «скорая помощь» и милиция…
– Ну-ка, кто там… – кончив говорить по телефону, крикнул Захар в бухгалтерию. – Сбегайте в гараж, пусть мой «газик» сюда подгонят…
И молча принялся шагать по кабинету, не находя себе места.
– Из района-то успеют ли пробиться? – проговорил подошедший Корнеев. – Мести зачинает.
– Да? – Захар поглядел в окно. По улицам уже ползали, извиваясь, как живые, длинные снежные струи. Когда бежал в контору, он как-то не заметил их. – Верно, черт! Гляди, Борис Дементьевич, чтоб все в порядке тут…
– Как же не глядеть… Все проверил сейчас. Фрола Курганова нет только на месте. В Озерки, что ли, до свету уехал…
– Как уехал? Зачем? Ты, что ли, отпустил?
– У меня он не спрашивался. Я думал, у тебя…
За окном зашумела машина.
– Ну ладно, там разберемся, – Председатель заторопился на улицу.
– Захар, возьми. Непогодь все-таки. – Филимон Колесников сорвал со стены тяжелый тулуп.
– Ага, давай… Ну, поехал… Да, – обернулся Захар у самого порога, – с Морозовых глаз мне не спускайте, с обоих. Приеду – тоже разберемся…
…"Газик" рванулся, стремительно выкатился за деревню.
Здесь, оказывается, свистела уже почти настоящая метель. Дорогу еще не перемело, но встречь неслись упругие белые ленты поземки, грозя разрезать машину на несколько частей. Потом «газик» нырнул в лес, стало потише.
Захар, глядя вперед, на качающиеся под ветром деревья, думал об Устине Морозове. «Если правда все то, о чем рассказала Наталья, то что же это за птица? И ведь Анисим, собственно, о том же… А мы со Смирновым недавно: „Не иеговист ли он, не пятидесятник?“ Какой, к черту… А впрочем, в этих сектах кого только нет! Может, в самую десятку угадал редактор?»
«Газик» снова выскочил на открытое поле. Ветер гнал снежную пыль теперь по всей ширине дорожного полотна, и оно дымилось, дымилось, словно собираясь вспыхнуть настоящим огнем.
Брезентовый верх «газика» продувало насквозь, и Захар продрог.
Он попросил шофера остановиться, взял с заднего сиденья тулуп, натянул его. Снова поехали. И только тут Захар вспомнил о письме, которое дала Наталья.
В письме было всего три фразы: «Здравствуй, племянница. Каково поживаешь? Приезжай в эту среду на базар».
Ни подписи, ни даты – ничего.
«Так вон отчего Наталья… напуганная такая! – только сейчас встрепенулся Захар. – Там, в деревне, как то смялись ее последние слова из-за прихода Филимона, оглушил он своим криком: „Беда!“ Но ведь это… это же делать что-то надо немедля!..»
А «газик» меж тем снова юркнул в лес. Сразу стало темнее. Но Захар все-таки разглядел штамп на конверте. Письмо было послано из Озерков два дня назад.
Лесной полусумрак, глухой шум деревьев успокоили немного Захара. «В среду на базар, – подумал он. – Ладно, сегодня воскресенье только. Вернусь – обдумаем. Секретарю райкома, Григорьеву, позвонить, видно, надо…»
Снова поредел лес, а вскоре замаячили впереди крайние домишки Ручьевки, «Газик» стал у бригадной конторы. С крыльца закричали:
– У Игната Прохоровича в квартире она лежит! А Уварова в своем дому… – Видимо, Круглов предусмотрительно поставил тут дежурить человека.
… Елена Степановна лежала на кровати, перемотанная чистыми тряпками. Только голова была забинтована настоящими, больничными бинтами. Она лежала безмолвно и, кажется, даже не дышала. Вокруг нее хлопотали женщины, прикладывая к телу какие-то примочки. Тут же находился сам Игнат Круглов.
– Ну?! – спросил Большаков.
– Ничего… Кровь остановили, – сказал Круглов. – Скоро должны уж врачи подъехать.
– Сильно ее?
– Порядочно. У Евдокима не собаки – волки. Айда пока к ним! Анна все спрашивает почто-то, приехал ли ты…
– Пойдем.
По дороге к Уваровым Игнат Круглов проговорил негромко и виновато:
– Не стонет Краснова, не мечется. Плачет только… молча. Лицо ведь попортили псы ей… рубцы, должно, будут…
Анна Уварова, в отличие от Красновой, металась в жару на кровати, стонала, хватала воздух пересохшими губами. Вокруг нее тоже хлопотали приставленные Кругловым женщины. Ни самого Евдокима, ни Исидора в доме не было. Оказывается, Круглов велел отвести их на всякий случай в контору, под присмотр троих мужиков. И псов тоже распорядился убрать. Увидев председателя, Анна приподнялась на постели.
– Ты это, Захар? – спросила она. – Ну вот, ну вот… Не могу я больше, мочи нет. На… – И она сняла с шеи длинный ключ от внутреннего замка, протянула Большакову. – Тебе хотела передать в собственные руки. Чтоб надежнее… – И она снова упала на кровать.
