– Илюшка! Илья, гляди там, не ухни! – то и дело хрипло кричала Пистимея. – Сейчас тут край где-то должен быть.

– Ничего-о, я гляжу-у, – оборачиваясь, отвечал Юргин, а сам шел и шел вперед, нагнув голову.

И все-таки страшный обрыв он действительно чуть не проглядел, чуть не нырнул в бездну. Он в страхе отшатнулся, ударился о подошедшую Пистимею.

– Эт, черт, в самом деле ить…

– Я же говорила… говорила…

– Мне казалось, далеко еще.

Пистимея, открыв рот, тяжело дышала. Сморщенное лицо ее от смертельной усталости сделалось совсем крошечным, почернело, точно обуглилось.

– Устала, гляжу? – спросил Юргин.

– Ага, тяжко. Годы-то… Горло ссохлось. Ничего, теперь вот только обогнуть ущелье…

– Передохни маленько. А я тем временем… Чего-то лыжина хлябает на ноге.

Он нагнулся, перевязал ремень.

– Ну-ка, чего оно сейчас… – Юргин сделал несколько шагов назад, вернулся, остановившись теперь позади старухи. – Ага, ничего, стало… Так это… давай мешочек, все полегче будет.

– Ничего. Невелика тяжесть.

Но Юргин сунул овчинные рукавицы за пахузу и решительно принялся снимать мешочек с ее плеч.

– Давай, давай, чего уж…

– А я говорю – не лезь! Не трогай! – прикрикнула Пистимея.

– А я говорю – дай сюда! – рявкнул Юргин, сдернул с ее плеч мешок и одновременно что есть силы толкнул старуху вниз в пропасть.

– А-ай! – коротко взвизгнула Пистимея. – Ах ты… Илья… Тараска, что ты… Тара-ас!!

Юргин испугался не своего настоящего имени. «Это откуда она кричит? – огнем опалило у него в голове. – Не свалилась, что ли? А если у старой карги оружие? Ведь пристрелит, пристрелит… отберет мешочек. Скорей ходу!! Ходу!! Не догонит, где ей…»

И он мигом забросил мешочек за спину, машинально схватил голыми руками лыжные палки, оттолкнулся и нырнул в снежную муть.

– Тарас, Тара-ас… – услышал он сквозь вой ветра. – Пропадешь ведь без меня… Все равно пропадешь…

«Это с деньгами-то?» – злорадно подумал Юргин, наддавая ходу. Он не заметил, как у него из-за пазухи выпали рукавицы, ветер подхватил их, Поволок назад и швырнул в ущелье.

… Пистимея действительно не свалилась в пропасть… Падая от толчка, она ударилась о кривую сосенку, росшую в камнях над обрывом, и тотчас поползла прочь от ущелья, судорожно загребая под себя снег. Когда отползла метра на полтора, прокричала, что Тарас все равно пропадет без нее, затем обмякла, вытянулась на снегу, отдыхая.

Несколько минут она лежала как мертвая. Вьюга начала уже заметать ее. Наконец пошевелилась, села, поглядела вниз, в пропасть.

Ущелье напоминало гигантский кипящий котел. Снизу вспучивались клубы снежной пыли, разрастались и исчезали, уступая место другим. Внизу, под этими клубами, что-то ухало, стонало, гудело.

Пистимея содрогнулась.

Еще немного посидев, она с трудом поднялась, стряхнула зачем-то с себя снег, поправила лыжи и, пошатываясь, побрела вдоль ущелья…

… А Юргин меж тем бежал и бежал назад по просеке, пока не почувствовал, что руки его закоченели. Он на секунду остановился, поглядел назад, довольно подул на руки, собираясь их всунуть в рукавицы. Но рукавиц за пазухой не оказалось.

Он растерянно оглядел снег вокруг себя, даже ковырнул его палкой, будто надеялся найти здесь рукавицы.

А руки меж тем уже побелели. Он сунул их в карманы полушубка. Там они вроде отогрелись, однако начали гореть, словно он опустил их в кипяток.

Нет рукавиц – бесполезны в такой мороз лыжные палки. Он бросил их, опять пошел по просеке, но метров через триста свернул налево, в лес, надеясь кратчайшим путем добраться до полустанка, а там незаметно сесть на поезд и…

Без лыжных палок идти было неудобно, ветер налетая со страшной силой, чуть не опрокидывал его. Чтобы удержать равновесие, Юргин, часто выдергивал руки из карманов, балансировал ими. Потом, чувствуя, что они опять леденели, снова прятал их в карманы.

Ветер бил со всех сторон – с боков, в спину, в лицо. Несколько раз Юргин падал. Но поднимался – и шел, шел, шел. Вот-вот должен был кончиться лес, открыться Светлиха. А за Светлихой чистое поле.

Но Светлиха точно пропала куда-то. Неожиданно Юргину показалось – да ведь он не туда идет! С просеки надо было повернуть налево, а он, кажется, повернул направо.

У Юргина даже ноги подкосились.

Посидев немного на снегу, он зашагал назад.

Вдруг он подумал – а назад ли идет? Ведь, кажется… кажется, он идет прямо к ущелью. Ну да, вон даже слышно, как гудит там и ухает.

Но гудело и ухало кругом. И все-таки Юргин опять повернул назад.

… А потом он бессчетное количество раз поворачивал назад. Шел, шел и опять поворачивал.

Между тем наступал вечер. Темнота наваливалась быстро, стремительно. И в темноте еще яростнее заревел ветер.

Когда совсем стемнело, Юргин наступил на пенек, правая лыжа хрустнула. И тотчас зазвенел в мозгу голос Пистимеи: «Пропадешь ведь без меня все равно…»

«Верно, теперь пропаду», – с ужасом подумал Юргин.

И все-таки он, сбросив бесполезную теперь и левую лыжу, увязая по пояс в снегу, пытался куда-то идти. Снег насыпался в валенки, таял там. Скоро портянки стали мокрыми. Потом они быстро оледенели, пальцы ног начало покалывать, подергивать судорогой. А в груди было жарко, внутри все обжигало. Юргин распахивал полушубок, но, понимая все-таки, что жар этот обманчив, застегивался. Когда застегивался, пальцы его будто обламывались.

… По сугробам, среди непроходимых буреломов, Юргин путался всю ночь. Только к утру он окончательно выбился из сил и, чувствуя, что засыпает, упал лицом вниз в горячий сугроб. Последней мыслью его было: «Надо бы мешочек-то под голову, на всякий случай…» Он привстал на колени, снял мешочек. Но положить под голову у него уже не хватило сил.

Через полчаса он закоченел.

Колхозники еще раз оглядели труп.

– Ну что же, – промолвил Захар медленно, – так или иначе, но один беглец вроде отыскался.

– Думаешь, их двое было? – спросил Корнеев.

Председатель только пожал плечами.

– Надо же милицию сюда! – воскликнул Мишка. – Может, они и другого отыщут.

– Послано за милицией, – сказал кто-то.

Другой или другая так и не отыскалась. Но вскоре она дала о себе знать.

Ровно через два дня после того, когда нашли труп Юргина, потерялся сынишка Зины и Митьки Кургановых, а еще через три исчезла из деревни и сама Зина.

Все началось в теплое, солнечное утро. По высокому небу проплывали небольшие кучки облаков. Зина выпустила сынишку погулять во двор.

– Только на дорогу не выходи, сынок, – сказала Зина, выводя его на крыльцо.

– Ладно, – пообещал мальчик, задрав голову, с любопытством рассматривая облака. – А куда это они плывут?

– Какой ты у меня любопытный! – рассмеялась радостно Зина. – Они уплывают подальше от деревни, в тайгу, чтоб людям солнышко не загораживать.

– Ага, – подумав, согласился мальчик. – И чтоб мне теплее было от солнышка.

Зина поцеловала сынишку и вернулась в дом, принялась готовить завтрак. Фрол еще на рассвете ушел в колхозную контору, Митька убежал в ремонтную мастерскую, а Степанида с утра затеяла стирку.

Захлопотавшись, женщины не заметили, как прошел час. Пришел завтракать Фрол, следом за ним Митька.

– Крикни там сына, Митя, – попросила Зина, собирая на стол. – Где-то он тут, возле дома.

– Как же я не приметил мужика, – сказал Митька, выходя из дома. Минут через пять вернулся. – Слушай, нету его.

– Да он, может, к Корнеевым ушел, – проговорила Степанида. – Он все с ихними ребятишками играет.

Митька опять шагнул за порог. Через четверть часа он возвратился с тем же:

– Нигде нету…

– Господи! – встревожилась Зина, принялась развязывать на спине тесемки ситцевого фартука.

– Да чего ты? Найдется, – проговорила Степанида. – В какую дыру они, пострелы, только не залезут! Заигрался где-нибудь… Ешь давай…

– Нет, нет, вы завтракайте… – Разволновавшись, Зина никак не могла развязать тесемки. – Я сейчас, сейчас…