Маргелов изо всех сил старался отговорить ее — мягко, помня о том, что до этого Валентине в основном приходилось слушать его либо раздраженный голос, либо откровенно недовольный.

— Валя, мы договаривались с тобой, помнишь?

— Помню: до последнего трупа.

— Да посмотри ты на себя в зеркало! — не выдержал следователь, срываясь на крик.

— Вася, — более мягко произнесла Валентина, — я поняла, что проиграла. Но не лишай меня последней возможности хоть как-то поквитаться с этой мразью.

— Даже ценой собственной жизни… — Маргелов многозначительно кивнул. — Надо же какая самоотверженность! Ну-ну…

— Вася, помоги мне.

— Ты несешь полный бред. Ты бы только послушала себя со стороны. Тебе начинает казаться, что за трое суток ты перевоспитала Максима Курлычкина, что он полностью на твоей стороне, возненавидел своего папашу, всячески старается помочь тебе, несмотря на то, что продолжает держать руки за спиной.

— Представь себе, это так. И перестань махать руками.

— Попомни мои слова, Валя: как только он окажется на свободе, первое, что сделает, — постарается побыстрее найти тебя и "отблагодарить". Этот змееныш ничем не лучше своего папаши. А его бывшая жена? Я говорил тебе, что любой контакт с кем-либо из окружения Курлычкина стопроцентно приведет к провалу.

— Зря ты так… Максим неплохой парень.

— Это он тебе сказал? — Маргелов нервно хохотнул. — Почему бы тебе не спросить у самого Курлычкина, плохой он или хороший?

— Так поможешь мне?

— Пока не знаю. Нет… Я бы так не поступил… Честно. Твоя очередная затея кажется мне более безумной, нежели все остальные. Тебя разорвут прежде, чем я подоспею на помощь.

— У нас времени мало, Василь. Вот гарантия того, что я не натворю ничего лишнего, — Ширяева выложила на стол пистолет. — Я оставлю его, хотя, по идее, должна воспользоваться им и пристрелить эту сволочь. — Она указала на пистолет: — Это твоя гарантия, Василь.

— Ты должна была сдать оружие сразу после того, как написала заявление.

— Необязательно. Но дело не в этом. Так поможешь?

— Валя, откуда в тебе столько смелости? Рвешься на встречу с Курлычкиным, как в последний бой. Я устал повторять тебе, что в отчаянье ничего путного не сделаешь. Хотя начало было хорошим, не спорю. Идти дальше напролом — сгубишь не только себя, но и меня заодно.

Маргелов с досадой рубанул рукой воздух. Бесполезно ее уговаривать. Если бы она не просила помощи — другое дело, можно благословить скрепя сердце, но она просит о помощи. Не может просто так уйти со сцены; ей аплодисменты не нужны, но требуется расшаркаться перед пустым залом. А Курлычкин?.. Эта сволочь просто так не удовлетворится ее поражением и не успокоится, как наивно думает Валентина. О, он отомстит ей в полной мере и лишний раз удостоверится в своей силе. В пору отговорить Валентину и вернуть ей пистолет.

Все это относительно, пока не поздно залатать бреши, которые наделала Валентина. Ее еще можно спасти, разведя две конфликтующие стороны. Делается это просто и в короткие сроки: обе стороны признают свою вину, что собственно и является неписаной гарантией безопасности.

Все — ничего лишнего придумывать не надо. Разводящим может стать хотя бы он, Маргелов (все равно засветился), и кто-то — для пропорции — со стороны "киевлян".

Если Валентина почувствует, что удовлетворена не полностью, то, как говорится, это ее проблемы. Но с другой стороны, она прилично припечатала Курлычкина, одним запрещенным ударом. Неразумно в сложившейся ситуации, когда речь идет о жизни и смерти, все досконально взвешивать. Чтобы уберечься, достаточно прикинуть на глазок и разойтись. А там видно будет.

Неужели Ширяева до такой степени щепетильная в вопросах мести? — недоумевал Маргелов. Вот сейчас — именно сейчас нет никакого смысла точно копировать деяния друг друга: ты сделал так — и я отвечу тем же.

Чем дольше думал следователь, тем курьезнее находил ситуацию, не говоря уже о той сцене, которая может быть разыграна в офисе Курлычкина, — во всяком случае, Валентина полностью готова отыграть последний акт. Да, именно курьезная ситуация не без примеси безумства, безответственности и наплевательства на собственную жизнь.

Нельзя так, необходимо успокоиться, подождать. Пусть пройдет хоть немного времени, и взгляды станут помягче. Но Валентина намеренно не дает себе передышки, предчувствует, что действительно может пересмотреть свои взгляды.

"Это болезнь, — шутливо подумал Маргелов, — либо спинного ствола с пучками нервов, либо коры головного мозга".

Вот сейчас он должен дать ей ответ. Не согласится помочь ей, будет мучиться (спрашивается, за что?), согласится — значит, благословит ее на верную гибель. Выбирай — осторожно, но выбирай.

Маргелов искал выход, но не находил его. Еще немного (Валентина в нетерпении посматривает на часы) и она, презрительно оглядев его, бросит свое последнее "прощай".

Дурацкая ситуация, ни лучше, ни хуже не придумаешь. Если бы кто-то рассказал Маргелову, что он окажется в таком вот дерьме, ни за что бы не поверил. Кто-то другой — понятно, за другого можно и удивиться, и попереживать издали.

— Так что ты решил?

— А?.. Ничего, я думаю.

— Думай быстрее, Вася, у меня нет времени. — Валентина сняла телефонную трубку, палец держала на клавише, готовая отпустить и набрать номер.

— Скажешь, где ты держишь Максима?

— Скажу. Только после встречи с Курлычкиным. А то ты, думая, что спасаешь меня, привезешь Макса родному папочке. Вот тогда мне точно несдобровать. Пока Максим сидит в погребе, я в относительной безопасности. Так что ты решил? — повторила она. — Поможешь?

Не глядя на женщину, Маргелов, отказываясь, покачал головой.

Ширяева не мешкая ни секунды положила трубку на место.

Следователь даже успел подумать, как же ему полегчало. Даже ощутил легкую испарину, выступившую на лбу. Но удивился: как-то подозрительно быстро сдалась Валентина. Удивление быстро сменилось подозрением.

Отвечая на немой вопрос, Ширяева ответила:

— Я не дам этому сукину сыну времени для передышки. Я позвоню ему из вестибюля его же офиса. Я буду долбить его, пока он не сдохнет.

Не глядя на следователя, Валентина вышла из кабинета. Маргелов едва переборол желание кинуться вслед, чтобы вернуть оружие.

Он снял трубку телефона и некоторое время держал ее, ощущая тепло от рук женщины. Стараниями Валентины все в этом деле оказалось до того запутанным, что в пору прибегнуть не к здравому смыслу, а напрямую обратиться к инстинкту. Что интересно: похоже, Валентина избрала именно этот путь. Курлычкин наверняка поступит сообразно своему чутью хищника. Еще немного, и сам Маргелов, подвывая, сотворит что-нибудь нечеловеческое.

— Могу я услышать голос Курлычкина?

Секретарь Надежда Ломакина недовольно поморщилась, подумав, что воспитанных людей становится все меньше: звонившая даже не поздоровалась. Хотя звонит не в баню, а в солидную организацию. В основном абоненты, выходившие на связь с приемной Станислава Сергеевича Курлычкина, как и положено, представлялись.

— Здравствуйте, — секретарь постаралась, чтобы ее голос прозвучал наставительно. — Разрешите узнать, кто его спрашивает.

— Из Октябрьского народного суда.

Просто из суда. Некто без имени, отчества и фамилии. Бордель какой-то. Наверняка на связи безграмотная судейская секретарша. Ломакина даже представила себе крысиную мордочку абонента с подвижным носом и водянистыми глазами.

— Извините, вы можете конкретнее…

Ширяева перебила секретаря на полуслове, в свою очередь подумав, что эта представительская волокита выглядит довольно смешно: упырь, переодетый в цивильный костюм, играет на глазах всего города в делового человека. Игра серьезная, можно запросто вернуться в сырую и темную гробницу. Однако справедливо подумала, что девочка, сидящая на телефоне, тут совсем ни при чем. От этого резкий вначале голос Валентины смягчился.