— Вам будет предложен выбор. Искупление. Новый дар. То, о чём просите.

— В чём будет заключаться искупление?

— В жертве. Один из вас должен отдать жизнь. Она этого не сможет сделать, потому что тогда не сможет принять дар. Остаёшься ты. Готов ли ты, Люций, отдать жизнь за то, чтобы твоя жена смогла зачать, выносить ребёнка и родить?

— Бессмысленное предложение, — ответил Люций, помедлив. — Моя жена хочет родить от меня. Если я умру…

— Ты умрёшь после зачатия. У вас будет время. Боги сегодня милостивы. Принимаешь условия?

— У меня есть выбор?

— Выбор есть всегда.

Ответ был дан таким тоном, что не возникло сомнений, что выбор этот заключается в принятии смерти обоими, а не одним.

Люций посмотрел на небо. Припомнил всю свою долгую жизнь. Он знал, что выберет.

Оставшись в одиночестве, я испытал странное чувство… одиночества. Мы так долго шли вместе, что ощущение рядом парочки Вологодских стало чем-то естественным.

К сожалению, долго скучать мне не дали.

Я почему-то был искренне убеждён, что для получения силы истока нужно зайти в храм и подойти к этому самому истоку, чем бы он ни был. Несмотря на то что для решения моей проблемы было логично попробовать обратиться к этому способу обретения новой силы, от затеи я отказался.

Не без влияния Гэцу. Точнее, я и сам сомневался, но он напомнил мне, что про глаза меня тоже предупреждал, и вот чем это закончилось. Сложно сказать, жалел ли я о развитии глаз или нет. Они столько раз мне помогали побеждать, что глупо было бы об этом жалеть. Но эти бесконечные видения… В походе мне стало легче. Я научился лучше это контролировать. Не видеть, не помнить. Но всё равно это оставалось непосильной ношей, которую я носил каждый день.

Хуже всего было то, что это убивало память о Калии. Боль выжигала всё хорошее, что было между нами. Любая мысль о ней возвращала в то состояние, а мой запас прочности вовсе не бесконечен. Я держался, сам не знаю почему, где-то из чистого упрямства, где-то из чувства долга, а где-то и не держался, уходя подальше, переживая вспышки дурных эмоций.

Тогда, на первом общем собрании после смерти Такена, аристократы не осознавали, насколько близко подошли к смерти и как мне нестерпимо хочется перебить всех, просто чтобы на секунду заглушить боль. И, что отвратно, дело не в самой потере. Мы шиноби, и это не первая смерть близкого человека в моей жизни. Но это первая смерть, о которой я помнил постоянно.

Поэтому да. Я задумывался обо всех способах, как убежать от этого, как заблокировать и подавить. Освоив камень Адама, я взял следующий легендарный и набор редких, направленных на эмоции, память и разум. Помогло. Отчасти. Достаточно, чтобы я мог продохнуть вдали от дома, но недостаточно, чтобы я спокойно мог обнять нашу с Калией дочь.

Тем не менее от силы истока я отказался. Соблазн велик, но юношеский максимализм и оптимизм ушли, на смену им пришли мысли не о том, что всё обязательно получится, а о том, что всё может стать сильно хуже.

Чёрт возьми, я был прав.

Чужое присутствие я ощутил минут через пять после ухода Вологодских. Сидел я спиной к скале, поэтому сзади никто не мог подойти. В теории.

Кто же знал, что эта скала просто испарится, будто её и не было, и там появится некто, кто и даст знать о своём присутствии.

Развернулся я без спешки, как-то сразу ощутив, что, если бы хотели напасть, напали бы.

Облик гостя невольно вызвал удивление. Это была высокая девушка, чуть ниже меня, а мужчина я вовсе не скромных размеров. Высокая, худая, бледная, одетая в тогу светлого цвета, с полностью чёрными глазами, но главная фишка — нимб над головой.

— Лихо, — сказал я, оценив и саму девушку, и то, что рельеф изменился.

Храм стоял на месте, а скалы — исчезли. Не взорвались, не развеялись пеплом, а просто исчезли. Ну да чего ожидать от тех, кто связывает миры. На фоне этого скалу убрать по-тихому не так уж впечатляюще, пожалуй.

— Ты искал встречи с нами, но в храм не вошёл, — без вопроса, без обвинений, без эмоций спросило это нечто.

Мне много чего захотелось сказать. Большая часть этого граничила с невежеством, откровенной дерзостью. Я бы и сказал, не тот у меня характер, чтобы помалкивать, но в храм ушли Вологодские, и если мне надо заткнуться, чтобы им помочь или как минимум не навредить, то так тому и быть. Придержу дерзость.

— Не хотел обидеть, госпожа. Но здесь я не ради себя, а ради других.

— Разве тебя не терзает боль? Разве не гложет вина, что не защитил ту, что дорога?

— Вы очень проницательны, — ответил я прохладно.

— Тогда странно, что ты отказываешься от дара, отмеченный. Ты верно служишь и можешь послужить ещё лучше. Тебя отвлекает забота о семье, и в моих силах сделать так, чтобы ты всегда мог их защитить.

— Но какой ценой?

Гопники ли на улице, боги ли возле истока — уловки у них у всех одинаковы, как вижу.

— Великий дар даётся за великую жертву. Что самое дорогое для тебя?

— То, что я не буду приносить в жертву.

Та буря эмоций, что поднялась во мне, была проигнорирована. Девушка подошла на несколько шагов ближе. Её лицо сделалось сострадательным.

— Но ты должен. Чтобы получить силу. Один дар за одну смерть.

— Кого же? — процедил я.

— Того, кто дорог. Какой силы тебе не хватает? Способности легко перемещаться между мирами? Я дам тебе это. Способности свободно видеть любую опасность? От твоего ока ничего не скроется.

— Такая сделка мне не по душе. Откажусь.

— Ты не можешь отказаться. — Лицо девушки перестало быть добрым. — Ты звал нас, тебя привели сюда. Отказаться от дара — оскорбление.

— В храм ушли двое, что с ними? — перевёл я тему.

— Если думаешь затянуть разговор, дождавшись их, то в этом нет смысла. Здесь время течёт так, как мы решим. Они будут свободны, когда ты примешь дар. По доброй воле или как проклятие.

— И что же будет, если всё равно откажусь?

— Ты будешь проклят.

— Проклят? А ты сама-то кто будешь? В тебе нет ни души, ни духа. Лишь энергия и плоть. Сама ли ты богиня, что создала Колодец? Или ты всего лишь слуга, привратница, которую отправляют впаривать стухший товар?

— Ты оскорбляешь, — как будто бы удивилась она.

— О нет. Оскорбления начнутся, если ты продолжишь навязывать мне ваш так называемый дар.

— Давно я не видела такой дерзости, — отшатнулась девушка.

Я промолчал, приготовившись к бою. Не удержавшись, рассмеялся. Гатс бы оценил, мой смех был куда безумнее его.

Приносить в жертву своих же ради силы? Жён, детей, друзей? Да они спятили, эти боги, если предлагают мне такое всерьёз.

Попробуют принудить? Так пусть попытаются. Если я умру, так тому и быть. Не самый плохой способ избавления от той боли, что терзает меня уже третий год.

— На колени, — перестала она быть добренькой и обнажила меч, который взялся из пустоты.

Сверху обрушилось давление, которому бы и Адам со всей своей мощью позавидовал. Перехватило дыхание, ноги стали подгибаться. Выпустив дух, я замедлил этот процесс, но давление скакнуло выше, камень вокруг начал крошиться. Тогда я обнажил меч души, и силы сравнялись.

— Давай ещё, — прорычал я. — Или, клянусь, я разнесу ваш гребаный храм так, что и камня не останется! Дар, говоришь⁈ Тогда и ты прими мой дар избавления!

Удар, который я обрушил, посланница блокировала своим мечом. Успела в последний момент. От столкновения скалы вспучило вокруг нас и разнесло в стороны.

Если это моя последняя битва в жизни, то я покажу такой бой, что боги ещё долго вздрагивать будут, вспоминая меня.

Осознание того, что ей предложили, до Марии доходило медленно. Капля за каплей, подобно тягучему вину или, правильнее, густой крови.

Жизнь Люция в обмен на возможность родить.

И страшное наказание, и столь желаемый дар в одном флаконе. Выбор без выбора, потому что Мария давно себя не мыслила без мужа и ещё потому, что вся эта затея когда-то давно началась из-за того, что она хотела родить ему наследника, а не родить в принципе.