— Вы знали, что ваша дочь носила ребёнка? Около месяца.

Женщина несколько мгновений сидела неподвижно, после чего медленно качнула головой, хотя уже можно было обойтись и без этого: ответ стал ясен сразу. Да, впрочем, Титов о нём догадывался еще до того, как задал вопрос, однако не спросить не имел права.

— Что ж. Раз богу так было угодно… Видимо, я сильно грешила в жизни. Впрочем, скоро уже за всё отвечу, — голос её сошёл на невнятное бормотание, потом повисла тишина. Через несколько мгновений неловкого, напряжённого молчания, которое сыскари не решались нарушить, Наталия Николаевна вновь заговорила — ровно, почти твёрдо: — Это всё, что вы хотели узнать?

— Да. По крайней мере, пока.

— Потом уже не будет. Мы с вами уже не увидимся, — качнула головой женщина. — Поймайте его, пожалуйста.

— Мне самому очень этого хочется, — искренне проговорил Натан, избегая, впрочем, обещаний и клятв. Титов не отличался особым суеверием, но всё равно не хотел брать на себя подобное обязательство, тем более от умирающей и раненной горем женщины. Он, конечно, собирался сделать всё, от него зависящее, чтобы убийца понёс суровое наказание, но далеко не всё в этом мире зависело от поручика.

Хозяйка дома не стала настаивать, лишь кивнула, и сыскари, распрощавшись, вышли, остановились у крыльца.

С низких, толстых серых туч продолжал сыпаться мелкий дождь. Аэлита запрокинула голову, подставляя лицо мороси, и, крепко зажмурившись, несколько раз глубоко вздохнула.

— Вы в порядке? — озабоченно проследив за этими действиями, спросил Титов.

— Да, наверное, — отозвалась Брамс, не опуская головы. — Это… ужасно.

— Что именно?

— Вот эта старуха, — вздохнула девушка. — Я понимаю, что это плохо и она, может быть, очень хорошая женщина, но как же гадко там находиться…

— Это естественно, — сочувственно пожал плечами Натан. И постарался отвлечь спутницу от неприятных переживаний: — Что вы думаете об Акулине?

— Не знаю, — поморщилась вещевичка. — Да не разбираюсь я в людях и её совсем не могу себе представить!

— А всё-таки? — заинтересовался Титов. — Что именно вас особенно смущает?

— Это экзамен? — подозрительно покосилась на него Брамс, после недавнего визита взвинченная и склонная огрызаться.

— Нет, мы просто обсуждаем общее дело, — спокойно улыбнулся поручик. — Вы же хотите научиться следственному ремеслу, да?

— Ну да, — не вполне уверенно откликнулась она и, нахмурившись, пробормотала: — Странно это. Муж говорит, ей нужны были деньги, а мать уверяет — наоборот. Как такое возможно?

— Очень просто, — удовлетворённо хмыкнул Натан. — Один из них врёт или ошибается.

— А так может быть? — изумлённо выгнула брови Брамс. — То есть я хочу сказать, я об этом как-то не подумала… Да и вы не стали их разубеждать и пытаться на этом поймать!

— Если я им не верю, им совсем не обязательно об этом знать. Зачем? — пожал плечами поручик. — Кроме того, ложь может быть и неумышленной. Матерям зачастую слепит глаза любовь к детям, особенно если этот ребёнок единственный, и не исключено, что видимый ею образ «Кулечки» весьма далёк от истины. Даже у самых жестоких и безжалостных чудовищ есть родители, и они порой просто отказываются видеть весь ужас своих чад. А с другой стороны, решительно все, начиная с самого Сергея Михайловича, говорят о том, что супруги не ладили и не понимали друг друга, были фактически чужими. Не исключено, что проблема и в этом тоже.

— Но нам же необходима правда, да? — Аэлита заметно оживилась и заинтересовалась словами поручика, стряхнув оцепенение. — И как её выяснить?

— Лучше всего о человеке говорят его вещи, — задумчиво протянул Титов. — Они почти никогда не лгут и не ошибаются.

— И что они сказали сейчас?

— Акулина была очень аккуратной и бережливой, она старательно следила за всеми тратами и, должно быть, за порядком в доме. И это, к слову, прекрасно объясняет антипатию к ней прислуги.

— Почему? — полюбопытствовала Брамс.

— Это просто. Люди в большинстве своём любят лениться и зачастую по мере сил изыскивают способ облегчить себе труд. Я не утверждаю, что прислуга Горбачей ленива и совершенно нерасторопна, но, с другой стороны, сомнительно, что они выполняли свои обязанности с излишней любовью и тщанием, отсюда и конфликт. Акулина требовала совершеннейшего порядка — и в вещах, и в тратах. Может быть, отличалась даже завышенными требованиями, только не в силу своей избалованности, как уверяли те женщины, а, скорее, из-за повышенной склонности к порядку. А ещё припомните её наряды. Ни одна модница и избалованная жена с запросами не станет хранить и чинить старые платья. Конечно, возможен другой вариант, что она была исключительно скупа и склонна к накопительству, но тут уже стоит припомнить слова и матери, и мужа: никто из них о подобном не говорил, а не заметить такую черту в человеке очень трудно. Да и говорил бы в этом случае супруг о жадности жены, а не желании ею красивой жизни.

— Выходит, муж врёт?

— Выходит, он её совсем не понимал, — мягко возразил Титов. — А он честно признал, что взаимопонимания в этом союзе не имелось.

— Тогда что нам вообще дают все эти измышления? Если мы с самого начала знали, что они друг друга не понимают и он скорее всего ошибается? — Брамс тряхнула головой.

— Пока лишь более точный портрет убитой.

— А зачем он нам, если это маньяк? — изумилась женщина. — Или вы думаете, что это не маньяк, а её муж? Но зачем он тогда убил двух других?!

— Если это действительно маньяк, то проку от этих сведений и впрямь немного, — пожал плечами Натан. — А муж, судя по всему, не мог убить двух последних женщин, у него есть алиби. Мы, конечно, проверим, что он там такое делал на этом «Взлёте» ночью, действительно ли был там с восьми часов и не имел возможности выбраться тайком, но я не думаю, что он стал бы столь нагло и глупо лгать. Всё же он явно не дурак.

— А если у него был сообщник? — азартно спросила девушка. — Или вот, скажем, он специально двух убил, чтобы отвести от себя подозрение и свалить всё на маньяка!

— Это прекрасно, но таким образом можно любого человека обвинить, — улыбнулся в ответ Титов, откровенно любуясь горящими интересом глазами Брамс и наслаждаясь её искренним пылом. — У нас пока нет ни единой причины действительно подозревать в убийстве Горбача. Да, он подозрителен уже потому, что совмещает в себе вещевика из списка и родственника одной из жертв. Но у нас нет ни мотива, ни оснований подозревать наличие помощника. Да даже если последний имелся, всё равно не складывается. Умбру-то убийца стирал сам, и как минимум во втором случае Горбач бы точно не успел. Вот смотрите. Мы точно знаем, что вторая жертва, Елена, около восьми часов вечера была еще жива, и почти уверены, что примерно в это время Γорбач пришёл на «Взлёт». Уточнение «около» даёт некоторый возможный разбег по времени, но вряд ли он по-настоящему значителен. Ну полчаса, сорок минут — ему бы явно этого не хватило. Да и умбру стереть дело не пяти минут. Конечно, можно допустить, что действовали два сообщника-вещевика, но это уже слишком. Особенно если речь идёт просто об устранении неверной жены.

— Ну да, — нехотя согласилась Брамс. — Но кто же тогда может быть убийцей?

— Не знаю, но почти уверен, что искать его нужно всё там же, на «Взлёте». Завод большой, там работают многие горожане, но всё равно слишком много совпадений для одного дела. Странно, но единственной, кто выбивается из общей картины, является Навалова. Складывается впечатление, что именно она была важнее всего, а остальные — уже для отвода глаз. Я многое бы отдал, чтобы выяснить об этой скрытной особе хоть что-то, но увы, она не оставила нам шансов: ни родных, ни друзей, ни личной переписки. Даже её вещи, как и вещи Дёминой, до сих пор не нашли и, я уверен, уже не найдут. Если убийца не дурак, а он не дурак, то всё это давно сгорело или кануло на воду. Так что «Взлёт» и вещевик — это по-прежнему единственное, что у нас есть. Но сначала, конечно, попробуем выяснить ещё что-нибудь о жизни Акулины. Пройдёмся? Здесь недалеко дом её ближайшей подруги, вдруг да и расскажет что. А вечером займёмся с вами дурным и низким делом, — иронично усмехнулся он.