— Это каким таким? — удивилась девушка, подцепляя поручика под локоть.

— Чтением чужих писем и дневника.

— Всего-то? — разочаровалась Аэлита. — Да что ей в тех письмах, она же мёртвая!

— Всё одно, чужой дневник, — пожал плечами Титов. — Ничего благородного в этом нет.

— Ну скажете тоже, трагедия… Вон, дневники и письма всяких мёртвых писателей публикуют, и немалым тиражом, — логично возразила девушка.

— Кхм. Пожалуй, с этой стороны я на вопрос не смотрел, — чуть смутился Натан.

— Погодите, но как же «Взлёт»? Разве это не срочно?

— Тоже срочно, но в первую очередь нужно разузнать побольше о круге общения третьей жертвы и её последних минутах. Умерла Акулина тоже после девяти, но когда её оглушили — неясно. Пока выходит, что последней её видела мать около полудня.

— А мог, скажем, Хрищев быть сообщником Горбача? — азартно предположила Аэлита. — Он ведь шофёр, на том же «Взлёте».

— Соображаете, — похвалил Титов. — Только мотива мы у Хрищева так и не нашли, а кто что мог — это мы выясним только после поездки на завод. Думаю, завтра уже. Лично мне эта версия не кажется интересной, а там — кто знает.

— Натан Ильич, а я вот еще что вспомнила. То — то, — что показывал нам этот лысый, на сову похожий, из Охранки. Почему вы про него не думаете?

— Брамс, вы же сами постановили, что следы на телах не имеют с этим «нечто» ничего общего! — усмехнулся поручик. — Уже передумали и решили записать его в сообщники?

— Вряд ли, я же не знаю, что это такое, — смешалась Аэлита. — Но всё равно, не просто ведь так нам её подсунули, да?

— Не просто, — согласился мужчина. — И дом, у которого неизменно обрывался след Наваловой, взорвали не просто так. Только как всё это привязать к делу, пока неясно, и даже неясно, в каком направлении стоит искать. И если прыгать вокруг и строить пустые гипотезы, мы лишь потратим время и запутаемся ещё больше, увязнув в количестве версий. Из фактов у нас имеются три трупа, повторение убийцей нелепого ритуала тридцатилетней давности, его природа вещевика и тонкая, но явная ниточка к «Взлёту». Ну и та вещь, следы которой найдены на всех покойницах.

— Толку с неё, — недовольно нахмурилась Брамс.

— От неё нет пользы, пока мы её не нашли. Поверьте моему опыту, она свою роль ещё сыграет.

— Да ладно, какая там роль, — скривилась девушка и вздохнула. — Мне на самом деле другое обидно. Мы столько бились над восстановлением умбры, эта идея казалась такой перспективной, а ничего толком не дала…

— Вы хотите результата слишком быстро, — не удержался от улыбки Титов. — Что значит — ничего не дала? Вы как минимум установили способ, которым стёрли умбру, который также косвенно указывает на «Взлёт». Не кисните, Брамс, вся наша жизнь — дорога проб и ошибок.

Девушка понуро кивнула, признавая правоту поручика, а там они добрались до нужного дома, и стало не до посторонних разговоров.

Бело-розовый, легкомысленного вида особнячок, в котором обитало большое семейство Царёвых — родители, два младших сына и четыре дочери, из которых нужная являлась старшей, — стоял чуть в стороне от дороги, за небольшим сквером со старыми липами, огороженным низким кованым заборчиком без ворот. То ли земля эта принадлежала городу, то ли Царёвы были достаточно гостеприимны и не возражали против случайных прохожих.

Тамара, лучшая подруга покойной, оказалась типической приличной девушкой из хорошей семьи, незамужней, но, кажется, имеющей жениха. Со светлыми кудряшками и лицом сердечком, с голубыми глазами и в розовом, немного кукольном платье, она выглядела, впрочем, мило и даже трогательно, как девочка, — совершенно не во вкусе Натана, но он знал мужчин, предпочитавших именно такой тип. Единственной зацепившей внимание деталью облика были чуть припухшие нос и глаза. Деталь эту девушка пыталась загримировать, и от обилия пудры лицо казалось совершенно фарфоровым.

При беседе пожелал присутствовать отец, статный мужчина из бывших офицеров и нынешних чиновников, и Титов не видел причин ему отказывать.

– Εсли вы не желаете говорить об этом сейчас, мы можем прийти в более удобное время, — сказал поручик, переводя взгляд с девушки на родителя и обратно.

— Нет-нет, задавайте свои вопросы, конечно, я понимаю, это нужно, чтобы узнать, кто Кулечку… — Царёва шумно вздохнула, приложила платок к глазам.

Кажется, несмотря на общую искусственность облика, в своей печали Тамара была искренна.

— Для начала я бы хотел всё же уяснить, что не так было в их с мужем семье. Насколько я понял, женились они без принуждения, по взаимной склонности, разве нет?

— Да, конечно, по склонности, Кулечка была очарована Сергей Михалычем, он так красиво ухаживал — цветы, театр, всяческие мелкие подарки. Они очень, очень гармоничная пара. Были, — поправила себя девушка с новым вздохом. — А потом я и сама не поняла! Я Кулечке постоянно говорю: ну чего тебе не хватает? Умный, жалование большое, ни в чём не отказывает. Ну староват, конечно, но мужчине можно, он же не толстый был, как вот например…

— Тамара, — тихо, но веско проговорил отец. — Господину полицейскому не интересны твои сплетни о соседях.

— Простите, — явственно смутилась девушка, хотя через слой пудры краска и не проступила. — Так вот, мы с Кулечкой каждый раз, как разговор заходит… — торопливо продолжила она, потом осеклась и тихо добавила, опять аккуратно промокнув глаза: — Извините. Не могу привыкнуть, что…

— Тамара, соберись. Потом, — столь же тихо, уверенно воззвал к ней отец. Кажется, вызвался присутствовать при разговоре он не из опасения, что полицейские обидят дочь, а вот как раз для этого: не позволять дочери отвлекаться и болтать попусту.

— Да… Так вот, Кулечка и сама не могла сказать, что не так, всё твердила, что он ей как чужой стал и словно бы откупиться от неё пытается. А зачем ей, говорит, наряды, если она мужа и не видит толком, а без него, мол, нехорошо куда-то идти.

— В последнее время что-нибудь изменилось?

— Знаете, да, — нахмурившись и немного подумав, Тамара медленно кивнула и, чуть подавшись вперёд, заговорила торопливо, словно боялась забыть: — С пару месяцев назад она вдруг так преобразилась, разом похорошела. Я расспрашивала, что да как, но она только смеялась и обещала рассказать, потом, когда-нибудь. Потом она опять то весёлая была, то грустная и задумчивая, и про мужа своего не говорила больше. Да я и не спрашивала, Васечка же как раз тогда моей руки просил, и я… В общем, не спрашивала я, своим была так занята, что и поговорить мы могли редко когда, — она вновь шумно вздохнула, опять торопливо промокнула глаза и на несколько мгновений умолкла, кажется унимая подступившие слёзы. — А еще было… Не знаю, важно ли? В аккурат на Пасху, я потому и запомнила. Кулечка очень тихая в тот день была, всё про Бога говорила и обронила между прочим, что мужа своего словно бы и совсем не знает.

— Что значит — про Бога говорила? — растерялся Натан.

— Я точно не помню, — виновато вздохнула она. — Что-то про выбор между двух грехов, про предательство, я так толком и не разобрала, а объясняться она не стала, велела не брать в голову и потом смеялась, что в Светлое Воскресенье грехи особенно тяжкими кажутся. А какие у неё грехи? Кулечка всегда такая добрая, такая отзывчивая была… Простите, — она отвернулась, прикрываясь платком.

— Тамара Олеговна, простите, но ещё один, последний вопрос, и я не побеспокою вас больше, — через мгновение продолжил Титов, стараясь говорить как можно мягче. — Вы видели вчера Акулину?

Оказалось, подруги вправду встречались и до четырёх пополудни гуляли по лавкам. Потом Горбач осталась в уютном ресторанчике, где девушки присели отдохнуть, а Тамара упорхнула к жениху. Это был какой-никакой след. Напоследок убедившись, что и Царёва не знает убитых Навалову и Дёмину, Натан распрощался с девушкой и, пожелав ей сил и терпения, отправился в тот ресторанчик.

Пока нашли то место, точного расположения которого Царёва не запомнила, пока опросили всех половых — день совершенно склонился к вечеру. В ресторанчике витали столь дивные запахи, что сыскари единогласно решили здесь и перекусить, заодно подведя итоги дня.