— А может, он это специально так подстроил? — азартно предположила Аэлита.

— Что именно?

— Ну, нарочито всё подбросил, уверенный, что мы решим, что его подставили, а на самом деле это действительно он?

— Меры на этот случай мы уже предприняли: он сидит в камере, — усмехнулся Титов. — Хотя, на мой вкус, это всё же слишком шатко и неубедительно. Но я не думаю, что на нас кто-то станет давить и спешить с судебным разбирательством, несколько дней всяко есть. А там либо всплывёт новое тело, и тогда волей-неволей снимутся подозрения с Меджаджева, либо мы что-то выясним. Кстати, а что показал умброметр в подвале? Было что-нибудь интересное?

— Я так с ходу не скажу, я же даже толком не посмотрела, только сняла и всё, — виновато пожала плечами Брамс.

— Простите, что так вас торопил, — проговорил мужчина.

— Да я сама виновата, — отмахнулась девушка. — Вот пока вы отчёт свой писали, вполне могла бы глянуть, а я забыла. Но я исправлюсь, обещаю!

На этом разговор прервался: сыскари спустились в подвал, и Титову пришлось потратить некоторое время на организацию допроса. Для этих целей здесь имелась отдельная комната — каменный мешок с двумя дверьми в разных концах и небольшим столом посередине, возле которого стояли несколько табуретов.

На поручика, вошедшего вслед за охранником, Меджаджев глянул хмуро, тяжело, исподлобья, но сыпать оскорблениями не спешил и вообще более никаких действий не предпринял.

Отпустили охранника, расселись. Натан разговор не начинал, а Аэлита тем более не вмешивалась, пока разглядывая непривычную обстановку. Серые стены были скучны и унылы, но не более, и никакого давящего впечатления не производили — чулан чуланом, разве что свет одинокого белого плафона на потолке был ярок.

Первым тишины не выдержал, конечно, арестованный.

— Вы меня сюда помолчать притащили? Так я бы и в камере мог, лёжа. Надо же привыкать к тюремным будням, — едко проговорил он.

— За убийство трёх человек куда вероятнее виселица, — спокойно поправил Титов, продолжая изучающе глядеть на вещевика. Опять выдержал паузу. — Скажите, Руслан Яхъяевич, кто имел доступ к вашему подвалу?

— В каком смысле? — опешил тот.

— В прямом. И хорошо подумайте, прежде чем ответить, от этого зависит очень многое. Кто мог проникнуть в ваш подвал? Скорее всего, в ваше отсутствие.

— Никто не мог, что за чушь? — возмутился он. — Постоянной прислуги у меня нет, раз в неделю приходит женщина убраться, так я в это время дома, а еду из трактира напротив приносят.

— Плохо, — уронил Натан, хмурясь. — Друзья, родственники? Неужели и гостей никаких не бывает? А когда бывают, вы неотлучно при них? Особенно в последние несколько дней.

— Не было никого, — нахмурился Медждаджев. — Да вы сами видели, ко мне так просто не влезешь!

— А для чего, кстати, вот такая охрана? Есть что красть? — поинтересовался Натан.

Несколько секунд они мерились взглядами, а потом арестованный всё же ответил:

— Когда отец поставил дом, то была ещё окраина города. А он добротный, крепкий. И несколько собачьих ублюдков решили, что там есть чем поживиться. Их потом и поймали, и вздёрнули — та банда несколько домов в городе опустошила. Да только из всей большой семьи осталась в живых лишь старшая сестра, которая ушла в дом мужа, да я, потому что у друга гостил. Тогда я решил, что в моём доме чужих не будет, — угрюмо завершил он.

— Простите, я не знал, — растерялся от такого откровения Титов. — Но тогда выходит, кроме вас, в этот подвал некому было попасть?

— Выходит, так. Да только я Кулю не убивал. И Лену тоже. И третью эту, как её… — процедил Меджаджев, а после пробормотал себе под нос: — На кой чёрт отец этот подвал вообще оставил? Предлагала же мать засыпать.

— Что вы имеете в виду? — уцепился Натан даже прежде, чем в его голове успела выстроиться логическая цепочка. — В каком смысле «оставил»?

— Да в прямом. Там, видать, прежде дом какой-то стоял или вовсе крепость. Подвал случайно откопали, когда водопровод тянули, вот отец и решил его оставить. Мол, хороший, основательный, что добру пропадать? Обустроил, приготовил… Но воспользоваться толком уже не успел, и спуск нормальный сделать — тоже. А я закрыл да и забыл.

— Занятно. А кто вообще знал о существовании этого подвала?

— Я из того тайны не делал, подвал и подвал, — пожал могучими плечами вещевик. — Да на кой он вам сдался-то?

— Этот подвал, Меджаджев, как привёл вас сюда, так и вывести может, причём отнюдь не на виселицу и даже не по этапу, а обратно к человеческой жизни.

— Так разве не всё со мной решено? — озадаченно нахмурился арестованный.

— Было бы решено, мы бы здесь лясы не точили, — поморщился Титов. — Всё, пожалуй, только начинается. Скажите, Меджаджев, у вас были враги? Настоящие и подлые.

— Да чёрт их разберёт, — совсем растерялся мужчина. — Оно разве по лицу поймёшь, у кого за пазухой для тебя камень припрятан?

— Что, и совсем никто не приходит в голову? А, например, Горбач за рога свои обидеться не мог?

— Обидеться мог, если бы узнал, но не до такой же степени, чтобы людей убивать! — искренне возмутился вещевик.

— Вы уж больно рьяно его защищаете, — рассеянно заметил Титов.

— Для того, кто с его женой шашни крутил, имеете в виду? Договаривайте уже, — огрызнулся Меджаджев. — Знаю, что повёл себя дурно, да только не я их семью разрушил и поначалу ещё помирить пытался. Только к тому, что Серёга человек хороший, это никакого отношения не имеет! Мы с детства с ним дружили, учились вместе!

— И сейчас — тоже дружите? — задумчиво уточнил поручик.

— Сейчас — нет, мало общаемся, — нехотя признался арестованный. — Как институт кончили, так и разошлись почти. Сейчас только по рабочим делам, и то редко.

— Почему? Вроде бы в одном месте работаете.

— Так я больше на производстве, да еще по планерам, а он — по проектированию движителей, — пожал плечами Меджаджев. — Где нам пересекаться?

— Ладно, а, кроме него, кому вы вообще могли перейти дорогу? Хоть бы в той же степени, что Горбачу. Может, уволили кого из-за вас? Или повышением в должности обошли?

Титов ещё с четверть часа расспрашивал вещевика о его знакомствах и круге общения, однако ничего полезного для дела не узнал и никаких подозреваемых не получил. Меджаджев, в очередной раз показав себя человеком прямолинейным и бесхитростным, не сумел даже предположить, кто мог затаить на него зло. В его представлении, все разногласия решались на месте, вопросов ни у кого не оставалось, а люди делились на два сорта: гниль и отбросы, с коими вещевик не пересекался и коих было в мире меньшинство, и нормальные, честные. Попыток переубедить его Натан не предпринимал, только еще больше утвердился во мнении, что убить женщин этот человек не мог. Пришибить в приступе ревности или ярости — ещё куда ни шло, но и то сам бы первый виниться пришёл, снедаемый угрызениями совести. А вот эти все экивоки с ритуалами и обманными манёврами — всяко не про него.

Подмывало, правда, спросить, как эта слепая вера в окружающих людей сочетается с параноидальным нежеланием пускать этих самых хороших, неспособных на подлость знакомцев в дом без присмотра, но Натан сдержался. Указанная привычка явно имела болезненную природу, вызвана была нешуточным потрясением отрочества и мало относилась к прочим взглядам мужчины.

Про историю с дурачком он тоже со скрипом вспомнил и только после наводящих вопросов Титова, однако подробностей тех «похорон» назвать не сумел и уж тем более — тех, кто был с ним в тот день и кто ещё мог видеть эту сцену. И как Натан ни бился, выудить из Меджаджева хоть что-то полезное о том случае не удалось, так что как свидетель вещевик оказался бесполезен. Зато поручик еще больше укрепился во мнении, что задержанный невиновен.

— Куда мы теперь? — полюбопытствовала Брамс, когда подвал остался позади.

— В архив, конечно.

— В архив?! Но зачем?

— Изучать старинные планы города и его окрестностей. Надеюсь, нам это хоть что-нибудь даст, — искренне пожелал поручик.