— Это да, — согласился с ним кардинал, — вот вспоминая своё детство, я и близко не был столь энергичен как он. Сколько языков он уже знает? Не учитывая диалектов?

— Контесса говорила о восьми, — тяжело вздохнул Джованни Дандоло, — а когда у нас в доме служил китаец, разбирающийся в травах, Витале учился и у него тоже, специально для этих целей ранее купив его на невольничьем рынке.

— Чудны твои дела, Господи, — кардинал перекрестился.

— Даже вылечил запор у одного из слуг, дав ему какого-то настоя, из собранных собственноручно трав, под присмотром этого самого китайца. И представьте, слуга, вылечившись, забрал остатки сваренного зелья и продал его на рынке, заработав денег, поделившись потом ими с Витале, который просто хотел вылить лишнее снадобье на землю.

— Энрико тогда, увидев серебро в руках малыша, который фактически его сам заработал, сказал больше не чинить ребёнку препятствий в его развлечениях.

— И подобные случаи были ещё? — Альбино навострил уши, поскольку информация была напрямую связана с его заданием.

— Каждый раз ваше Высокопреосвященство. К чему бы он не притрагивался или не занимался, либо приносило прибыль, хотя конечно и маленькую, либо немного упрощало труд слуг или рабов, которые были ему за это благодарны. Вы же прекрасно понимаете, что даже медяк, заработанный в таком возрасте, заставляет задуматься о том, что будет в будущем, когда он займётся семейным бизнесом с огромным оборотным капиталом. А мальчик уже высказывал такое желание, даже выпросив у матушки себе корабль.

— Корабль? Ребёнку? В таком возрасте?

— Ну его в итоге не стали покупать, Витале сказал, что сначала нужно нанять команду и снарядить его, на что у него пока нет денег.

— Ребёнок сам отказался от такой дорогой игрушки? — недоверчиво произнёс Альбино.

— В том то и дело кардинал, что не отказался. Сказал, что как только накопит денег на команду и припасы, обязательно потребует свой подарок.

Оба замолчали, обдумывая свои мысли, а в голове кардинала после услышанного, наконец выстроилась логическая цепочка, как и что говорить Папе про этого необычного ребёнка.

— Витале! Витале!

Голос дяди разбудил меня, и я сонно разлепив глаза, поднял голову, недоумённо на него посмотрев.

— Рим!

Я тут же проснулся и стал смотреть во все стороны, рассматривая город. Вот только…особого впечатления он на меня не производил. Точнее не так. Город производил впечатление, грозного и величественного когда-то правителя, который состарился так, что всё что сейчас может, это лежать на кровати и вспоминать былое величие. Вот и тут всё старательно ветшало, покрывалось пылью и человеческими отходами. Моё разочарованное лицо заметил кардинал.

— Что думаешь Витале? — спросил он меня, а я раздумывая над своими мыслями, ответил ровно то, что думал, как раз про великого завоевателя в старости.

Священнослужитель очень остро на меня посмотрел, но промолчал, но зато стал наблюдать за мной, смотря на мою реакцию, когда мы проезжали величественные мосты, Колизей и Дворец Сенаторов.

Довезя кардинала прямо до его дома, мы сдали его вещи выбежавшим встречать господина слугам, а сами направились в квартал, который обычно занимал дядя, когда приезжал сюда. Слава Богу часть домов не была занята и хозяин, лично знакомый с большинством старшего поколения моего семейства, поприветствовал меня в Священном городе, надеясь, что я тоже буду посещать его теперь почаще.

Расположившись в отдельном доме со своей кормилицей, я умылся и переоделся, поскольку дядя пообещал сводить меня поужинать в одно хорошее место. На мой же вопрос, а как же бани? Он ответил, что они давным-давно разрушены и восстанавливать их никто не собирается, чем ещё больше погрузил меня в печаль. Город, на который у меня было столько надежд, стремительно терял своё очарование, уступая родному дому — Венеции.

И хотя местная еда была не плохой, если бы только не вонючий соус, запах которого преследовал меня теперь постоянно, куда бы я не пошёл. Так что день закончился в полном унынии и даже предложение дяди завтра посетить остальные достопримечательности, не вызвало у меня особого восторга, но я всё же согласился, поскольку нужно будет же о чём-то рассказывать маме. Такие далёкие путешествия делали в основном мужчины в нашей семье, так что она особо просила меня при расставании, лучше узнать город, чтобы потом о своих ощущениях рассказать ей.

Вызов на аудиенцию к Папе пришёл только на пятый день нашего пребывания в Риме, за это время я полностью «насладился» городом. У меня, почему-то, каждый раз когда я видел увядающие шедевры прошлого, построенные из когда-то белоснежного мрамора, душа требовала последовать примеру императора Нерона и сжечь этот город дотла. Когда я поделился своими мыслями с дядей, он сначала долго смеялся, но потом попросил больше об этом никому не рассказывать, хотя тихо признался, что Великий город и на него первый раз оказал гнетущее впечатление.

Когда прибыли папские легаты, чтобы проводить нас на встречу, мы собрались и с небольшим сопровождением, но не меньшим, положенным нам по статусу, отправились в комплекс дворцов, захватив с собой конечно же подарки. В основном это были дары дяди, но и мне требовалось вручить Святейшему отцу большой золотой оклад для Евангелие, усыпанный драгоценными камнями.

Долгое ожидание внутри здания, и ещё более долгое внутри зала перед большим троном, обитым красным бархатом, когда наконец прибыл тот, кого мы ждали. Опираясь на высокий посох, довольно пожилой уже Папа в окружении двадцати кардиналов прошёл и сел на свой трон. Его свита заняла свои места подле него.

— Святой престол приветствует честных торговцев дома Дандоло, — чуть хрипловатым голосом произнёс он, — мы рады, что Господь сделал ваш путь к нам безопасным.

Мы с дядей тут же перекрестились, низко ему поклонившись.

— Мы польщены вниманием, которого не достойны, Святейший отец, — дядя заговорил сразу, как вторично перекрестился, — и в дань уважения, позвольте преподнести вам дары.

Целестин III шевельнул лишь мизинцем, но слуги тут же занесли наш сундук, и поставив его у подножья открыли, показав внутри золотую утварь, кресты, усыпанные драгоценными камнями, а также рулоны шёлка. Я этим временем рассматривал герб на одной из перчаток папы, который сразу привлёк моё внимание. Что-то смутно знакомое, о чём я точно недавно читал.

«Красное и белое. Цветок, — мысли крутились в голове, так что я даже не заметил, как дядя звал меня, поскольку настала моя очередь поднести дары».

Очнувшись, когда меня позвали трижды, я покраснел, поскольку все взгляды были устремлены на меня.

— О чём вы так глубоко задумались юный отрок? — заинтересованно спросил Целестин III, — настолько, что ваш разум покинул этот зал.

— Герб на вашей перчатке Святейший отец, — проговорил я это вслух, не смотря на злобное шикание рядом дяди, я наконец вспомнил, где его видел.

— Чем же он тебя заинтересовал? — папа даже наклонился вперёд, чтобы меня было лучше слышно.

— Это ведь родовой герб благородного дома Орсини, которые произошли из императорского рода Юлиев-Клавдиев! — вскрикнул я радостно от того, что вспомнил, — я читал об этом в библиотеке нашего собора. Родоначальником династии был сам Гай Юлий Цезарь! А его внучатый племянник Гай Юлий Цезарь Октавиан Август вообще стал первым императором Рима!

Кардиналы вокруг папы удивлённо зашептались, а само лицо Святого отца едва не расплылось от блаженной улыбки.

— Удивительно слышать, что наше семейное древо знают так далеко от Великого города, — произнёс он чрезвычайно довольным голосом.

— Ваша Святейшество! Это ведь наша история! Предки, которых мы должны знать и чтить! — в притворном священном ужасе вскрикнул я, вызывая большие глаза как у дяди, так и у окружающих нас священнослужителей.

Конечно не стоило даже упоминать, что весь этот наш разговор с Папой был только на высокой латыни, никакой народной вульгарщины. Целестин III прекрасно на ней изъяснялся, настолько, что я даже почувствовал зависть, поскольку моё произношение не было столь идеальным. О чём я и поспешил ему сказать.