Всё это предполагалось и было озвучено во всеуслышание к продаже, и конечно большая часть уходила ко мне, но тридцать процентов я пообещал разделить между отрядом. Такая щедрость крайне приветствовалась и от этого гребцы энергичнее работали спиной и руками, чтобы быстрее попасть домой. Все они возвращались весьма обеспеченными людьми, из тех кто выжил разумеется.

Когда до родных берегов остался день перехода, я остановил ведущую галеру и созвал совет капитанов, на котором предложил им следующие условия дальнейшего сотрудничества. Во-первых, поскольку вооружение и доспехи были моими, то всё подлежало сдачи на мой склад, во-вторых те из отрядов, кто захочет окинуть меня, вольны это делать без препятствий, ну и в-третях, самое главное, поскольку у меня в ближайших планах не имелось военных действий, то я предложил всем кто хочет остаться, половинное жалование. Они просто будут жить в своих домах, со своими семьями, и получать от меня половинное жалование против обычного, которое я платил в военное время. Капитанам же я предлагал полную ставку, чтобы они оставались у меня на службе, готовые в любой момент к мобилизации, но сами при этом вольны были распоряжаться собой как хотят, до того момента пока они не понадобиться мне. Их разумеется это заинтересовало и они отправились к своим командам, чтобы узнать мнение людей. Вернувшись спустя полсуток, все единодушно высказались что две трети команд выразили согласие на такие условия. Сидеть дома и получать жалование, пусть и половинное, что может быть лучше, ведь подработок им никто не запрещал при этом. Правда не все были рады сдаче доспехов, но тут было понятно, что если попытаются сбежать, их объявят ворами со всеми вытекающими грустными последствиями, ведь всё было куплено не за их деньги, а нанимателя, то есть меня.

Договорившись с капитанами также о процедуре сдачи вооружения, поскольку его нужно было не просто побросать в одно место, но тщательно почистить и завернув в сухую ткань складировать там, где будем мало влаги. Этим и продажей трофеев они займутся сами, поскольку и получали своё полное жалование за это, чтобы снять с меня большинство рутинных задач. Когда мы согласовали с ними все пункты, подписали договор, оставив у себя экземпляры, довольные люди, низко кланяясь отправились по своим кораблям, и мы продолжили путь домой.

Когда галеры входили в порт, сначала было мало зевак, зато когда рассмотрели родовой баннер, на пристани очень скоро стали собираться много горожан, которые кричали и приветствовали меня. Так что когда мы причалили, разместившись бок о бок, вокруг было просто море людей. Спускаясь со сходней, я увидел даже отца, который меня встречал, видимо его позвали из дворца, находившегося неподалёку, поскольку он пришёл в сопровождении гигантской свиты из более чем трёхсот человек.

Я подошёл к нему, поклонился и сказал.

— Я дома, отец.

— Венеция приветствует своего героя, — с улыбкой ответил он, показывая рукой на народное ликования, — имя Витале Венецианца стало многим известно далеко от родного города. Слухи один невероятнее другого приходила к нам из далёкой Англии. Надеюсь ты поведаешь нам, что из них правда, а что ложь.

— Конечно, вечером буду тебя ждать дома, — я склонил голову перед дожем, — а теперь позволь, я бы хотел увидеться с матушкой.

— Она будет счастлива тебя видеть, — он дал мне разрешение идти, а сам зашагал обратно во дворец.

Я же, под шум и приветственные крики людей, раскланиваясь и посылая воздушные поцелуи, направился к лодке. Народ стоял так плотно везде, что мне пришлось в прямом смысле протискиваться через них, при том что меня пытались потрогать или поцеловать.

— Еретик! Смерть тебе! — внезапно передо мной оказался человек, в монашей рясе и с взлохмаченными волосами, который трижды ударил меня в грудь стилетом.

Металл звякнул о поддетую под одежду кольчугу и на всякий случай выпущенную броню из браслетов, только без капюшона. После множественных экспериментов казалось, что длину раскатки тонкого материала можно было регулировать, так что я почти всегда теперь носил под одеждой броню, которую мне подарил взрослый я из будущего. Она держала удары всего, хотя конечно боль от особо сильных ударов чувствовалась, несмотря на то, что эта броня как — то распределяла силу кинетического удара по всей своей поверхности, а телу доставалось совсем чуть-чуть, но всё же синяки были не такой большой проблемой, как если бы меня проткнули насквозь. Вот и тут, когда на меня напали, я лишь почувствовал, как в меня тыкают тупым предметом и пока он не понимал, почему я всё ещё стою и не падаю после его ударов, я вытащил из-за спины свой кинжал, и ударил его в живот, резко дёрнув руку влево и вытаскивая лезвие из раны, ещё и вытер его о одежды нападающего, убирая оружие обратно в ножны.

Пока монах удивлённо смотрел, как из его пропоротого живота вылазили кишки, я запрыгнул в лодку, приказав как ни в чём не бывало, отвести меня домой.

Ничто не могло мне испортить настроения, даже это досадное происшествие. Я всё ещё удивлялся, почему до сих пор при моём образе жизни на меня никто не покушался. Так что атака фанатика даже как-то успокоила меня, значит всё было в порядке, мир всё тот же. Выяснять кто за ним стоит я даже не собирался, круг тех, кому я наступил на хвост был столь обширен, что даже узнавать кто его надоумил на это, было просто жаль времени, поскольку своих врагов я и так знал наперечёт.

На пристани дворца меня уже ждала мама, в нетерпении прохаживаясь между каменных изваяний, так что появление моей лодки заставило её плакать и смеяться одновременно, в нетерпении дожидаясь, когда я упаду в её объятья.

— Сынок! Сынок! — причитала она, опустившись на колени и прижимая меня к себе.

— Рад вас видеть матушка, вы всё также молоды и прекрасны, — я поцеловал её в лоб, обнимая в ответ.

Она, взяв меня за руку повела во дворец, который я как заметил сильно преобразился. В нём был произведён ремонт, ограда повысилась метра на полтора, а также появилась часовня, высотой с сам дворец. Графиня не расставалась со мной ни на миг, даже когда служанки переодели меня и протёрли всё тело влажными полотенцами, чтобы освежить с дороги. Затем мы отправились пообедать, и она всё время сидела рядом, словно боялась, что я сорвусь и снова куда-то убегу. Жуя и протягивая руки к десятку различных блюд, что натаскали нам повара, которые и сами стояли в дверях, утирая слёзы, я рассказывал сильно сокращённую версию своих приключений.

Мама долго хохотала над моим заговором с королевой-матерью против бездетности короля Ричарда, долго плакала когда рассказывал о смертях французских рыцарях и последующем изгнании из страны. За разговорами мы не заметили, как наступил вечер и к нам вскоре присоединился отец. Пришлось снова уже для него пересказывать ещё более сокращённую версию событий, заодно поведав, как меня подвёл его знакомый купец из Англии не давший денег, а такжео своём долге перед королевой-матерью.

— Как капитаны продадут трофеи, сразу отдам тебе всё, — заверил я его, на что он хмыкнул, переглянулся с мамой и ответил, — в этом нет нужды, я уже забрал из твоей сокровищницы всё, что потратил на твои путешествия. Ты мне ничего не должен.

— Моя сокровищница? — выхватил я главное, — с каких это пор?

Он ещё раз переглянулся с мамой, и поманил меня за собой. Они пошли вместе, а я вслед за ними. Спустились глубоко вниз, и прошли семейную сокровищницу, откуда я обычно брал деньги или подарки для уважаемых людей. Только в этот раз мы прошли мимо неё.

— Пришлось перестроить часть подвала, — прокомментировал он, отдавая мне связку ключей, — теперь это твои помещения.

Открыв тяжёлую, обитую металлическими полосами дверь, я увидел десять больших и пять сундуков поменьше. Переведя при этом взгляд на отца.

— Открой.

Пришлось мучатся, подбирая из связки нужный ключ, но когда я открыл один из больших, то увидел, что он полностью забит серебряными монетами, и как я правильно догадался, в более меньших ларцах оказалось золото.