За спиной, в полумраке, чернел зев Мории. Земля все еще вздрагивала от размеренных ударов. Думм! Думм! В воздухе курился черный дымок. Но долина была пуста. Думм. Лишь теперь беглецы безраздельно отдались своему горю: одни, рыдая, бросились на землю, другие плакали стоя, беззвучно, и никто не считал времени. Думм, думм. Барабанный рокот уходил в глубины. Думм. Наступила тишина.

ЛОТЛОРИЭН[266]

– Здесь оставаться нельзя, – сказал Арагорн, обернувшись и подняв меч. – Прощай, Гэндальф! – крикнул он. – Я предупреждал тебя: берегись Мории! Увы! Мои слова оказались пророческими. На что нам теперь надеяться? – Он повернулся к Отряду: – Что ж! Оставим надежду за спиной – и в путь! За нас еще отомстят. Затяните пояса! Вытрите слезы! Впереди долгая дорога и тяжкий труд!

Долина, зажатая меж двух горных отрогов, лежала в глубокой тени. В вышине сверкали три белоснежных пика: Кэлебдил, Фануидол и Карадрас – Горы Мории. Из ущелья в долину по бесчисленным уступам каскадом белых нитей низвергался водопад; у подножия клубилось облако брызг.

– Ступени Димрилла, – показал туда Арагорн. – Они вырублены в скале у водопада. Окажись судьба чуточку милостивее, мы спустились бы по ним, и все было бы иначе.

– Судьба – или Карадрас, – вздохнул Гимли. – Он еще и улыбается! Посмотрите–ка!

Гном погрозил кулаком самому дальнему из заснеженных великанов и отвернулся.

На востоке отрог обрывался; за ним, в дымке, угадывались далекие равнины. Сама же горная цепь тянулась на юг сколько хватало взгляда. В полутора верстах ниже по склону лежало озеро – длинное, овальное, похожее на огромный наконечник копья, с размаху вонзенного в темную глубь северного ущелья. Тень покрывала не все озеро, и дальний его берег лежал среди залитых солнцем лугов, но вода не отражала солнца: она оставалась темно–синей, как чистое вечернее небо, когда смотришь на него из комнаты, где зажжена лампа. Ни рябь, ни волна не нарушали безупречной глади. К четкому, словно вычерченному пером овалу озера террасами спускались луга.

– Вот оно, Зеркалье, глубокий Келед–зарам! – печально молвил Гимли. – Помните, что он говорил? «Желаю тебе его увидеть, но мы должны будем спешить…» Много лиг отшагают мои ноги, прежде чем я снова смогу радоваться! И вот я здесь – и должен спешить. Но ему уже не придется больше никуда торопиться.

Отряд решил идти по дороге, которая начиналась прямо у Ворот. Она была неровной, ухабистой и вскоре превратилась в извилистый проселок, едва приметный в зарослях вереска и дрока, проросшего сквозь трещины в камнях. И все же многое говорило о былой славе прекрасного мощеного тракта, который вел когда–то из равнинных владений гномов к воротам Мории. То и дело у дороги вырастали разрушенные изваяния или зеленые курганы, поросшие тонкими березами и скорбно вздыхающими елями. Вскоре тракт свернул влево; снизу на путников глянула темная синева Зеркалья, а на берегу его, чуть поодаль от дороги, показалась одинокая колонна с отбитой верхушкой.

– Столп Дьюрина! – вскричал Гимли. – Неужели я пройду мимо и не гляну на это диво?

– Только не задерживайся! – разрешил Арагорн, оглядываясь на Ворота. – Солнце садится рано. Орки будут тянуть с погоней до глубоких сумерек. К этому времени мы должны быть уже далеко отсюда. А ночь будет темной. От луны остался узенький серпик, да и тот скоро скроется.

– Идем со мной, Фродо! – крикнул на бегу гном. – Не хочу, чтобы ты ушел из долины Димрилл, не посмотрев на Келед–зарам! – И он поспешил вниз по зеленому склону.

Фродо, прихрамывая, последовал за ним; он устал, бок у него ломило, но темно–синяя неподвижная вода словно притягивала его к себе, и устоять он не смог. Сэм увязался следом.

У колонны Гимли остановился и запрокинул голову. Камень выветрился и пошел трещинами; руны, испещрявшие Столп, стерлись. Даже Гимли не мог разобрать древних надписей.

– Эта колонна установлена в том месте, откуда Дьюрин впервые заглянул в Зеркалье, – сказал он. – Заглянем и мы, пока не ушли отсюда!

Они наклонились над темной водой, но отражений своих не увидели: синь оставалась пустой и бездонно–ясной. Постепенно в прозрачной лазури проступили очертания гор; перьями белого пламени взметнулись снежные вершины. На глади озера отразилось опрокинутое небо, и в нем, словно упавшие в глубину драгоценные камни, сверкнули звезды, хотя с небосвода лился солнечный свет. Но отражений гнома и хоббитов, склонившихся над водой, так и не появилось.

– О дивный и многочудный Келед–зарам! – прошептал Гимли. – Воды его хранят Корону Дьюрина и будут хранить ее, пока он не очнется от векового сна. Прощай, о дивный и многочудный!

Он поклонился озеру и поспешил по зеленому ступенчатому лугу обратно к товарищам.

– Ну, и что ты там увидел? – спросил Пиппин у Сэма. Но тот был погружен в свои мысли и не ответил.

Дорога свернула направо – к выходу из долины. Миновав озеро, путники повстречали у обочины глубокий родник, полный хрустально–чистой воды; через каменный край родникового озерца перекатывался ручеек и, журча и сверкая, бежал вниз по крутому каменистому ложу.

– Здесь начинается река Серебряная, – сказал Гимли. – Не пейте отсюда! Эта вода – все равно что лед.

– В горах бьет много ключей, так что скоро Серебряная превратится в быстрый поток, – добавил Арагорн. – Нам долго будет с ней по пути, ибо я пойду, как завещал нам Гэндальф, а это значит, что, если повезет, мы доберемся до лесов, где Серебряная впадает в Великую Реку. Видите? – И он показал вперед.

Все посмотрели вслед за его рукой и набирающим силу потоком, но долина тонула в золотой дымке.

– Значит, мы попадем в леса Лотлориэна! – просветлел лицом Леголас. – Нет и не было у эльфов на этой земле пристанища прекраснее, чем Лотлориэн! Даже деревья там растут особые – не те, что в обычных лесах! Осенью листва на них становится золотой, но не опадает, пока не раскроются по весне новые почки. Тогда ветви покрываются желтым цветом, и ты ступаешь по золоту, и глядишь на золотую кровлю над головой, и касаешься колонн из серебра – ибо у этих деревьев кора гладкая и серая. Так поется в чернолесских песнях. Эльфы Черной Пущи не забыли Лотлориэна. Если бы только сейчас была весна и я мог ступить под лиственную кровлю Золотого Леса! Как я был бы счастлив!

– Я был бы счастлив там и теперь, зимой, – отозвался Арагорн негромко. – Но Лотлориэн еще далеко. Нам надо спешить.

Поначалу Фродо и Сэму удавалось поспевать за остальными, но Арагорн не щадил никого, и хоббиты стали понемногу сдавать. С раннего утра у них и маковой росинки во рту не было. Рана Сэма горела как огонь, голова кружилась. Несмотря на солнце, после теплой Морийской тьмы снаружи казалось знобко, и Сэм понемногу начал стучать зубами. О Фродо и говорить нечего: каждый шаг давался ему все с бoльшим трудом, хоббит хватал ртом воздух и понемногу отставал.

Наконец Леголас оглянулся и, увидев, что хоббиты плетутся далеко позади, сказал об этом Арагорну. Все остановились; Арагорн бегом вернулся к Фродо и Сэму и позвал Боромира.

– Прости, Фродо! – воскликнул он. – Столько событий, спешка – я совсем забыл, что ты ранен! И ты, Сэм! Что же вы молчали? Надо было помочь вам сразу, даже если бы за нами гнались все орки Мории! Скоро вам станет полегче. Неподалеку есть место, где мы сможем немного отдохнуть. Там я вами займусь – посмотрим, что можно сделать. Боромир! Нам придется их понести.

Вскоре путь пересек другой ручеек, бегущий с гор; его говорливые воды вливались в стремительно несущуюся Серебряную и вместе с ней, шумя и пенясь на зеленоватых камнях, низвергались в лощину, затененную низкими, искривленными елями. Крутые склоны лощины густо поросли папоротником–листовиком и черникой. Внизу, у воды, нашлось ровное местечко – здесь река, звонко журча, разливалась по блестящим камушкам широкой отмели. Решено было сделать привал. Минуло уже три часа пополудни, солнце начинало клониться к западу, а они отошли от Ворот всего на несколько верст.