Третья Эпоха, однако, показывает нам многочисленные примеры дружбы людей и гномов. Путешествуя, трудясь на чужбине и торгуя своими изделиями, что после разрушения древних гномьих вотчин стало их постоянным занятием, гномы привыкли перенимать языки тех племен, среди которых обитали. Однако втайне (причем тайну свою, в отличие от эльфов, добровольно они не открывали никому, даже друзьям) гномы пользовались своим собственным, довольно странным языком, который с годами почти не менялся, поскольку это был скорее язык преданий, чем речь, которой учатся с колыбели. Гномы зорко стерегли свой язык и блюли его чистоту, словно это было сокровище, завещанное им из далекого прошлого. Мало кому из посторонних удалось выучить этот язык в совершенстве. В этом повествовании читатель сталкивается с ним разве что в названиях мест, которые Гимли открыл своим товарищам, да в боевом кличе Гимли при осаде Хорнбурга. Клич этот, правда, не был тайным и много раз звучал на поле битвы со времени, когда мир был молод: Барук Казад! Казад аймену! («Топоры гномов! Гномы, вперед!»)

Имя Гимли, равно как и имена всех его родичей, происходит из языка северян (людей)[872]. Тайные же свои имена, которые гномы называли вслух только между собой, они никогда не открывали никому из чужаков. Не вырезали они их и на могильных плитах.

Чтобы приспособить материалы Алой Книги для чтения и понимания современными читателями, язык ее, включая словарь и грамматику, был по возможности точно переведен на тот, которым пользуемся мы, и приноровлен к современным понятиям. В неизменной форме оставлены были только те языки, которые не находились в родстве с Общим; большей частью они представлены здесь в виде экзотических имен собственных и топонимов.

Общий Язык, будучи языком хоббитов и засельских летописцев, мог быть представлен мною только как современный английский язык. В процессе перевода наблюдавшаяся в оригинале разница между различными диалектами Западного Языка была несколько ослаблена.

Это не означает, что здесь были оставлены всякие попытки хоть как–то наметить эти отличия, используя стилистические разновидности современного английского; тем не менее необходимо помнить, что диалектные расхождения в произношении и идиоматике засельского, эльфийского или благородного гондорского вариантов Западного Языка были гораздо существеннее, чем показано в этой книге. Дело в том, что хоббиты говорили на просторечном варианте Общего Языка, а в Гондоре и Рохане употребляли древнюю его разновидность – куда более формализованную и строгую.

Особо следует остановиться на одном из таких расхождений, которое часто имеет решающее значение для передачи смысла. Средствами английского языка это расхождение передано быть не может. На Западном Языке личные местоимения второго лица как единственного, так и множественного числа могут быть двух видов – «фамильярного» и «почтительного» <<ср. в русском – «ты» и «вы», что приблизительно адекватно формам Западного Языка, но только в пределах единственного числа>>. Засельский диалект отличало почти полное исчезновение из обихода форм «почтительных»; ими пользовались только деревенские жители Западного Предела, да и то лишь в качестве уменьшительно–ласкательных. Эта особенность послужила гондорцам одним из многих поводов дивиться странностям хоббичьей речи. Например, в первые дни своего пребывания в Минас Тирите Перегрин Тукк использовал «фамильярную» форму этого местоимения по отношению ко всем, кого видел, не разбирая чинов, в том числе и к Дэнетору. Престарелого Наместника это, возможно, только позабавило, но его слуги были, без сомнения, просто ошеломлены. Не вызывает споров и то, что подобное вольное обращение с местоимениями сильно подогрело слухи о высоком положении, какое занимал–де Перегрин у себя на родине.

Читатель без труда заметит, что такие хоббиты, как Фродо, а также некоторые другие лица – например, Гэндальф и Арагорн – в разных случаях говорят несколько по–разному. Это сделано намеренно. Дело в том, что наиболее ученые и талантливые хоббиты могли немного изъясняться на «книжном наречии», как это называлось в Заселье; кроме того, хоббиты наблюдательны и быстро перенимают речевую манеру своего собеседника. Да и вообще, тому, кто привык много путешествовать, вполне естественно каждый раз отчасти подстраиваться под тех, с кем приходится сталкиваться в пути, – особенно если он, как, например, Арагорн, зачастую вынужден скрывать свое истинное происхождение и род занятий. Надо заметить, что в те времена все враги единого Врага отдавали предпочтение тому, что древнeе, и к языку это относилось не в меньшей степени, чем ко всему остальному; каждый черпал в приобщении к старине соответствующие его знаниям утешение и подкрепление. Элдары, изощренные в плетении словес более всех остальных, владели множеством стилей письма и речи, хотя сами избирали только тот, который более всего напоминал им собственный язык; поэтому их диалект Западного Языка звучал даже архаичнее гондорского. Искусны в речах были и гномы, легко приспосабливавшие свою речь к высокопарной учтивости Элдаров, хотя гномье произношение могло на прихотливый слух показаться чрезмерно резким и гортанным. Что касается орков и троллей, то они лепили слова как придется, не заботясь ни о самих словах, ни о том, что они обозначают; в действительности их язык звучал еще грязнее и отвратительнее, чем это показывает перевод. Не думаю, чтобы у кого–либо возникло желание исследовать их речь более подробно, хотя за образчиками далеко ходить не пришлось бы. Подобных речей можно и сегодня вдоволь наслушаться от тех, у кого орочьи душа и разум; их болтовня, как правило, скучна, основана на постоянном повторении одного и того же и круто замешана на презрении и ненависти. Так далеки они от всего хоть мало–мальски доброго, что даже просто меткого или острого словца в их речи не сыщешь, – разве что для слуха тех, кто иных слов, кроме особо грязных и убогих, не воспринимает.

Выбранный мной метод перевода является, по отношению к повествованиям о давно минувших временах, достаточно общепринятым; впрочем, иначе и быть не может, так как, сколько ни крути, все равно в конце концов пришлось бы возвратиться к нему. Правда, обычно переводчики на этом и останавливаются. Я пошел дальше – перевел почти все имена Общего Языка на наш согласно их смыслу. Всякий раз, когда в тексте появляются значащие имя или название, это подтверждает тот факт, что наряду с иными (обычно эльфийскими) названиями (или вместо них) в то время широко распространены были такие имена, созданные на основе Общего Языка[873].

Имена в Западном Языке представляют собой, как правило, кальки древних названий; таковы названия рек Шумливая, Серебряная, а также такие слова, как «Враг» и «Черная Башня». Некоторые слова расходятся со старыми по значению; так, вместо топонима Ородруин («пылающая гора») появилось словосочетание Гора Судьбы, а вместо Таур–э–Ндаэделос («Лес-(где–живет)- Великий–Страх») – Чернолесье, или Черная Пуща. Некоторые названия являются искажениями эльфийских слов – например, Льюн и Брендивин, вместо Лун и Барэндуин.

Вероятно, произведение подобной операции над словами чужого языка требует, чтобы переводчик привел хоть несколько доводов в свое оправдание. Что ж; дело в том, что, по моему мнению, если оставить имена как они есть, это затемнило бы одну существенную черту того времени, как воспринимали его хоббиты (чьей точки зрения на события я старался придерживаться неукоснительно), а именно: в ту эпоху особенно бросалось в глаза различие между привычным, общепринятым языком, таким же будничным и повседневным, как для нас – наш собственный, и по–прежнему живыми, но куда более древними и почитаемыми языками. Если перенести все имена в текст, не изменив в них ни одной буквы, они покажутся читателю одинаково непривычными[874].