Песня оборвалась. Почти сразу же позади, за деревьями, скрылось и солнце. Хоббитам вспомнился Брендивин в косых вечерних лучах, окошки родного Бэкбери, где в этот час зажигаются сотни огоньков… На тропу легли исполинские тени. Кривые стволы и темные ветви угрожающе нависли над тропой. От реки пополз белый туман, курясь тонкими завитками над водой, запутываясь в корнях прибрежных деревьев. От земли поднимался, смешиваясь с густеющими сумерками, таинственный пар.
Вскоре тропу стало едва видно в темноте, и хоббиты помаленьку выбились из сил. Ноги словно свинцом налились. Странные звуки доносились из кустов и камышей, как будто там таился кто–то невидимый; а когда друзьям случалось глянуть вверх, на постепенно бледневшее небо, то видно было, что с высокого берега, ухмыляясь, пялятся вниз корявые, перекошенные рожи[123]. Хоббитам начинало казаться, что Леса не существует, что они просто видят какой–то зловещий сон и пробуждение не наступит никогда.
Ноги уже почти не слушались их, когда тропа заметно пошла вверх. Река вдруг зажурчала, и в темноте мелькнула белая пена порога. Деревья внезапно кончились, остался позади и туман. Друзья вышли из Леса и оказались среди привольно колышущихся трав. Речка превратилась в быстрый ручеек, который, поблескивая в лучах звезд, высыпавших на небосвод, весело бежал по камням навстречу.
Трава под ногами стала короткой и шелковистой, словно здесь ее часто косили или подстригали. Кусты на окраине Леса больше напоминали живую изгородь. Дорожка – теперь ее снова было хорошо видно – шла дальше, ухоженная, выложенная по краям камнями. Петляя, она взобралась на покрытый травой холм, серый в звездном свете. За ним виднелся другой, еще выше; на склоне его стоял, светясь огнями, дом. Тропка сбежала вниз – и снова устремилась в горку по мягкому дерну, навстречу огням. Сноп яркого желтого света упал на траву – это растворилась дверь. Вот и дом Тома Бомбадила! Вверх, вниз, под гору, еще немного вверх – и цель достигнута!
Над крышей домика отвесно вставал серый безлесый гребень холма, а вдали уходили в ночь темные горбы Курганов.
Все прибавили шагу – и хоббиты, и пони. Половины усталости как не бывало, а страхи и вовсе остались за спиной.
– Хей–дол! Дили–бом! – покатилась навстречу хоббитам песня.
Мелодию подхватил другой голос, чистый, юный и древний, как весна, как веселая вода горных рек, бегущих в ночь с осиянных солнцем вершин горного утра, плеща серебром навстречу путникам:
Под звуки этой песни хоббиты вступили на порог и с головой окунулись в золотой свет.
Глава седьмая.
В ДОМЕ ТОМА БОМБАДИЛА[124]
Хоббиты перешагнули через широкий каменный порог и остановились в изумлении. Они попали в длинную низкую комнату, залитую светом фонарей, покачивавшихся на потолочных балках. На столе из темного, гладко отполированного дерева ярко пылали высокие желтые свечи.
В дальнем конце комнаты лицом к двери сидела хозяйка. Ее длинные золотые волосы струились по плечам, как речные волны, платье зеленело, как побеги тростника, и поблескивало серебром, как трава в росе, а пояс был из золота – цепочка ирисов с бледно–голубыми глазками незабудок. У ее ног, в широких сосудах из зеленой и коричневой глины, плавали белые водяные лилии, отчего казалось, будто она восседает на троне посреди лесного пруда.
– Входите, гости дорогие! – воскликнула она звонко и чисто, и хоббиты узнали голос, что пел на холме.
Они робко шагнули в комнату и принялись низко кланяться, донельзя удивленные и смущенные, – словно постучались в деревенскую хижину попросить воды, а дверь открыла юная и прекрасная эльфийская королева в одеждах из живых цветов… Но они не успели сказать и слова – хозяйка легко вскочила и, смеясь, побежала к ним, легко перепрыгивая через кувшинки. Платье ее прошелестело, словно ветерок в цветущих речных травах.
– Добро пожаловать, милые друзья! – И она взяла Фродо за руку.– Радуйтесь и веселитесь! Я – Златовика, Дочь Реки!
Танцующим шагом пробежала она мимо, закрыла дверь и прижалась к ней спиной, раскинув белоснежные руки.
– Закроемся от Ночи! – молвила она. – Наверное, страх еще не отпустил вас? Не бойтесь! Не бойтесь ни тумана, ни тени, ни глубоких омутов, ни диких зверей! Ничего не бойтесь! Сегодня вы в безопасности – сегодня вы под кровом Тома Бомбадила!
Хоббиты смотрели на нее и дивились, а она, улыбаясь, оглядела их всех по очереди.
– О прекрасная госпожа Златовика! – начал наконец Фродо, чувствуя в сердце необъяснимую радость; так же зачаровали его когда–то удивительные песни эльфов, но теперь чары были другими: в них не было того острого, возвышенного восторга, которым проникалась душа при звуках эльфийских песен. Волшебство этого дома проникало куда глубже, и в то же время смертному сердцу казалось родным и понятным. – Прекрасная госпожа Златовика! – повторил Фродо. – Радость, которая таилась в слышанных нами по дороге напевах, сполна открылась теперь моему сердцу. Увидев тебя, я познал ее истоки!
Он вдруг запнулся и пролепетал что–то невразумительное, не понимая, что заставило его заговорить стихами[125]. Но Златовика рассмеялась как ни в чем не бывало:
– Вот чудеса! Не знала я, что жители Заселья так сладкоречивы! Но вижу, ты – Друг Эльфов. Об этом говорит свет в твоих глазах, и голос твой звенит по–особенному. Славная встреча! А теперь садитесь и ждите Хозяина! Он скоро вернется. Вот только устроит ваших бедных лошадок!
Усталые гости не заставили себя упрашивать и уселись на низкие плетеные стулья, а Златовика принялась хлопотать у стола. Хоббиты не сводили с нее глаз: так хорошо было смотреть на ее легкие движения! Где–то за домом снова зазвучала песня. Иногда среди непременных «том–бом», «динг–дон» и «ринг–а–динг–дилло» хоббитам удавалось разобрать припев:
Славный малый Бомбадил – веселее нету!
В сине–желто–голубом ходит он по свету!
– Прекрасная госпожа! – снова обратился Фродо к Златовике. – Если ты не сочтешь мой вопрос глупым, скажи, пожалуйста, кто такой Том Бомбадил?
– Он просто есть, – с улыбкой откликнулась Златовика, приостанавливаясь.
Фродо посмотрел на нее, не понимая.
– Он просто есть. Он таков, каким кажется, вот и все, – пояснила Златовика, отвечая на его взгляд. – Он – Хозяин[126] здешнего леса, вод и холмов.
– Значит, эти удивительные земли – его владения?
– О нет, – ответила Златовика. Ее улыбка погасла, и она тихо добавила, словно обращаясь только к себе: – Это было бы и впрямь тяжелое бремя! – и снова взглянула на Фродо. – Деревья и травы – все, что растет и бегает на этой земле, принадлежит только само себе. А Том Бомбадил здесь хозяин. Никто не поймает Тома, никто не запретит ему ходить по лесу, бродить по мелководью, прыгать по вершинам холмов – как днем, так и ночью. Страх ему неведом. Том Бомбадил – Хозяин.
123
О ком здесь идет речь, точно не известно; наиболее вероятно, что о Навьях (см. прим. к этой части, гл. 7).
124
Том Бомбадил – персонаж, пришедший в ВК из сборника стихов Толкина, который так и называется – «Приключения Тома Бомбадила». Сам этот сборник был напечатан много позднее ВК – в 1962 г., но большинство вошедших в него стихов было написано гораздо раньше. Как пишет Толкин в предисловии, сборник представляет собой стихи из Алой Книги хоббитов (см. Пролог), из которой лишь часть стихов вошла в ВК. «По–видимому, эти стихотворения были сочинены хоббитами, главным образом Бильбо и его друзьями», – говорится в предисловии. В сборник входят также стихи, которые, по–видимому, представляют собой часть сказок о Бомбадиле, составлявших засельское предание об обитателях Старого Леса. Эти стихи «свидетельствуют о том, что бэкландские хоббиты были хорошо знакомы с Бомбадилом, хотя наверняка столь же мало понимали его волшебную силу, как хоббиты засельские – волшебную силу Гэндальфа. И тот и другой воспринимались хоббитами как вполне добродушные старички, пусть немного таинственные, но какие–то непутевые». Само имя Бомбадил – хоббичьего происхождения (Том, Томба – распространенное имя в Заселье; Бомбадил – имя, образованное по образу хоббичьих имен, заимствованных из древней истории. Образцом для него, как утверждают авторы В.Э., могли послужить имена Бобадил и Боабдил: одно – древнеангл. эквивалент слова «хвастун», другое – имя древнего короля Гренады (происходит из Абу Абдил – «отец слуги аллаха»). Однако, если выйти из системы имен ВК, Том Бомбадил кажется персонажем, пришедшим в Заселье из детской английской поэзии: Том – обыкновенное английское имя, а Бомбадил – веселая бессмыслица. На Совете Элронда (см. гл. 2 ч. 2 кн. 1) место Бомбадила в Средьземелье и его природа определяются чуть более точно, но в хоббичьем представлении он – просто беззаботный персонаж детских стишков. Другое дело, если задаться вопросом: кто же они на самом деле, персонажи детских стишков? В «Приключениях Тома Бомбадила» о Томе рассказывается следующее:
Славный малый Бомбадил, веселее нету,
в желтых кожаных штанах он ходил по свету,
в куртке ярко–голубой по лесу шагал он –бела лебедя пером шляпу украшал он…
<<Здесь и далее в этой статье пер. С.Степанова.>>
Здесь впервые рассказывается история встречи Тома и Златовики:
…Златовика, Дочь Реки, мимо проплывала –дерг за бороду его! Том свалился с края,
под кувшинки, с головой, пузыри пуская!
О том, кто такая Златовика, в пределах этого текста тоже не говорится – Дочь Реки, и все тут. Здесь, однако, впервые обнаруживается таинственная сила, которой наделен Том: стоит ему заговорить своим гуторком–говорком – и его слушаются беспрекословно.
…Спи на дне глубоком, где прячет корни Ива!
И Златовика немедленно повинуется. Затем то же самое происходит со злокозненной Старой Ивой:
…Услыхав его слова, Ива задрожала,
заскрипела всем стволом, трещину разжала –и оттуда вылез Том, словно из коробки,
и вдоль Ивьего Вьюна вновь пошел по тропке.
Повинуются Тому и барсуки, пытавшиеся утащить его к себе в нору, под землю:
Извинились барсуки, дрожь их охватила –под шиповник отвели Тома Бомбадила.
Власть Бомбадилова запрета распространяется не только на обитателей Леса, но и на страшных ночных призраков:
Отведу тебя в Курган, страшный, заповедный!
Будешь под землей лежать, ледяной и бледный! –грозится ночной гость, представившись как «Навье из Кургана». Однако Бомбадил только бросает ему «убирайся живо!» – и переворачивается на другой бок. Таким образом, слово Бомбадила обладает сверхъестественной силой, явно ставящей его выше обычного персонажа считалочки или припевочки. Но и считалочка, и припевочка, и стишок являются, возможно, обрывками какого–то забытого, более серьезного целого. Толкин всегда считал, что целое это могло быть чем угодно – например, эпической поэмой или целым сводом мифов о богах и героях. В некоторых случаях он даже пытался экспериментировать, «восстанавливая» это целое по обрывкам стишков, которые рассказывают в детской (см. прим. к этой части, гл. 9, Под горой стоит корчма…). Так за смешной фигурой Бомбадила встает глубокий и многозначный образ Хозяина, светлого духа, стерегущего Лес, Реку и Курганы. О «духовной» природе Бомбадила говорит уже его брак с Дочерью Реки – Златовикой.
Хватит шастать в камышах по болотным лужам –жить отныне под Холмом будешь с добрым мужем! –так отражено это событие в хоббичьих стишках. По–видимому, Златовика – существо духовного мира, ближайшую аналогию которому можно найти в древнегреческой наяде, т.е. «богине» реки или ручья; можно также сопоставить ее с «духами реки», в мифологии Даниила Андреева – «стихиалями» (ср. слова Андреева о встреченной им на пути речке, сразу заставляющие вспомнить Златовику: «Что за прелестное Божье дитя смеялось мне навстречу!» <<Роза Мира. М., 1991. С. 41.>>). По–видимому, Том, взявший в жены такое существо, сам мог быть только существом примерно такого же порядка. Кто же такая Златовика в мифологии самого Толкина? Единого мнения по этому поводу не существует; возможно, и незачем «притягивать за уши» поэтический образ, пытаясь вставить его в ту или иную систему. Но если уж взяться за это дело, то придется сделать вывод, что Златовика, по–видимому, принадлежит к одной из низших ангельских иерархий, к тем Майяр(ам) (см. прим. к этой части, гл. 3, Гилтониэль! О Элберет!), которые особенно тесно связаны были с миром Средьземелья, с его стихиями и почти слились с ними. Возможно, и сам Том Бомбадил – существо того же порядка, тем более что он связан со своим Лесом и Курганами, по–видимому, от сотворения Мира. В ч. 6 гл. 10 Гэндальф намекает, что он и Бомбадил сродни: «просто из двух камней я был тем, что катился по свету, а он – тем, что обрастает мхом» (о природе Гэндальфа см. прим. к гл. 2 ч. 2 кн. 1, Он принадлежит к моему Ордену…).
Подтверждается эта версия и тем, что над Бомбадилом не властно Кольцо; это определенно исключает его из числа эльфов, людей и прочих обитателей Средьземелья. Кроме того, мы видим, что слова и имени Бомбадила достаточно, чтобы укротить силы природы. Значит, он обладает какой–то сверхъестественной властью над сотворенным миром, причем знание об этой его власти органически присуще всем силам природы; обладание подобной властью говорит о его высшем, иноприродном происхождении. Интересно, что власть эта действует не как–нибудь, а через слово, причем слово ритмическое. Возможно, Бомбадил символически воплощает именно «власть слова над низшими стихиями», ту силу, которая таится в заклинаниях и которой, возможно, обладал до грехопадения человек. Некоторые исследователи в связи с этим предполагают, что другой символический пласт образа Бомбадила и Златовики – зашифрованное (ибо расшифровка разрушила бы мифологическую систему ВК!) поэтическое размышление на тему, какими были бы Адам и Ева, не соверши они грехопадения, ибо Адам был создан именно хозяином всего сотворенного – хозяином, но не повелителем (как и Бомбадил). Он был бессмертен, и слово его обладало особой силой, что выводят обычно из библейской повести о том, как Господь «образовал из земли всех животных полевых и всех птиц… и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их… и нарек человек имена всем скотам и птицам…» (Бытие, 2: 19–20).
В письме к П.Хастингсу, написанном в сентябре 1954 г. (П, с. 152) (Хастингса интересовал христианский подтекст трилогии), Толкин пишет, что, называя Тома «хозяином», он ни в коем случае не приписывает ему Божеских прерогатив. «Не думаю, что по поводу Тома стоит особенно философствовать, – говорит он. – Однако многие думают, что образ Тома не без странностей и что он слишком явно выбивается из целого. На самом деле я изобрел его раньше, независимо от основного сюжета, и вставил его в книгу потому, что… мне требовалось устроить хоббитам «приключение». Я сохранил его без изменений, так как он представляет собой то, что без него пришлось бы оставить в стороне. Я не говорю, что это аллегория, – иначе я не дал бы ему такого особенного, индивидуального и нелепого имени… Том – образчик… частного воплощения чистого (реального) естествознания – это дух, который желает знать все о других тварях, их истории и природе именно потому, что они другие; этот дух не имеет ничего общего с любопытством… и вовсе не намерен «делать» что–либо со своим знанием».
125
В доме у Тома Бомбадила хоббиты попадают во власть той стихии, которую воплощает собой Том, – ритмического слова, народной песни, которая не имеет автора, а скорее сама властвует над людьми. Если мы возьмем другую грань образа Бомбадила, о которой говорилось выше и которая связана с библейским Адамом до грехопадения, то стихотворная речь окажется представленной у Толкина как естественная речь людей, в то время как проза характеризует мир, отпадший от источника истинного света. Однако такое толкование – всего лишь одно из возможных.
126
См. прим. к этой главе, Том Бомбадил.
