И Отряд продолжил погоню – теперь уже при свете дня. Все говорило за то, что орки спешили изо всех сил. То и дело на пути попадались оброненные впопыхах или брошенные предметы: мешки из–под еды, черствые серые корки, иногда – черный плащ, изодранный в клочья, а то и тяжелый, подбитый гвоздями сапог, стертый от ходьбы по камням… След повел Охотников налево, вдоль обрыва; наконец справа показалась глубокая расселина, пробитая в скале шумно бегущим потоком. Вдоль берега шла грубая тропа, напоминавшая крутую лестницу с неровными ступенями.
Сделав шаг с последней ступеньки, преследователи внезапно – да так внезапно, что вздрогнули, – очутились по колено в траве Рохана. У подножия Эмин Муйла колыхалось зеленое море. Ручей пропадал в густых лопухах и зарослях осоки; слышно было, как он приглушенно журчит в зеленых протоках, начиная свой долгий путь пологими склонами Рохана к заболоченной долине Энтвейи.
Охотникам показалось, что зима осталась за спиной, среди скал и камней. Воздух здесь был мягче и теплее, ветер доносил слабые ароматы трав – как будто на равнине уже просыпалась весна и живой сок снова струился по стеблям и листьям… Леголас вздохнул всей грудью. У него был вид путника, приникшего к краю ковша после многих дней пути по бесплодной пустыне.
– Ах! Запах зеленых лугов! – восхитился он. – Вдохнешь – и забудешь, что не спал ночь. Вперед!
– Мы налегке, и бежать сможем быстро, – сказал Арагорн. – Быстрее, чем подкованные железом орки. Может, нам и удастся сократить разрыв.
И они помчались дальше, друг за другом, как гончие по свежему следу, и в глазах их горел огонь. Орки оставили за собой широкую вытоптанную полосу, ведущую почти точно на запад: и везде, где ступила их нога, благоуханные травы Рохана поникли и почернели.
Вдруг Арагорн крикнул:
– Стойте! Не ходите пока за мной! – и свернул направо, в сторону от главной тропы: туда вел слабый одиночный след маленьких босых ног. Вскоре, правда, след пересекли отпечатки орочьих сапог, а маленькие следы резко свернули и затерялись на вытоптанной земле. Здесь Арагорн нагнулся, что–то поднял и бегом вернулся к товарищам.
– Я был прав, – сообщил он. – Это следы хоббита! Скорее всего, оставил их Пиппин: ростом он ниже, чем Мерри. Глядите!
И он протянул друзьям блестящий на солнце березовый листок; казалось, он только–только распустился. Странно и дивно было видеть его в степи, где не росло ни единого дерева.
– Брошка с эльфийского плаща! – воскликнули Леголас и Гимли одновременно.
– Лориэнские листья без причины не облетают, – сказал Арагорн. – Застежку оставили умышленно – подать знак тем, кто будет идти следом. Думаю, Пиппин затем и отбежал в сторону.
– Выходит, он жив и голова у него на месте, да и ноги тоже! – возликовал Гимли. – Вести добрые. Не зря мы затеяли погоню!
– Надо надеяться, ему не пришлось слишком дорого заплатить за свою дерзость, – покачал головой Леголас. – Бежим! У меня горит сердце, когда я думаю, что наших веселых малышей гонят неизвестно куда, как ягнят на убой…
Солнце прошло зенит и стало медленно клониться к западу. С дальнего юга, с моря, приплыли легкие облака; степной ветер подхватил их и повлек дальше. Солнце коснулось горизонта. За бегущими протянулись на восток длинные тени. Но преследователи не останавливались. Прошло уже больше суток после гибели Боромира, а орки по–прежнему были далеко впереди. Плоская равнина казалась пустынной.
Когда стало темнеть, Арагорн остановился. Только дважды отдыхали они за этот день, и то понемногу; теперь гребень хребта, где они встречали рассвет, отстоял от них на целых двенадцать лиг.
– Нам предстоит трудный выбор, – сказал Арагорн. – Переждем ночь или будем бежать, пока достанет сил и воли?
– Если враги не остановятся на ночлег, они уйдут слишком далеко, – сказал эльф.
– Разве оркам не нужен отдых? – удивился гном.
– Редкий орк не побоится открытого места, да еще днем, под солнцем, – возразил Леголас, – а эти не побоялись. Тем более не станут они останавливаться ночью.
– Но мы в темноте можем сбиться с пути, – заметил Гимли.
– До сих пор след шел прямо, не отклоняясь ни влево, ни вправо, – сказал Леголас. – Сколько видят мои глаза, тропа не меняет направления.
– Может, мне и удастся не потерять тропу, – вмешался Арагорн, – но если мы все–таки собьемся со следа или орки свернут куда–нибудь, нам придется возвращаться, а это займет много времени.
– И потом, – добавил Гимли, – что, если мы проглядим какой–нибудь след, отходящий вбок? Если пленникам удастся бежать или если их утащат в другую сторону – к Реке, например, или на восток, в Мордор, – мы можем проглядеть поворот и никогда не узнаем о том, что с ними сталось.
– Ты прав, – сказал Арагорн. – Но если до сих пор я читал следы правильно, орки с гербом Белой Руки взяли верх. Видимо, теперь злодеи всем скопом держат путь в Исенгард. Все говорит именно за это.
– На орочьи решения полагаться нельзя, – возразил гном. – И потом, хоббиты могут под шумок улизнуть. Разве впотьмах нашли бы мы эльфийскую брошку?
– После выходки Пиппина орки наверняка удвоили бдительность, а пленники, должно быть, на ногах не стоят от усталости, – заспорил Леголас. – Если мы им не поможем, далеко они не убегут. Правда, как именно мы им поможем, загадывать трудно. Главное пока – настичь орков.
– Я привык к далеким путешествиям и считаюсь гномом довольно крепким, но даже я не могу без отдыха бежать до самого Исенгарда, – вздохнул Гимли. – У меня тоже горит сердце, и будь это возможно – я пустился бы в погоню сразу, по теплому следу. Но теперь я должен немного отдохнуть – иначе толку от меня будет мало. А когда же и отдыхать, если не ночью, когда не видно следа?
– Я предупреждал, что выбор будет трудным, – напомнил Арагорн. – Что же мы решим?
– Слово за тобой, – сказал Гимли. – Ты – опытный охотник. Решай – а мы подчинимся твоему выбору.
– Мое сердце рвется вперед, – сказал Леголас. – Но мы должны держаться вместе. Я смирюсь с решением Арагорна.
– Напрасно вы доверили этот выбор мне, – вздохнул Арагорн. – С тех пор как мы прошли Аргонат, я совершаю ошибку за ошибкой.[319]
Он смолк, всматриваясь в сгущающуюся на северо–западе тьму.
– Нет, ночью идти нельзя, – сказал он наконец. – Из двух зол большее все–таки – пропустить боковой след или какой–нибудь важный знак. Свети месяц ярче, разговор был бы другой, но месяц, к сожалению, садится рано, и до полнолуния еще далеко.
– Небо все равно затянуто тучами, – пробормотал Гимли. – Вот если бы Владычица дала нам светильник, как Фродо!
– Дар Владычицы пригодится Фродо куда больше, – ответил Арагорн. – Истинное Дело вершится там, где сейчас Хранитель. Нам поручено лишь малое звено в цепи деяний, из которых слагается эпоха. Не исключено, что мы с самого начала гонимся за тенью, и от моего слова ничего не зависит. Тем не менее выбор сделан. Времени мало, так пусть каждый использует его как можно лучше!
Он лег на землю и сразу же заснул, ибо не смыкал глаз с той самой ночи, что Отряд провел в тени Тол Брандира. Но еще до рассвета он вновь был на ногах. Гимли пока не просыпался; Леголас стоял, глядя на север, во тьму, молчаливый и задумчивый, словно молодое деревце в безветренную ночь.
– Они ушли очень, очень далеко, – печально молвил он, поворачиваясь к Арагорну. – Сердце говорит мне, что ночью они шли без передышки. Теперь догнать их мог бы только орел.
– И все же мы будем идти по следу, пока хватит сил, – отозвался Арагорн и, нагнувшись, потряс гнома за плечо. – Вставай, Гимли! Нам пора! След стынет!
– Но еще темно. – Гном сел, протирая глаза. – До восхода их даже Леголас не увидит, взберись он хоть на гору!
– Боюсь, мне их уже ниоткуда не увидеть, ни с горы, ни отсюда, ни в лунном свете, ни в солнечном, – вздохнул Леголас.
– Когда подводит зрение, могут помочь уши, – возразил Арагорн. – Или не стонет земля под погаными сапогами наших врагов?
319
Внимательный читатель заметит, что ткань повествования во второй книге резко меняется по сравнению с первой. В первой книге все строилось вокруг пути Фродо и Отряда; когда же Отряд рассеялся, нитей сразу стало несколько, и они прихотливо переплелись между собой. Шиппи (с.121) соотносит этот художественный прием со средневековым приемом «переплетения» (interlacement). Повествование идет не поступательно – оно то забегает вперед, то возвращается, и требуется усилие, чтобы выстроить все события в одну линию. В разговоре Гэндальфа с Теоденом (гл.8) содержится прямой намек на «переплетение»: «Спроси у детей! Они легко извлекут нужный ответ из перепутанных нитей древних легенд», – говорит Гэндальф. При этом, замечает Шиппи, автор держит все нити в своих руках, но герои знают об этом еще меньше, чем читатель, и, следуя за своей нитью, узора видеть не могут. Это рождает у них чувство неуверенности, сомнения, уныния. Они стоят перед трудным выбором, не зная, что все уже решено заведомо. Блуждания персонажей по Роханским степям и позже в Фангорнском лесу приводят на память «Сон в летнюю ночь» Шекспира, где Пак, Оберон и Титания водят героев за нос, переплетая их пути и сталкивая друг с другом. Столкновения и выборы героев определяет wyrd – «случай, который на самом деле не совсем случай», но проявление Промысла (см. об этом подробнее в прим. к гл.2 ч.1 кн.1). Wyrd (случай) превращается в запутанную сеть, из которой тщетно пытаются выбраться герои. Злодеи невольно творят добро, добрые начинания приводят к совершенно неожиданным результатам – одним словом, в повествование вмешиваются скрытые, но могущественные силы, действующие под прикрытием «случая». Здесь правильность выбора и поступка значит во много раз больше, чем успех дела, и наоборот. Средневековая техника «переплетения» подразумевает, что мир – прекрасный персидский ковер с чудесным узором, где все продумано и выверено, все имеет свои причины, – а мы, «как муравьи, ползающие по ковру, видим только хаос красок и полное отсутствие смысла» (Шиппи, с.122). Смысл виден только Богу – или по крайней мере тому, кто так или иначе смотрит на этот ковер извне. В случае человеческого творчества это соответственно автор и читатель. Однако творение человека неизбежно вплетается в «узор» Большого Божьего Творения, порождая новые линии и узоры, которые автор и читатель, в свой черед, видят лишь частично; на то и существуют комментарии, чтобы показать хотя бы часть этого «большого» узора, не мешая комментируемому произведению оставаться абсолютно самодостаточным.