Он повернулся к Голлуму:

– Ты знаешь, где мы?

– О да, господин. Опасные места. Это дорога, которая ведет из Лунной Башни, господин. Она спускается к разрушенному городу на берегу Реки. Да, да! К разрушенному городу. Скверное место! Очень скверное! Врагов столько, что не сосчитаешь. Зря мы послушали того человека! Хоббиты ушли от правильной дороги, далеко ушли. Теперь они должны идти налево, в гору, вон туда, – Голлум махнул тощей рукой в сторону темного горного хребта. – Но по дороге идти нельзя. О нет! По этой дороге ходят злые, жестокие твари. Оттуда, из Башни.

Фродо посмотрел вниз, на дорогу. В этот час она была пустынна; ничто по ней не двигалось. Она казалась давным–давно заброшенной – тем более что вела к пустующим руинам города, во мглу. Но в самом воздухе над дорогой уже чувствовалось недоброе, как будто по ней и впрямь сновали взад и вперед какие–то существа, недоступные взору. Оглянувшись еще раз на дальние шпили, погружающиеся в ночь, Фродо содрогнулся. Плеск Моргулдуина, отравленного потока, текущего из Долины Призраков, показался ему холодным и безжалостным.

– Как поступить теперь? – спросил он.– Сегодня мы прошли очень много. Надо бы поискать в лесу место, где можно спрятаться…

– Ночью прятаться незачем, ночью и так темно, – откликнулся Голлум. – Теперь хоббитам днем надо прятаться, да, да, только днем.

– Прямо! – рассердился Сэм. – Что же нам теперь, не отдыхать? Подумаешь! До полуночи отлежимся, а там можно и дальше. Рассвет еще знаешь когда? У тебя будет еще полно времени, чтобы завести нас в какую угодно даль, если, конечно, ты знаешь, куда идти!

Голлум неохотно согласился, и они двинулись вверх по склону, ища, где бы прикорнуть. На земле Голлум расположиться не захотел – слишком близко была страшная дорога; после недолгих пререканий порешили влезть на большой каменный дуб, где нетрудно было умоститься среди могучих ветвей, ближе к стволу особенно толстых. На этом дубу заметить путников снизу было невозможно. С наступлением ночи под пологом ветвей сгустилась непроницаемая чернота. Фродо и Сэм поели сухих фруктов и хлеба, запили их водой, а Голлум сразу свернулся в клубок и уснул. Но хоббиты глаз так и не сомкнули.

Когда Голлум проснулся, должно быть, уже перевалило за полночь. Первым, что хоббиты увидели, придя в себя, были его широко раскрытые глазищи, горевшие бледным огнем. Он сидел навострив уши и принюхивался; хоббиты давно заметили, что так он поступает, когда хочет узнать, который час, особенно ночью.

– Ну как, отдохнули? Выспались? – бросил он наконец. – Идем!

– Ничуть не отдохнули и совершенно не выспались, – проворчал Сэм. – Но если надо, значит, надо!

Не успели они и глазом моргнуть, как Голлум очутился внизу, приземлившись на все четыре лапы. Хоббиты кое–как слезли вслед за ним.

Оказавшись на земле, они сразу же, не мешкая, двинулись за Голлумом вверх по темному склону. Ночь выдалась такая черная, что хоббиты ничего не видели перед собой и порой с размаху натыкались на стволы. Пошли ямы, кочки, бугры, идти стало труднее, но Голлуму все было нипочем. Он уверенно вел хоббитов через кусты и заросли куманики, то обходя глубокие темные ямы и овраги, то скатываясь в заросшую лощину, причем каждый раз, когда приходилось спускаться вниз, противоположный склон оказывался выше и круче. В итоге они все время поднимались в гору. Остановившись в первый раз и оглянувшись, они различили внизу кроны леса, колыхавшегося на уровне ног словно густая, темная, расплывчатая тень – средоточие ночного мрака под черным, беззвездным небом. На западе еще мерцало несколько тусклых, подернутых туманом звезд, но с востока, глотая все на своем пути, надвигалась непроницаемая тьма. Правда, луна, прежде чем закатиться, все же вынырнула ненадолго из настигающего ее мрака – но в каком же зловещем, грязно–желтом ореоле предстала она взгляду!

Так шли они, пока Голлум наконец не обернулся.

– День скоро, – сказал он. – Хоббитам надо торопиться. Здесь нельзя спать на открытом месте. Быстрее!

Он прибавил шагу. Хоббиты, собрав последние силы, заковыляли следом. Вскоре они уже карабкались на следующий гребень, заросший непролазным дроком, черникой и низким, упрямым терновником, хотя кое–где попадались и проплешины – следы недавних пожаров. Чем ближе к вершине, тем сильнее разрастался дрок. Старые высокие кусты с голыми, как нога цапли, стволами вверху густо ветвились. На ветвях уже распускались желтые цветы, словно светящиеся в темноте; от них исходило слабое благоухание. Колючки начинались так высоко, что хоббиты шли как по длинным сухим галереям, выпрямившись во весь рост и утопая в колючем ковре перегноя.

Пройдя по верху широкого гребня, они остановились и, выбрав место, где переплетенные стволы дрока нагибались к самой земле, заползли под эту низкую крышу. Между стволами переплелись ветви сухого шиповника, образуя что–то вроде беседки, где балками служили сухие ветви дрока, оплетенные куманикой, а крышей – молодые побеги и первые весенние листья. Оказавшись внутри этой «беседки», путники вытянулись на земле, от усталости не в силах думать даже о еде. Сквозь просветы в стволах дрока было видно, что ночь мало–помалу отступает.

Но мертвые, бурые сумерки так и не перешли в день. На востоке под низкими тучами стояло тусклое красное зарево, которое при всем желании трудно было назвать утренней зарей. Из–за широкой каменистой долины хмуро смотрели скалы Эфел Дуата; ночь, не желавшая рассеиваться с наступлением дня, черной бесформенной дымкой заволокла подножия гор, но зазубренные вершины, острые и грозные, отчетливо вырисовывались на фоне огненного зарева. По правую руку тянулся к западу длинный горный отрог, черный и мрачный, погруженный в тень.

– Куда теперь? – спросил Фродо. – Вон там, за той черной глыбой, – что это? Вход в Долину Моргула?

– По–моему, гадать рано, – пожал плечами Сэм. – Надеюсь, до конца дня – если только это день – мы уже отсюда не стронемся.

– Может быть, может быть, – отозвался Голлум. – Но разлеживаться нельзя. Надо спешить к Перепутью. Да, да, к Перепутью. Хозяин прав, он видит, куда надо идти! О да, он разглядел!

Красное зарево над Мордором померкло. Сумерки сгустились. С востока, заволакивая долину, ползли туманы. Сэм и Фродо немного подкрепились и легли, но Голлум все никак не мог уняться. Он снова отказался от хоббичьей пищи, снизойдя только до глотка воды, и отправился ползать среди кустов, принюхиваясь и что–то бормоча. Вскоре он скрылся из глаз.

– Наверное, охотиться пошел, – зевнул Сэм.

На этот раз ему выпало спать первым, и он немедленно этим воспользовался. И приснилось Сэму, что ходит он будто бы по Котомке, по саду, и что–то разыскивает, а за плечами у него мешок, да такой тяжелый, что не разогнуться. В саду сорняки разрослись, а на клумбах, что у нижней изгороди, – одни колючки да папоротники.

«Работы просто уйма. А я так устал!» – повторял он себе под нос – и вдруг вспомнил, что, собственно, ищет. «Трубка!» – сказал он вслух и проснулся.

– Совсем ты, брат, из ума выжил, – упрекнул он себя, открывая глаза и удивляясь, почему это он лежит под изгородью. – Она же в мешке, трубка–то!

Тут он наконец пришел в себя и вспомнил, что трубка, может, и правда в мешке, но, во–первых, нет курительного зелья, а во–вторых, между ними и Котомкой – сотни верст. Сэм сел. Почему хозяин его не разбудил? Никак уже вечер?

– Вы что, не спали, господин Фродо? – спросил он испуганно. – Который час? Я смотрю, уже поздно!

– Нет, не поздно, – ответил Фродо. – Просто сегодня отчего–то не рассветает, а, наоборот, все темнеет и темнеет. Как я понимаю, нет еще и полудня. Ты спал всего часа три.

– Интересно, к чему бы это, – подивился Сэм. – К буре, может? Тогда нам придется скверно, как никогда. Лучше бы найти какую–нибудь нору поглубже, а то устроились, как под изгородью, – смех один! – Он прислушался. – Что это там? Гром, барабаны или что это может быть?

– Не знаю, – ответил Фродо. – Грохочет уже давно. Иногда так ахнет, что земля задрожит. А иногда кажется – это просто воздух звенит в ушах…