– Ну загнул! – сказал мальчишка и присвистнул. – Этак и мы скажем, что мы воины! Видали?! Тебе лет–то сколько? А звать как? Мне десять, а росту во мне – уже почти пять футов. Я выше! Правда, мой отец – гвардеец, он из самых высоких. А твой отец кто?

– На какой вопрос велишь отвечать первым? – осведомился Пиппин. – С конца, что ли, попробуем? Отец мой ведет хозяйство в старом поместье Тукков, в Белом Колодезе близ Туккборо, что в Заселье. Лет мне – целых двадцать девять, тут я тебя переплюнул. Зато ростом я и правда не вышел – всего четыре фута с хвостиком, и больше вырасти не рассчитываю – разве что в обхвате.

– Двадцать девять! – присвистнул мальчик. – Да ты просто старик! Моему дяде Иорласу[504] столько же. Впрочем, подумаешь! – добавил он самонадеянно. – Я тебя в два счета переверну вверх тормашками. И на обе лопатки положу.

– Попробуй, – со смешком согласился Пиппин, – может, и положишь, если я тебе позволю. Только потом я отвечу тем же и тебе не поздоровится! Я знаю несколько оч–чень коварных приемов! Еще у себя на родине выучился. Там я считался невероятно рослым и сильным и, уж поверь мне, никому не позволил бы перевернуть себя вверх тормашками! Если бы дело дошло до драки и ты меня ухитрился бы разозлить, я мог бы из тебя и дух вышибить! Вырастешь – поймешь, что по виду ни о ком судить нельзя. Ты думаешь, что я не только чужак, но в придачу еще тихоня и растяпа, которого легко побить? Ошибаешься, дружок! Я – силач–невеличек, злющий и оч–чень храбрый!

Тут Пиппин состроил такую свирепую рожу, что мальчик попятился – но тут же снова шагнул вперед: кулаки его сжались, в глазах горел бойцовский огонь.

– Да погоди ты, – рассмеялся Пиппин. – Поменьше развешивай уши и не верь каждой байке, да еще из уст чужака! Я не такой уж и задира. Кстати, вежливые люди, прежде чем вызвать на бой, представляются!

Мальчик гордо выпрямился.

– Я – Бергил[505], сын гвардейца Берегонда, – заявил он.

– Так я и знал, – сказал Пиппин. – Ты очень похож на своего отца! Мы с ним знакомы. Между прочим, это он послал меня сюда и попросил тебя отыскать.

– Что же ты молчал? – разжал кулаки Бергил и вдруг испугался: – Только не говори, что отец передумал и хочет отправить меня из города вместе с девчонками! Хотя вряд ли. Фургоны–то уже все уехали!

– Не беспокойся, ничего особенно страшного он не передавал, – заверил Пиппин. – Скорее даже наоборот. Он сказал, что если ты раздумаешь переворачивать меня вверх тормашками, то, может, согласишься скрасить мое одиночество и покажешь мне город? А я взамен расскажу тебе про дальние страны.

Бергил захлопал в ладоши и с облегчением расхохотался.

– Отлично! – крикнул он. – Я готов! Мы как раз собирались пойти к Воротам, поглядеть кое на что. Айда с нами!

– А что там ожидается?

– Еще до захода солнца по Южному Тракту к Воротам должны подойти войска из провинций. Присоединяйся! Сам увидишь!

Спутником Бергил оказался замечательным. Лучшего собеседника Пиппин не встречал с тех пор, как расстался с Мерри. Через минуту они уже дружно смеялись и тараторили, не обращая внимания, кто да как на них смотрит, – и сами не заметили, как оказались в толпе, двигавшейся к Воротам. У выхода Пиппин снискал особое уважение Бергила, ибо, когда хоббит назвал стражнику свое имя и пароль, тот, отсалютовав, без долгих разговоров пропустил и его, и мальчика.

– Красотища! – обрадовался Бергил. – А то нас, ребят, без взрослых за Ворота нынче не пускают. Теперь–то мы все увидим!

За Воротами, по обочинам Тракта и вокруг большой мощеной площади, на которой сходились все дороги, ведущие в Минас Тирит, уже толпились люди. Все взгляды были обращены на юг. Вдруг толпа заволновалась. Раздались возгласы:

– Видите пыль? Это они! Идут! Идут!

Пиппин с Бергилом пробрались в первый ряд и стали ждать. Вдали протрубили рога; навстречу хлынула волна приветственных криков. Звонко заиграли трубы. И вдруг толпа взорвалась криками:

– Форлонг![506] Форлонг!

– Что они кричат? – не понял Пиппин.

– Форлонг идет! – ликовал Бергил. – Старина Форлонг Толстый, правитель Лоссарнаха, где живет мой дедушка. Ура! Ура! Ура старине Форлонгу!

Во главе приближающегося отряда на крупном крепконогом коне ехал тучный, но богатырского сложения старик, седобородый, в доспехах, черном шлеме и с длинным тяжелым копьем. За ним в облаке пыли маршировали воины с боевыми топорами в руках; шли они, гордо подняв головы, и лица их были суровы. Пиппину новоприбывшие показались несколько ниже ростом и смуглее, чем те гондорцы, которых ему доводилось видеть до сих пор.

– Форлонг! – кричали в толпе. – Верный друг, преданное сердце! Форлонг!

Но вот отряд лоссарнахцев прошел, и люди зашептались:

– Да это же все равно что ничего! Каких–то две сотни?! Мы ждали вдесятеро больше! Это, должно быть, из–за Черного Флота. Форлонгу пришлось придержать бoльшую часть войска… Ну ничего, в бою каждый воин на вес золота.

Следом за отрядом Форлонга явились другие и были встречены с неменьшим ликованием. Один за другим прошли они в Ворота – воины гондорских провинций, соседи, в трудный час явившиеся на помощь столице. И все–таки их было мало. Гондор надеялся на большее и в большем нуждался. Воины из долины Рингло[507] во главе с князем Дерворином[508], числом три сотни, пришли пешими. Рослый Дуинхир[509] с сыновьями Дуилином[510] и Деруфином[511] из обширной Долины Черного Корня у истоков Мортонда[512] явился с пятьюстами лучниками. Из Анфаласа[513], с дальних берегов Длиннобережья[514], шли, растянувшись чуть ли не на полторы версты, пастухи, охотники и крестьяне, все довольно плохо вооруженные, за исключением своего предводителя Голасгила и его приближенных. Из Ламедона[515] явилась горстка угрюмых горцев без предводителя; из Этира[516] – около сотни рыбаков (остальные были вынуждены остаться при кораблях).

Хирлуин Красивый[517] с Зеленых Холмов, из Пиннат Гэлина[518], привел триста воинов; все они были одеты в зеленое. Последним прибыл блистательный Имрахил, князь Дол Амрота, родич Наместника. Свиту князя составляли конные латники в полном вооружении, на серых лошадях; над их головами развевались сверкающие золотом знамена с гербами благородного княжеского рода – кораблем и серебряным лебедем. За рыцарями свиты с песней шло семьсот пехотинцев, из которых каждый сам казался князем какой–нибудь страны; все они, как на подбор, были высокие, темноволосые и сероглазые.

Это было все – общим счетом тысячи три воинов, не больше. Пополнения ждать было неоткуда. Возгласы и грохот сапог за стенами города стихли. Толпа еще стояла и не расходилась, будто умолкшие люди еще надеялись на что–то. Пыль оседала медленно: воздух был тяжелым и душным, ветер стих. Приближался час закрытия Ворот; красный диск солнца скрылся за Миндоллуином. Город погружался в тень.

Пиппин поднял глаза, и ему почудилось, что небо приобрело пепельный оттенок, – как будто над городом нависли густые облака пыли и дыма, едва пропускавшие тусклый свет. Но умирающее солнце подожгло их от края до края, и горб Миндоллуина четко вырисовывался на фоне раскаленных углей гаснущего заката.