– Не печалься об этом, – отозвался Гэндальф. – Она бы к тебе никогда не попала. Боромир не принес бы ее тебе. Он погиб, и погиб славной смертью; пусть же сон его будет мирным. Не обольщайся напрасной мечтой, о Дэнетор. Если бы Боромир протянул руку за этой вещью, он неизбежно пал бы. Он не отдал бы ее никому. Если бы он завладел ею, ты не узнал бы своего сына.

Лицо Дэнетора заледенело.

– Боромир оказался не так податлив, как тебе хотелось, Митрандир. Понимаю, – негромко проговорил он. – Но я, его родной отец, говорю тебе, что Боромир отдал бы мне все, что бы я ни попросил. Может, ты и мудр, Митрандир, но при всей твоей тонкости разуму твоему есть предел. Одни влекутся в сети, расставленные чародеями, другие вверяют себя опрометчивым глупцам – но есть и другие пути. Я мудрее, чем ты думаешь, и мне ведомо гораздо больше, чем ты мнишь, Митрандир!

– В чем же твоя мудрость? – спросил Гэндальф.

– Мне достало бы ее с лихвой, чтобы провидеть оба зла! Использовать эту вещь опасно, я не спорю. Но вложить ее в руки несмысленного невеличка и отправить прямиком в руки Врага, как сделал ты, Митрандир, с помощью моего недальновидного сына, – чистое безумие!

– А как поступил бы Правитель Дэнетор?

– О, он не совершил бы ни первой, ни второй ошибки! А главное – он не позволил бы убедить себя никакими доводами и не доверил бы эту вещь случаю, ибо на случай может надеяться только безумец. Все завершится тем, что Враг возвратит себе потерянное, и это будет нашим окончательным поражением. Эту вещь надо было скрыть, сохранить, глубоко и надежно, и беречь паче зеницы ока. Я уже сказал, что использовать ее мы не стали бы, разве что в самую тяжелую минуту. Главной нашей задачей было бы держать эту вещь вне досягаемости Врага. Конечно, его окончательная и бесповоротная победа не позволила бы нам этого сделать, но в случае его победы исход был бы нам уже безразличен, ибо мы были бы мертвы.

– Ты мыслишь как истый Правитель Гондора и печешься только о своей стране, – сказал Гэндальф. – Но существуют еще другие страны, другие жизни и будущие времена. Что до меня, то я испытываю жалость даже к рабам Врага…

– Но кто придет на помощь другим племенам, если Гондор потерпит поражение? – едко вопросил Дэнетор. – Будь эта вещь у меня, в глубоких подземельях моей Крепости, мы не трепетали бы перед Тенью и не страшились бы худшего из возможных исходов, как теперь. Мы могли бы держать совет, никем не тревожимые. Если ты не имеешь мне веры, если мнишь, что я не выдержал бы испытания, ты плохо знаешь меня, Митрандир!

– И все–таки я тебе не верю, Дэнетор, – бесстрастно произнес Гэндальф. – Иначе я сразу прислал бы тебе эту вещь, избавив и себя, и других от немалых хлопот и опасностей. Более того, слушая тебя теперь, я верю тебе еще меньше. Так было и с Боромиром. Не поддавайся гневу! Когда речь заходит об этом деле, я не верю даже самому себе. Я отказался взять эту Вещь, хотя мне ее предлагали. Ты силен духом, Дэнетор, я знаю, как владеешь ты собой, но, окажись она у тебя, не ты ею, а она тобой овладела бы. Даже если бы ты спрятал ее под корнями Миндоллуина, она и оттуда выжгла бы твой разум, и тем скорее, чем быстрее сгущался бы мрак над твоей Башней. А потом стряслось бы нечто куда более страшное, чем то, что нас ожидает теперь…

Глаза Дэнетора снова сверкнули; он посмотрел Гэндальфу в лицо. Пиппину показалось, что воли двух старцев скрестились, как два клинка, рассыпающих искры. Он задрожал, ожидая сокрушительного удара, но взгляд Дэнетора погас так же внезапно, как и загорелся, а лицо снова превратилось в маску. Он пожал плечами:

– Если бы, если бы… Сколь велика тщета этих «если бы»! Вещь, о коей мы говорим, канула в Тень. Только время покажет, какая судьба постигнет ее и нас. Увы! Ожидание наше будет кратким. Но в те дни, что отведены нам, да будут едины все, кто, каждый на свой лад, сражается с Врагом, и да будет крепка их надежда на победу. А когда надежда иссякнет – что ж, пусть им достанет мужества умереть свободными.

Он повернулся к Фарамиру:

– Что ты можешь сказать про Осгилиат? Велик ли там гарнизон?

– Он весьма немногочислен, – ответил Фарамир. – Но, как я уже докладывал, я усилил его своими людьми.

– По моему разумению, этого недостаточно, – проронил Дэнетор. – На Осгилиат обрушится первый удар. Там потребен сильный командир.

– И там, и много где еще, – вздохнул Фарамир. – Увы моему брату, которого я так любил!

С этими словами он поднялся, спросив напоследок:

– Могу ли я идти, отец?

Тут он покачнулся и схватился за спинку кресла, на котором восседал Наместник.

– Я вижу, ты утомлен, – заметил Дэнетор. – Говорят, тебе пришлось проделать дальний путь и над тобой кружили Тени.

– Не будем говорить об этом, – сказал Фарамир.

– Ну что ж, – ответил Дэнетор. – Тогда иди и отдохни, пока это еще возможно. Завтрашний день будет к нам не так милосерден, как сегодняшний.

Правитель Дэнетор отпустил от себя Гэндальфа с Пиппином, и они отправились на отдых, пока время еще позволяло. Когда волшебник и хоббит возвращались к себе, на улицах стоял мрак – черный и беззвездный, и Пиппин присвечивал Гэндальфу небольшим факелом. Пока за ними не затворились двери дома, никто из них не проронил ни слова. Только внутри Пиппин взял Гэндальфа за руку.

– Скажи скорее, – взмолился хоббит, – есть ли у него хоть какая–нибудь надежда? Я имею в виду Фродо – то есть, по крайней мере, в основном Фродо…

Гэндальф положил ладонь ему на голову.

– Надежды и с самого начала было немного, – сказал он. – Да и та дутая, как мне только что изволили объяснить. А когда я услышал название Кирит Унгол… – Он оборвал себя на полуслове и подошел к окну, будто пытаясь проникнуть взором сквозь толщи мрака. – Кирит Унгол! – пробормотал он. – Но почему? Почему?

Он повернулся к Пиппину:

– Когда я услышал это название, у меня, честно сказать, оборвалось сердце. И все же новости, если подумать, не так уж и плохи. Из слов Фарамира ясно, что, когда Враг сделал свой первый ход, Фродо был еще на свободе. Значит, Глаз еще много дней будет смотреть за пределы своей страны. Даже отсюда я чувствую его страх, Пиппин, страх и спешку. Он сделал ход раньше, чем собирался. Случилось что–то, что его подстегнуло.

Гэндальф смолк, размышляя.

– Между прочим, не исключено, что нам помогла твоя дурацкая выходка, малыш, – негромко проговорил он наконец. – Посчитаем–ка. Пять дней назад Враг должен был узнать, что Саруман разгромлен и Камень у нас. С другой стороны, что здесь такого? Мы все равно не могли бы воспользоваться Камнем без того, чтобы Враг не прознал об этом. А вдруг… Вот оно что! Вдруг это Арагорн? Его время уже близко. У Арагорна сильная, несгибаемая воля, Пиппин. Он смел и властен. Он сам принимает решения – и, если нужно, может пойти на великий риск. Вполне может статься, что дело в нем… Он мог воспользоваться Камнем и явить себя, бросив вызов, именно для того, чтобы раздразнить Врага. Неужели? Впрочем, ответа мы не узнаем, пока не придут роханцы… если они придут не слишком поздно. Впереди у нас тяжелые дни. А теперь – спать! Спать, пока еще можно!

– Но… – начал Пиппин.

– Что там у тебя еще? Сегодня разрешаю только одно «но», не больше!

– Голлум, – выпалил Пиппин. – Как могло получиться, что они идут вместе, больше того – что Голлум у них вроде как за проводника? Я же видел, что Фарамиру это место, куда они отправились, нравится не больше, чем тебе. Что–то у них там не сладилось. Только что?

– Трудно сказать, – развел руками Гэндальф. – Но я давно подозревал, что Фродо и Голлум еще повстречаются. На счастье или на погибель – не знаю. А о перевале Кирит Унгол я пока говорить не хочу. Я страшусь предательства. Предательства, Пиппин! Но пусть будет, что будет. Не станем забывать, что иногда предателю случается предать самого себя и невольно послужить добру. Редко, правда, но такое бывает… Доброй ночи!..

Утро следующего дня напоминало скорее бурые вечерние сумерки, и люди, воспрявшие было, когда вернулся Фарамир, снова пали духом. Правда, крылатых Теней в этот день не видели, но иногда с высоты долетал слабый отзвук страшного крика, и люди, пораженные минутным ужасом, замирали на месте, а те, что были послабее, дрожали и плакали.