Ворота закрылись. Всю ночь до слуха стражников доносился шум – это растекались по долине враги, поджигая поля и разрубая на куски всех, кто попадался по дороге, будь то живой или мертвый. В темноте нельзя было сосчитать, сколько полков уже переправилось через Реку, но как только утро – вернее, тусклая тень утра – прокралось на равнину, стало видно, что ночные страхи не были безосновательными. Равнина почернела от марширующих отрядов. Повсюду, куда достигал взгляд, раскинулись, будто уродливые грибы, черные и багровые палатки.

Орки, словно муравьи, сновали туда и сюда, поспешно копая глубокий кольцевой ров и траншеи на расстоянии полета стрелы от города; когда ров был готов, в нем с помощью неизвестных чар зажгли огонь. Целый день кипела под стенами работа, а люди Минас Тирита только смотрели, не в силах ничему помешать. Ко рву подъехали вместительные повозки, за дело принялись новые отряды – они устанавливали в траншеях камнеметные машины, огромные, не в пример тем, что имелись в городе. Гондорцы знали: ни одна из их собственных машин не сможет метнуть камень так далеко, и даже не пробовали остановить работу, что велась внизу.

Поначалу, правда, гондорцы лишь дивились и посмеивались, нисколько не пугаясь вражьих приспособлений. Внешняя стена города была очень высока и широка – ее построили еще до того, как нуменорцы–изгнанники утратили прежние искусство и силу. Наружная поверхность стены, твердая, темная, гладкая, вытесанная из того же камня, что и башня Орфанк, неподвластна была ни стали, ни огню; разрушить ее могло бы разве что землетрясение, достаточно сильное, чтобы повредить глубоко врытый в землю фундамент крепости…

– Ну уж нет, – усмехались гондорцы. – Даже если бы Неназываемый явился на битву сам – пока мы живы, ему сюда не проникнуть!

Некоторые, однако, замечали:

– Пока мы живы? Но долго ли мы будем живы? Враг обладает оружием, которому от начала дней покорилось уже множество мощных крепостей, – голодом! Дороги отрезаны. Роханцы не придут!

Однако противник явно не собирался тратить силы на неприступные стены Минас Тирита. Походом на злейшего из врагов Мордора командовал не какой–нибудь разбойник или орк–невежа. Могучий и злобный разум вел черные войска. Когда в гаме нестройных криков и скрежетании воротов наконец были установлены катапульты, оказалось, что они могут метать ядра так высоко, что те перелетали через стену и с глухим стуком падали на улицы первого яруса. Некоторые с помощью какой–то тайной силы еще в полете загорались и, коснувшись земли, разлетались на части.

За стенами начались пожары, и все, кто не участвовал в обороне, занялись тушением огня, вспыхивавшего то в одном, то в другом месте. Вскоре, однако, на город посыпался град ядер помельче. Это были снаряды менее разрушительные, но куда более страшные. Маленькие, круглые, они падали на улицы и оставались лежать, где упали, не загораясь; но, рассмотрев их поближе, люди отшатывались, и вскоре всюду раздались вопли и рыдания, ибо то были головы воинов, павших в битве под Осгилиатом или на полях Пеленнора. Это было мрачное зрелище: хотя некоторые головы были размозжены ударом о землю и превратились в кровавое месиво, а некоторые жестоко исполосованы саблями, во многих лицах еще можно было распознать знакомые черты. Искаженные страданием, они говорили о том, что несчастные умерли под пыткой. Посередине лба у них было выжжено отвратительное клеймо – знак Безвекого Глаза. Несмотря на то, что останки были изуродованы и обесчещены, люди узнавали друзей и близких, которые совсем еще недавно ходили по Минас Тириту, гордо подняв голову и звеня оружием, обрабатывали поля, приезжали из зеленых горных долин на праздники…

Тщетно люди потрясали кулаками, проклиная безжалостных врагов, кишевших перед Воротами. Те не обращали внимания на проклятия, ибо не знали западных языков, а их собственные хриплые выкрики напоминали скорее рычание диких зверей и клекот стервятников, – и скоро, очень скоро в Минас Тирите не осталось почти ни одного человека, у кого еще хватало бы духу бросить вызов армиям Мордора. Властелин Черной Башни обладал оружием, действовавшим куда быстрее, чем голод. Это были страх и отчаяние.

Назгулы появились снова, и – благодаря возросшей силе Черного Повелителя – крики их, возвещающие всегда одно и то же – Его волю и злобу, – стали еще страшнее. Крылатые Тени кружили над городом, словно коршуны в ожидании пира на телах обреченных. Назгулов нельзя было ни увидеть, ни достать стрелой, но их мертвящий крик беспрерывно раздирал воздух, становясь все невыносимее. Наконец даже самые стойкие стали кидаться на землю, когда над ними проносилась невидимая угроза, а иные каменели, выпускали из рук оружие, и разум их застилала тьма: они забывали о войне и жаждали только одного – уползти в тень, спрятаться, умереть…

Весь этот день Фарамир лежал в покоях Белой Башни и метался в жестокой горячке. «Умирает», – произнес кто–то, и вскоре на всех стенах и на всех улицах из уст в уста неслось: «Умирает». Отец сидел подле, не говоря ни слова. О городе он больше не заботился.

Таких темных часов Пиппин не переживал еще никогда, даже в лапах Урук–хаев. Долг велел ему быть при Наместнике, и он оставался при нем, хотя тот, похоже, забыл о своем новом оруженосце. Пиппин стоял у дверей неосвещенной комнаты, стараясь побороть страх. Ему казалось, что Дэнетор дряхлеет с каждой минутой. Надломилась его гордая воля, затмился суровый ум. Что было тому причиной? Горе? Упреки совести? Хоббит видел слезы на этом лице, никогда не знавшем слез, и вынести это ему казалось куда труднее, чем гнев и немилость.

– Не плачь, господин мой, – заикнулся наконец Пиппин. – Он может еще поправиться. Ты говорил с Гэндальфом?

– Не утешай меня речами о волшебниках, – ответил Дэнетор. – Безумным надеждам – конец. Враг овладел той вещью. Теперь его сила будет расти не по дням, а по часам. Он читает в мыслях, и все, что мы ни сделаем, обращается нам на погибель. Я послал сына в битву, навстречу ненужной гибели, не поблагодарив и не благословив его, – и вот он лежит здесь, и по жилам у него растекается яд… Нет, нет! Каков бы ни был исход этой войны, мой род угас. Династии Наместников тоже настал конец. Жалкие, мелкие людишки будут управлять остатками народа Королей, и соплеменники наши будут прятаться в горах, пока Враг не выследит всех до единого…

К дверям то и дело подходили, спрашивая Повелителя.

– Нет, я не спущусь, – отвечал Дэнетор. – Я должен быть при сыне. Может быть, перед смертью он заговорит. Ждать уже недолго. Слушайте кого пожелаете, хоть Серого Безумца, но знайте: его надежды оказались тщетными. Я остаюсь здесь!

Так Гэндальф возглавил решающую битву за Минас Тирит, столицу Гондора, и начал действовать. Там, где он появлялся, сердца людей оживали и ужас перед Крылатыми Тенями ненадолго забывался. А Гэндальф без устали шагал по городу, от Цитадели к Воротам и с севера на юг вдоль стен; и всюду его сопровождал князь Дол Амрота в сверкающей кольчуге. Князь и его рыцари держали себя как истинные потомки нуменорских властителей, и люди, завидя их, перешептывались: «Не лгут, стало быть, древние сказания – в жилах у них и вправду течет эльфийская кровь![546] Ведь когда–то именно в Дол Амроте обитал народ Нимродэли». И кто–нибудь запевал во мгле песню о Нимродэли или другую мелодию, звучавшую над Великим Андуином в давно минувшие времена.

И все же, когда Гэндальф с князем скрывались из виду, тьма снова смыкалась над головой, сердца холодели и гондорская доблесть обращалась в пепел. Так прошел этот затянувшийся день страхов, и наступила беспросветная ночь. В нижнем ярусе города бушевали пожары, но их никто уже не гасил, и людям, стоявшим на внешней стене, во многих местах отрезало путь к отступлению. Правда, там осталась лишь горстка воинов, верных своему долгу: бoльшая часть гарнизона давно уже бежала за вторые ворота.

Тем временем в глубоком тылу неприятель спешно навел мосты через Реку; по ним целый день переправлялись новые подкрепления, везли оружие. Ближе к полуночи начался штурм. В огненном полукольце открылись хитроумно проложенные дороги, по которым к городу повалили первые отряды врага. Они двигались беспорядочно, сбившись в кучу и не обращая внимания на потери, но встретить их было почти некому: мало осталось на внешней стене людей, способных нанести врагу серьезный урон, хотя в свете пожаров лучники, коими так славился некогда Гондор, без труда могли бы наметить себе множе–ство мишеней. Незримому полководцу не потребовалось много времени, дабы понять, что Город пал духом, и он бросил в наступление основные войска. Сквозь тьму к обреченному Городу медленно, но неотвратимо двигались огромные осадные башни, построенные в Осгилиате.