Но Тукки успели. Вскоре они стройной колонной показались на дороге, ведущей из Туккборо, с Зеленых Холмов. Пиппин собрал к себе под начало добрую сотню своих родичей. Теперь у Мерри было под рукой достаточно крепких, надежных хоббитов. Разведчики сообщили, что Большие держатся вместе и не рассеиваются. Люди узнали, что в стране бунт, – и, очевидно, рассчитывали подавить его без всякой жалости, начав с Приречья как главного очага беспорядков. Вид у них, по словам разведчиков, был устрашающий, но, по–видимому, предводителя, который смыслил бы в военном деле, у бандитов не было. Они махнули рукой на всякую осторожность и, судя по всему, играют теперь в открытую.

Мерри быстро изложил свой план.

Грохоча сапогами, разбойники вышли на Западный Тракт и, не останавливаясь, свернули на Приреченскую дорогу, которая шла в гору меж двух высоких склонов с приземистыми изгородями, тянувшимися поверху. Но за поворотом, примерно в полуверсте от Тракта, банда натолкнулась на серьезное препятствие – баррикаду из опрокинутых вверх колесами старых телег. Это остановило карателей: они перевели взгляд выше – и увидели, что вдоль изгородей, с обеих сторон дороги, выстроились хоббиты. В это время за их спинами спешно возводился заслон из телег, заранее спрятанных неподалеку. Путь назад оказался закрыт. Сверху прозвучал голос Мерри.

– Вы в западне, – возвестил он. – Ваши хоббитонские приятели тоже попали в ловушку. Кончилось это тем, что одного мы пристрелили, остальные сидят связанные. Оружие на землю! Отступить на двадцать шагов! Сесть и не двигаться! Попытка к бегству будет стоить вам жизни.

Но разбойники сдаваться не торопились. Правда, несколько человек опустились было на землю, но остальные быстро вправили им мозги и заставили встать. Десятка два бросилось обратно – на телеги. Шестерых застрелили на месте; остальные, убив двух хоббитов, прорвались и бросились в сторону Лесного Угла. Двое упали, настигнутые стрелами. Мерри протрубил в рог; издалека ответили.

– Далеко не уйдут, – успокоил Пиппин. – Тут везде наши.

Бандиты, оставшиеся в западне, – около восьмидесяти человек – полезли вперед через баррикаду и вверх по склонам. Хоббитам пришлось натянуть тетивы и взяться за топоры. Но самым сильным и отчаянным головорезам все–таки удалось взобраться по западному склону, где они бросились в яростную атаку, стараясь убить побольше хоббитов, – теперь это было для них важнее, чем прорваться. Несколько бойцов из отряда защитников упали мертвыми, остальные дрогнули, но тут Мерри и Пиппин, дравшиеся на другой стороне, перебежали через дорогу и пришли на помощь. Мерри сам зарубил главаря разбойников[670] – огромного косоглазого громилу, смахивавшего на орка. Подоспели другие бойцы, и оставшиеся люди во мгновение ока были окружены широким кольцом лучников.

Наконец бой закончился. На поле осталось больше семидесяти бандитов, около дюжины удалось взять в плен. Девятнадцать хоббитов погибло, около тридцати получили раны. Мертвых бандитов перенесли на телеги, отвезли к старому песчаному карьеру, находившемуся неподалеку, и похоронили. С тех пор место это стало называться Разбойничьей Ямой. Павших в бою хоббитов погребли в общей могиле, на одном из придорожных склонов; позже в этом месте установили большой памятный камень, а вокруг камня разбили сад. Так закончилась Приреченская битва 1419 года – последняя битва, случившаяся на засельской земле, и единственная со времен достопамятного сражения при Зеленополье на окраине Северного Предела в 1147 году. Хотя Приреченская битва, к счастью, обошлась без большой крови, она составила в Алой Книге целую главу[671]. Имена тех, кто принял в ней участие, были записаны на отдельном Свитке, и у засельских историков вошло в обычай заучивать этот список наизусть. Кстати сказать, с тех пор род Хижинсов прославился и быстро пошел в гору. Но сколько ни переписывался Свиток, его неизменно возглавляли Главнокомандующие Приреченской битвы – Мериадок и Перегрин.

Фродо на поле битвы тоже присутствовал, но меча так и не обнажил[672]. Главным образом он увещевал тех хоббитов, которые, потеряв голову от ярости при виде павших товарищей, рвались прикончить сдавшихся в плен грабителей. После битвы, когда были отданы все необходимые приказы, он вместе с Мерри, Пиппином и Сэмом вернулся на ферму к Хижинсу. Покончив с несколько запоздалым обедом, четверо друзей откинулись на спинки стульев, и Фродо со вздохом произнес:

– Что же, настало, кажется, время заняться «Начальником».

– Истинная правда! И чем скорее, тем лучше, – подтвердил Мерри. – Только миндальничать с ним нечего. Он должен понести кару за то, что привел сюда чужаков, и за все беды, которые они у нас натворили.

Старый Хижинс на всякий случай взял с собой в Котомку дюжины две самых крепких и ловких хоббитов.

– Мы не знаем наверняка, есть там охрана или нет, – сказал он. – Можно только гадать…

И они направились в сторону Котомки. Фродо, Сэм, Мерри и Пиппин возглавили отряд.

Это были одни из самых тяжелых минут в их жизни. Сначала впереди замаячила уже виденная ими прежде несуразная труба. Когда же отряд приблизился к старой заречной деревеньке и вступил на улицу, обставленную рядами безобразных бараков, новая мельница, сооружение хмурое и грязное, открылась перед хоббитами во всей своей красе. Она представляла собой гнусного вида кирпичный куб, перегородивший Реку от берега до берега и выпускавший в нее дымящуюся вонючую жижу. Ну а у Приречного Тракта не осталось ни одного дерева…

Когда же хоббиты перешли через мост и посмотрели на Холм – им осталось только ахнуть. Даже Сэм, который никогда не забывал видения в Зеркале Галадриэли и готовился к худшему, такого не ожидал. Старый амбар на западной стороне был снесен, на его месте стояли ряды каких–то черных просмоленных будок. Каштанов на Холме не осталось вовсе. Склоны были разрыты, живые изгороди вырваны с корнем. На голой, вытоптанной площадке, красовавшейся на месте бывшей лужайки, беспорядочно теснились большие телеги. Отвальный Ряд превратился в зияющий карьер для добычи песка и гравия. Из–за сараев нельзя было разглядеть даже входа в Котомку.

– Срубили! – в отчаянии закричал Сэм, показывая на полянку, где Бильбо произнес некогда свою Прощальную Речь. – Они срубили наше Праздничное Дерево!

Мертвое дерево, изрубленное топорами, лежало на земле. Этого Сэм вынести уже не мог и разрыдался.

Однако смех, раздавшийся неподалеку, вмиг осушил его слезы. Из–за низкого забора, опоясывающего двор мельницы, выглядывал мрачно ухмыляющийся хоббит с грязным лицом и черными от копоти руками.

– Что, Сэм, не по вкусу? – поинтересовался хоббит. – Так я и знал. Слабаком ты был, слабаком и остался. Что ж ты не уплыл на одном из тех кораблей, о которых рассказывал? Я думал, ты давно уже плывешь себе, плывешь… Что ж ты вернулся? Здесь теперь баклуши бить не положено.

– Оно и видно, – сквозь зубы процедил Сэм. – Столько работы, что даже умыться некогда. Знай цельный день без роздыху стой да стенку подпирай, а то далеко ли до беды – упадет ведь! Учти, Сэндиман, кое–кто заплатит мне за все это безобразие, так что советую придержать язык – а то кошелька не хватит!

Тэд Сэндиман сплюнул через забор:

– Прям! Да ты меня и пальцем не тронешь, ясно? Я – друг Шефа. Если будешь вякать, он тебя сам тронет, да так, что тебе не поздоровится!

– Не спорь с дураком, Сэм, – вмешался Фродо. – От души надеюсь, что мало кто из хоббитов опустился до такой степени. А если это не так, то большего зла люди нам причинить не могли.

– Ты нахал и грязнуля, Сэндиман, – добавил Мерри. – К тому же ты сильно просчитался! Видишь ли, мы идем выкуривать твоего любимого Шефа из его норки. С его людьми мы уже разделались.

У Тэда отвисла челюсть. Ему только теперь попались на глаза остальные – отряд по знаку Мерри уже вступил на мост. Сэндиман бросился обратно на мельницу, выскочил оттуда с рогом в руках и затрубил что было мочи.

вернуться

670

Сцена битвы при Зеленополье звучит одновременно эхом битвы за Минас Тирит и сражения отряда Эомера с бандой орков у Фангорна. Хоббиты достигли «зрелости», и если в битвах Больших они выступали или как наблюдатели, или как «оруженосцы» (за исключением Пиппина в последней битве у Черных Ворот) – теперь они сражаются «на своем собственном уровне» и повторяют виденные ими подвиги. Прием обычный для Толкина: одни и те же архетипические ситуации повторяются, варьируясь, по нескольку раз, но остаются вполне узнаваемыми, как если бы реальность служила материалом для воплощения некоторой идеальной вневременной схемы (этот «платонизм» у Толкина подмечает и КД). Корнями своими этот метод во многом уходит в христианскую традицию, где испокон веков считалось, что единожды разыгравшиеся на земле события Евангелия вечно разыгрываются на небесах и могут отражаться и воплощаться в судьбах отдельных людей, церквей и государств; так, судьба того или иного святого может отразиться в судьбе ребенка, нареченного именем святого, и так далее. По сути дела, происхождение этой идеи «динамического архетипа» еще глубже; другое его название – миф, величайшим из которых (и обретшим плоть в истории) Толкин считал Евангелие (см. прим. к этой части, гл.4, Орлы летят!). Отдельные мифологические линии Евангелия неявно находят свое воплощение на всем протяжении трилогии (Преображение – в сцене явления Гэндальфа Арагорну, Гимли и Леголасу в гл.5 ч.3 кн.2, «несение креста» – в путешествии Фродо, Воскресение – в главе о Поле Кормаллен и т.д.).

вернуться

671

В главе «Беспорядки в Заселье» не один раз встречаются мотивы из книги Кеннета Грэма «Ветер в ивах» (ср. с главой, где Крот, Жабб и Крысс изгоняют из поместья господина Жабба узурпаторов – хорьков и куниц). Как и у Кеннета Грэма, у Толкина отчетливо прорисован мотив «взросления» героев (в сцене освобождения поместья Жабба Крот – в начале книги неопытный новичок – играет роль прославленного полководца и руководит кампанией).

вернуться

672

В письме к Э.Роналд от 15 декабря 1956 г. (П, с.255) Толкин пишет: «Отношение Фродо к оружию было чисто личной чертой его характера. Он не был тем, что в современном языке зовется «пацифист». Конечно, перспектива гражданской войны среди хоббитов его ужасала, но я полагаю, что, кроме этого, он пришел к выводу, что на физическом уровне битвы и сражения в конечном счете гораздо менее эффективны, чем полагают многие (вполне добрые) люди!»