Но беда приходить не спешила, а поскольку господин Бэггинс не слишком трясся над своими денежками, большинство хоббитов склонялось к тому, чтобы простить Бильбо и его причуды, и прямо–таки сказочное везение. Он поддерживал вежливые отношения с родственниками (исключая, разумеется, Саквилль–Бэггинсов[50]); ну, а бедняки – те его чуть ли не на руках носили. Вот только близкими друзьями он не мог похвалиться, пока не подросли младшие племянники.
Старший из этих младших – юный Фродо Бэггинс – ходил у Бильбо в любимчиках. Когда Бильбо стукнуло девяносто девять, он усыновил Фродо, взял его жить в Котомку и закрепил за ним все права наследования. Надежды Саквилль–Бэггинсов лопнули с треском.
Дни рождения Бильбо и Фродо совпадали – оба появились на свет двадцать второго сентября.
– Перебирался бы ты ко мне, Фродо, дружок, – сказал однажды Бильбо. – Сподручнее будет отмечать дни рождения.
В то время Фродо считался вьюношей – так именуют хоббиты тех, кто распрощался с детством и вступил в тот беззаботный и безответственный период, что длится до тридцати трех лет – до совершеннолетия.
Минуло еще двенадцать лет. Ежегодно, празднуя общий день рождения, Бэггинсы закатывали в Котомке веселую пирушку. Но на этот раз – это понимали все – затевалось что–то небывалое. Бильбо исполнялось сто одиннадцать лет – цифра довольно примечательная, не говоря уже о том, что для хоббита это возраст весьма почтенный (даже Старый Тукк дотянул только до ста тридцати), а Фродо достиг тридцати трех, то есть совершеннолетия.
Хоббитон и Приречье полнились слухами. Молва о надвигающемся событии распространилась по всему Заселью. Бильбо и его похождения снова оказались у всех на языке. Старожилы с их воспоминаниями шли нарасхват.
Самую большую и самую внимательную толпу слушателей собирал вокруг себя старый Хэм Гэмги, которого все звали попросту Стариканом. Хэм окопался в «Плюще» – трактирчике, что у Приречного Тракта, и вещал с изрядным знанием дела, – как–никак он целых сорок лет ухаживал за садом в Котомке, да и прежде там подрабатывал в помощниках у старого Ямкинса. Теперь, когда Гэмги состарился и начал жаловаться на ломоту в суставах, основная работа легла на плечи его младшего сына, Сэма Гэмги. И отец, и сын крепко сдружились с Бильбо и Фродо. Кстати, жили они на том же Холме, третий номер по Отвальному Ряду, сразу под Котомкой.
– Господин Бильбо – хоббит любезный и обходительный, я всегда это говорил, – заявлял Старикан и ничуть не грешил против истины: Бильбо обращался с ним очень вежливо, называл его «господин Хэмфаст»[51] и беспрестанно советовался на предмет огорода – что касается разных «корешков» и, в особенности, картошки, то тут Старикан считался непревзойденным знатоком: это признавала вся округа (включая и его самого).
– А как насчет этого самого Фродо, ну, что живет–то с ним? – интересовался старый Ноукс[52] из Приречья. – По фамилии он вроде Бэггинс, но я слыхал, он больше чем наполовину Брендибэк. Не возьму в толк, чего это Бэггинсу из Хоббитона взбрело в голову искать жену в Бэкланде? Бэки, говорят, все с придурью…
– Ничего удивительного, – вмешался Папаша Двуног, чья нора была дверь в дверь с норой Старикана Гэмги. – Они ведь живут на том берегу Брендивина, прямо под Старым Лесом, а это место нечистое, темное, если не все врут про этот Лес.
– В самую точку, приятель, – подтвердил Старикан. – Нельзя, конечно, сказать, чтобы бэкландские Брендибэки жили внутри Старого Леса, но чудилы они изрядные, это верно. Взять хотя бы, как они носятся со своими лодками. Это ж надо было выдумать – плавать на каких–то скорлупках через реку, да еще такую широченную! Это что, нормально? Что ж тут удивляться, если несчастья так и сыплются? Но это их дело, а господин Фродо – юноша славный, лучше и желать нельзя. Вылитый господин Бильбо – и не только лицом. Отец–то у господина Фродо, как–никак, Бэггинс. Весьма уважаемый, добропорядочный хоббит был господин Дрого Бэггинс, ничем особенным не выделялся, да вот беда – утоп.
– Утоп?! – раздалось сразу несколько голосов.
Все, разумеется, знали эту историю и раньше. Слухи о смерти Дрого ходили темные, но хоббитов, известное дело, хлебом не корми, дай посудачить, так что никто не возражал послушать еще разик.
– За что купил, за то и продаю, – охотно откликнулся Старикан. – Вот как оно было. Господин Дрого женился на бедняжке Примуле Брендибэк. Так? Примула – двоюродная сестра Бильбо по материнской линии. Ее мамаша приходилась младшей дочерью Старому Тукку. А господин Дрого[53] – троюродный брат господина Бэггинса. Получается, стало быть, что Фродо господину Бэггинсу дважды племянник, по матери просто, а по отцу двоюродный, то есть куда ни кинь, все клин, уловили? Так вот, однажды господин Дрого гостил в Брендивинских Палатах у тестя, старого господина Горбадока[54]. Он частенько туда наезжал, после свадьбы–то. Дело в чем? Господин Дрого не дурак был покушать, а у Горбадока стол, бывало, от еды так и ломится. Так вот, отправились они с супругой кататься на лодке – брр! – ну, и утопли, и бедный господин Фродо остался сиротой – а ведь он тогда был еще совсем ребенком.
– Говорят, они были только что поужинамши, а туда же! Понесло, видите ли, на речку лунным светом любоваться, – встрял старый Ноукс. – Вот Дрого ненароком и потопил лодчонку – одно брюхо сколько весило!
– Я слыхал – это жена его в воду столкнула, а он вцепись да и утяни ее за собой, – возразил Сэндиман[55], хоббитонский мельник.
– А ты не слушай всех подряд, Сэндиман, – огрызнулся Старикан, недолюбливавший мельника. – Что толку болтать, будто кто–то кого–то толкнул или утянул? Лодка – штука ненадежная, даже если сидеть в ней не трепыхнувшись, тут и толкать никого не надо. В общем, господин Фродо осиротел и, так сказать, застрял среди этих полоумных Брендибэков из Бэкланда, потому что воспитывать его решили в Брендивинских Палатах. Ох, и тарарам же там у них, говорят! Старому Горбадоку надо, чтобы вокруг него постоянно толпилось сотни две родственников, – а то бы он просто усох с тоски. Правильно сделал господин Бильбо, что забрал мальчишку: добрее поступка, наверное, и не придумаешь. Пусть, дескать, малец узнает, что такое приличное общество! Ясно, для Саквилль–Бэггинсов это была плюха, и преувесистая. Было время, когда господин Бильбо где–то шастал, и они решили было, что Котомка достанется им. А он возьми да и вернись! Ну, и велел им оттуда убираться подобру–поздорову, а сам стал жить да поживать. И совсем не старится – просто молодчага! А теперь – хлоп! – откуда ни возьмись, появляется наследник, и Бильбо честь по чести оформляет на него все бумаги. Не видать Саквилль–Бэггинсам Котомки как своих ушей! А нам остается только ладошки потирать.
– Говорят, в норе у Бэггинса деньжат закопано видимо–невидимо, – подал голос незнакомый хоббит, приехавший по торговым делам из Мичел Делвинга, что в Западном Пределе. – Весь Холм будто бы изрыт подземными ходами, и все доверху набито сундуками с золотом, серебром и драгоценностями. По крайней мере, так мне довелось слышать.
– Ну, так вам больше моего довелось слышать[56], – фыркнул Старикан Гэмги. – Я ни о каких драгоценностях знать не знаю и ведать не ведаю. Господин Бильбо не скупердяй какой–нибудь, и денежки у него вроде как водятся, но о подземных ходах, хоть убей, не слыхал. Помню, как господин Бильбо возвратился домой лет эдак тому шестьдесят. Я тогда еще совсем мальчонкой был. Старик Ямкинс (он мне двоюродный дядя) как раз тогда взял меня в ученики, и, когда в Котомке устроили распродажу, я следил, чтоб народ не топал по грядкам и не ломился через кусты. Но не успели они раздухариться, как господин Бильбо возьми да и появись. Въезжает, значит, во двор, сам на пони, а по бокам этакие здоровенные вьюки. И пара сундуков. Ясное дело, там у него были сокровища, которых он насобирал в чужих краях, но чтобы завалить этим добром весь дом – увольте! Сэм, сынишка–то мой, он лучше знает. Он в Котомке день–деньской околачивается. Любит, понимаете ли, послушать россказни о прежних временах, а господина Бильбо за язык тянуть не приходится. Он моего сынишку и читать выучил – не со зла, не смотрите на меня так! Я вообще не думаю, чтобы из этого какой вред получился. Авось обойдется. «Ну что тебе эльфы? Что драконы? – говорю я Сэму. – Твоя забота – кочны да клубни, и не суй нос в дела благородных господ, а то влипнешь – не обрадуешься». Я ему это день и ночь талдычу. Могу и здесь кой для кого повторить, коли не ясно. – Тут Старикан покосился на чужака и на мельника Сэндимана.
50
Это имя исполнено иронии. Название усадьбы Бильбо (здесь: Котомка) по–английски звучит как Bag Еnd, или Бэг Энд), что дословно означает «Конец мешка», «Конец котомки», т.е. «тупик». Само по себе это выражение в Англии не встречается – оно является дословным переводом французской надписи cul de sac, «куль де сак», часто встречающейся в конце небольших английских дорог. Шиппи (с. 55) называет эту надпись «одновременно смешной и способной довести до бешенства». Несмотря на свой «истинно французский» вид, эта надпись не принадлежит ни одному языку, так как по–английски тупик называется dead end, а по–французски – impasse. В Англии (как и в России) французский долго считался языком аристократии, и провинциальные снобы изо всех сил тщились продемонстрировать свою «офранцуженность», к месту и не к месту. Таким образом, надпись «cul de sac» – результат чьих–то неумелых попыток выделиться из «деревенского» окружения, показать себя «аристократом». Bag End – перевод этого выражения – представляет собой ответ рассерженного англичанина–патриота на эту смехотворную претензию. От слова sac (французское «мешок, сумка, котомка», но это слово считается сейчас и английским также) происходит и фамилия Саквиллей, являющаяся, по–видимому, претенциозной попыткой перевода на «язык аристократии» фамилии Бэггинс (комический эффект усиливается еще и добавлением французского суффикса–вилль).
«Котомкой» (Бэг Энд) называли местные жители ферму тетушки Толкина, Джейн Нив, в Вустершире, в местах, которые Толкин называл своим «домом» (ХК, с. 180).
51
Хэмфаст — древнеангл. «домосед» (31 мая 1944 г., письмо Кристоферу Толкину, П, с. 83).
Гэмги (пишется Camgee, произносится как гэмджи; для благозвучия переводчики пошли на транслитерацию, с благословения английских экспертов) – современное английское слово, обозначающее вид хлопковой ткани, названной так по имени некоего доктора Гэмги, изобретшего эту ткань. Интересно, что в пятидесятых годах – т.е. уже после выхода трилогии – Толкин обнаружил, что изобретателя звали Сэмпсон! Кроме того, это имя обросло в семье Толкина своей историей. В 1932 г., отдыхая с семьей на побережье, в Корнуолле, Толкин, развлекая детей, называл так одного из местных жителей, который и послужил позже прототипом Старикана Гэмги. Это имя удачно вписывается в систему хоббичьих имен: во–первых, оно тесно связано с «фамильным» ремеслом семейства Гэмги – Старикан был родом из деревни Гэммидж, что возле Tighfield'a (в нашем переводе Лычаги (устар. русское «веревки»): tigh – старое английское название веревки, а–field – просто распространенный в английской топонимике суффикс). Кроме того, Сэм дружил с семейством Cotton'ов (в нашем переводе – Хижинсы, так как в Рук., с. 174, Толкин производит эту фамилию от древнеанглийских cot – «маленький домик» (это слово принадлежит и современному английскому языку) и tun – «деревенька». Cotton – омоним английского слова «хлопок», но Толкин указывает, что переводить эту фамилию как «Хлопкинс» не следует, – во–первых, хлопка в то время в Средьземелье не знали, а во–вторых, игру слов cotton – gamgee в переводе все равно не сохранить). Настоящая этимология слова gamgee остается неизвестной и по сей день – пролить свет на этот вопрос не смог даже настоящий Сэм Гэмги, лондонский врач, написавший Толкину в 1956 г., прослышав, что его, Сэма Гэмги, имя и фамилия упоминаются в какой–то популярной книге (сам он ВК не читал, и неизвестно, прочел ли, хотя в ответ на широкий жест Толкина – тот прислал ему именной экземпляр – пообещал прочитать). Ближе к концу жизни Толкин начал подозревать, что слово «гэмги» происходит – путем множества превращений – из французского gamache, но тут фамилия Гэмги (принадлежавшая, кстати, некоему Самсону Гэмги!) отыскалась в книгах записей бирмингемской еврейской общины, и вопрос снова повис в воздухе (письмо к Г.Тейяру, 4–5 июня 1971 г., П, с. 410).
52
Толкин предлагает эту фамилию не переводить. В Англии она довольно распространена и происходит от топонима Noake, который, в свою очередь, происходит от древнеангл. «у дуба» – at an oak – atten oke – noke. Современные носители языка об этом значении уже не помнят (Рук., с. 182–183).
53
старое английское имя, обозначающее «носильщик».
54
Имя древнего короля Британии, правившего местными племенами еще до римлян. Существует старая английская трагическая пьеса под таким названием (автор – Томас Саквилль!) (В.Э., с. 202).
55
Сэндиманом звали мельника, которого Толкин встречал в детстве в деревушке Сархоул, где жили они с братом и матерью. Согласно Рук., эта фамилия должна быть оставлена без перевода.
56
Хоббиты, как и англичане, обходились вместо «вы» и «ты» одним местоимением, что весьма удивляло другие народы, – их представителям казалось, что хоббиты обращаются на «ты» ко всем без разбора. Однако хоббичье «ты» несколько вежливее русского, как и во всех языках, не имеющих специальной вежливой формы. Кроме того, у хоббитов существовали иные способы избежать грубости и фамильярности, способы, которых русский язык лишен (Толкин, например, выходит из затруднения с помощью английского «сэр», которое, казалось бы, можно заменить словом «сударь», – но в русском «сударь» неизбежно требует формы «вы». Вообще же хоббиты обращались к пожилым или незнакомым примерно так: «Прости, сударь, но…»). В переводе использована русская система местоимений, применяемая в зависимости от контекста: так, Сэм в данном переводе обращается к Бильбо на «вы», а к королям и властителям – на «ты».
